Какого черта ты хочешь, ведь эти законы создают они сами. Они создают законы, им принадлежат суды – разве они не добились избрания своего губернатора очень простым и примитивным способом – при помощи киножурналов? Или ты не помнишь, что они сделали с Элтоном Синклером? Ты уже была здесь?
– Нет, нас тут еще не было, – ответил я.
– Ну, не в этом дело, – продолжал он. – Это черная глава в истории калифорнийской политики – такая же черная, как расправа с Томом Муни. Так что ты мне, пожалуйста, не рассказывай, что им можно, а что – нельзя. В этой стране ты можешь делать что хочешь, если ты достаточно крупная рыба, – если же ты думаешь иначе, как-нибудь взгляни на этот всенародный балаган вблизи. – Он посмотрел на Мону. – И лучше прекрати свою деятельность и сиди тихо.
Мона не ответила. Хилл встал и собрался уходить.
– Не сердись на меня, – сказал он. – Верю, это прекрасная идея, но время ее еще не пришло. Говорю тебе как друг – завязывай ты с этим. Я в Голливуде уже очень давно и видел многое из того, что тут происходит.
– Спасибо за совет, Джонни, – сказала Мона.
– В одно ухо влетело, из другого вылетело, – сплюнул он. – Ну ничего, я еще на тебя посмотрю.
И ушел.
– Что все это значит? – спросил я.
– Ничего, абсолютно ничего, – ответила Мона. – Я иду переодеться.
– Думаешь, нас к Дороти пустят?
– Разумеется, вчера ведь нам разрешили.
Она надела шляпку, и я подал ей костюмный жакет.
– Меня там ждет машина, – сказал я.
Она покачала головой.
– Поедем в моей. Как в старые времена.
– Ну ладно, – согласился я. – Как в старые времена.
По дороге в город мы болтали о всяких глупостях, обо всем, что только приходило в голову, лишь бы не молчать, так всегда бывает, когда боишься, что, если ты вдруг замолчишь или только на мгновение замедлишь темп, твой собеседник вдруг может задать какой-то вопрос или сказать что-то, чего ты не хочешь слышать. Итак, мы говорили о том, какими никчемными и убогими нам казались щиты с рекламой «Честерфилда», и что мы купили или не купили бы (будь у нас деньги) товары, которые расхваливала реклама, и о том, как нам нравятся реклама бензина «Скиппи» и рекламный плакат фирмы, производящей плавки и купальные костюмы, на котором парень с девушкой целуются под водой. Мы говорили о людях, которых встречали на улицах, и о названиях магазинов, а когда мы миновали «Анжелис Темпл», затеяли разговор об Эмми – основательнице этой секты, что нас и занимало до тех пор, пока мы не угодили в плотные ряды машин перед Дворцом юстиции…
Когда мы спросили вахтера, можно ли навестить Дороти Троттер, он откинулся на спинку кресла и сказал, что ее у них уже нет.
Мы с Моной переглянулись, и нам пришло в голову одно и то же: что ее отвезли обратно в тюрьму.
– А куда ее перевели? – спросила Мона.
– Вы ее приятели?
– Да, – ответили мы с Моной одновременно.
– Найдете ее там, напротив, в морге, – сказал вахтер. – Нынче рано утром она повесилась.
Дороти лежала на столе, лицо белое как мел. Вокруг шеи, прямо под ухом, – черная борозда.
– Повесилась на собственном чулке, – сказал служитель морга и показал, что одна нога у нее осталась босой.
Мона обошла стол, не спуская с тела Дороти глаз. Я шел следом. Ни она, ни я не говорили ни слова. Я к тому же ничего и не чувствовал. Это было ненормально, я знаю, что-то я должен был чувствовать. Только не чувствовал. У Моны было совершенно непроницаемое лицо: на нем ничего не отражалось, совсем ничего. Мы просто не могли поверить своим глазам. Это не Дороти. Только не Дороти. Та никогда не расстраивалась. Она была последним человеком на свете, кому пришло бы в голову покончить с собой. Это не могла быть Дороти – такая мертвая и чужая. Но это была Дороти. И она была мертва.
– Ну, – спокойно сказала Мона, глядя на мертвенно-белое лицо, – судя по всему, это единственно возможный выход…
– Так для нее лучше. – Я попытался приглушить голос. – Лучше, ей-богу.
Тут появились фотографы из газет и начали делать снимки трупа. Мы направились к выходу.
– Эй, – крикнул один из фотографов служителю морга, – есть тут у вас чулок, на котором она повесилась?
– Нет! – отрезал служитель.
– Ну надо же, как не везет! – сокрушался фотограф. – Я бы с удовольствием его щелкнул. «Непосредственная причина смерти» – ну, вы же знаете…
Мы с Моной вышли на улицу. Она задумчиво озиралась и вдруг сказала:
– Подожди минутку.
Я не понимал, что с ней происходит. Забежав в аптеку, она тут же вернулась и торопливо перешла улицу.
– Я сейчас.
Сказав это, она вернулась в морг.
Пришлось пойти за ней. Оба фотографа все еще были там, возле тела Дороти. Заметив приближающуюся Мону, они немного отступили. Она достала что-то из-под плаща, что – я не видел, и сунула это в руки Дороти, так, чтобы держалось. Я подошел взглянуть, что происходит.
– Вот это сфотографируйте, – сказала она.
– Что вам пришло в голову? – спросил один из фотографов. – Это же журналы.
Теперь я видел, что сделала Мона, зачем она заходила в магазин. Купив три киножурнала, она вложила их Дороти в руки, как будто покойница их держит.
Снова появился служитель морга.
– Что тут творится?
– Ничего, – ответила Мона. – Просто эти господа хотели сфотографировать непосредственную причину смерти – так я им ее предоставила. Ну давайте снимайте, – предложила она фотографам. Те уставились на нее как на ненормальную. – Вот что убило ее на самом деле. Почему вы не снимаете? Вам это кажется недостаточно эффектным? Давайте, давайте, покажите миру хоть раз истинное лицо Голливуда.
– Эй, давайте убирайтесь отсюда! – велел служитель.
Я взял Мону за плечи и вывел на улицу. Сломалась она уже только когда мы сидели в машине и ехали домой…
У меня был уговор с миссис Смитерс о совместном обеде в половине второго в «Беверли Браун Дерби», но я на него наплевал. Ко мне вдруг вернулось прежнее ощущение, что я на дух не переношу все эти заведения и людей, которые туда ходят. Отвезя Мону домой и убедившись, что она в порядке, я сел в «родстер», который миссис Смитерс предоставила в мое распоряжение, и отправился к ней на виллу.
Вернулась она около трех. Я ждал в патио.
– Тебе не стоило так поступать со мной, – сказала она, кривя губы, но в ее словах слышалась уверенность хозяйки положения, хотя она и делала вид, что обижена. – Я тебя там столько прождала.
– Мне не хотелось есть, – сказал я.
– А куда ты ездил? С Моной?
– Да, – ответил я и рассказал, где мы с Моной были и что там видели.
– Какой кошмар! – воскликнула она. – Господи, почему ты должен смотреть на такие ужасные вещи, мой мальчик! На мертвую девушку!
– Ничего страшного там не было, – ответил я. – Возможно, для нее это. был лучший выход, если на то пошло.
Подойдя, она положила руки мне на плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Нет, нас тут еще не было, – ответил я.
– Ну, не в этом дело, – продолжал он. – Это черная глава в истории калифорнийской политики – такая же черная, как расправа с Томом Муни. Так что ты мне, пожалуйста, не рассказывай, что им можно, а что – нельзя. В этой стране ты можешь делать что хочешь, если ты достаточно крупная рыба, – если же ты думаешь иначе, как-нибудь взгляни на этот всенародный балаган вблизи. – Он посмотрел на Мону. – И лучше прекрати свою деятельность и сиди тихо.
Мона не ответила. Хилл встал и собрался уходить.
– Не сердись на меня, – сказал он. – Верю, это прекрасная идея, но время ее еще не пришло. Говорю тебе как друг – завязывай ты с этим. Я в Голливуде уже очень давно и видел многое из того, что тут происходит.
– Спасибо за совет, Джонни, – сказала Мона.
– В одно ухо влетело, из другого вылетело, – сплюнул он. – Ну ничего, я еще на тебя посмотрю.
И ушел.
– Что все это значит? – спросил я.
– Ничего, абсолютно ничего, – ответила Мона. – Я иду переодеться.
– Думаешь, нас к Дороти пустят?
– Разумеется, вчера ведь нам разрешили.
Она надела шляпку, и я подал ей костюмный жакет.
– Меня там ждет машина, – сказал я.
Она покачала головой.
– Поедем в моей. Как в старые времена.
– Ну ладно, – согласился я. – Как в старые времена.
По дороге в город мы болтали о всяких глупостях, обо всем, что только приходило в голову, лишь бы не молчать, так всегда бывает, когда боишься, что, если ты вдруг замолчишь или только на мгновение замедлишь темп, твой собеседник вдруг может задать какой-то вопрос или сказать что-то, чего ты не хочешь слышать. Итак, мы говорили о том, какими никчемными и убогими нам казались щиты с рекламой «Честерфилда», и что мы купили или не купили бы (будь у нас деньги) товары, которые расхваливала реклама, и о том, как нам нравятся реклама бензина «Скиппи» и рекламный плакат фирмы, производящей плавки и купальные костюмы, на котором парень с девушкой целуются под водой. Мы говорили о людях, которых встречали на улицах, и о названиях магазинов, а когда мы миновали «Анжелис Темпл», затеяли разговор об Эмми – основательнице этой секты, что нас и занимало до тех пор, пока мы не угодили в плотные ряды машин перед Дворцом юстиции…
Когда мы спросили вахтера, можно ли навестить Дороти Троттер, он откинулся на спинку кресла и сказал, что ее у них уже нет.
Мы с Моной переглянулись, и нам пришло в голову одно и то же: что ее отвезли обратно в тюрьму.
– А куда ее перевели? – спросила Мона.
– Вы ее приятели?
– Да, – ответили мы с Моной одновременно.
– Найдете ее там, напротив, в морге, – сказал вахтер. – Нынче рано утром она повесилась.
Дороти лежала на столе, лицо белое как мел. Вокруг шеи, прямо под ухом, – черная борозда.
– Повесилась на собственном чулке, – сказал служитель морга и показал, что одна нога у нее осталась босой.
Мона обошла стол, не спуская с тела Дороти глаз. Я шел следом. Ни она, ни я не говорили ни слова. Я к тому же ничего и не чувствовал. Это было ненормально, я знаю, что-то я должен был чувствовать. Только не чувствовал. У Моны было совершенно непроницаемое лицо: на нем ничего не отражалось, совсем ничего. Мы просто не могли поверить своим глазам. Это не Дороти. Только не Дороти. Та никогда не расстраивалась. Она была последним человеком на свете, кому пришло бы в голову покончить с собой. Это не могла быть Дороти – такая мертвая и чужая. Но это была Дороти. И она была мертва.
– Ну, – спокойно сказала Мона, глядя на мертвенно-белое лицо, – судя по всему, это единственно возможный выход…
– Так для нее лучше. – Я попытался приглушить голос. – Лучше, ей-богу.
Тут появились фотографы из газет и начали делать снимки трупа. Мы направились к выходу.
– Эй, – крикнул один из фотографов служителю морга, – есть тут у вас чулок, на котором она повесилась?
– Нет! – отрезал служитель.
– Ну надо же, как не везет! – сокрушался фотограф. – Я бы с удовольствием его щелкнул. «Непосредственная причина смерти» – ну, вы же знаете…
Мы с Моной вышли на улицу. Она задумчиво озиралась и вдруг сказала:
– Подожди минутку.
Я не понимал, что с ней происходит. Забежав в аптеку, она тут же вернулась и торопливо перешла улицу.
– Я сейчас.
Сказав это, она вернулась в морг.
Пришлось пойти за ней. Оба фотографа все еще были там, возле тела Дороти. Заметив приближающуюся Мону, они немного отступили. Она достала что-то из-под плаща, что – я не видел, и сунула это в руки Дороти, так, чтобы держалось. Я подошел взглянуть, что происходит.
– Вот это сфотографируйте, – сказала она.
– Что вам пришло в голову? – спросил один из фотографов. – Это же журналы.
Теперь я видел, что сделала Мона, зачем она заходила в магазин. Купив три киножурнала, она вложила их Дороти в руки, как будто покойница их держит.
Снова появился служитель морга.
– Что тут творится?
– Ничего, – ответила Мона. – Просто эти господа хотели сфотографировать непосредственную причину смерти – так я им ее предоставила. Ну давайте снимайте, – предложила она фотографам. Те уставились на нее как на ненормальную. – Вот что убило ее на самом деле. Почему вы не снимаете? Вам это кажется недостаточно эффектным? Давайте, давайте, покажите миру хоть раз истинное лицо Голливуда.
– Эй, давайте убирайтесь отсюда! – велел служитель.
Я взял Мону за плечи и вывел на улицу. Сломалась она уже только когда мы сидели в машине и ехали домой…
У меня был уговор с миссис Смитерс о совместном обеде в половине второго в «Беверли Браун Дерби», но я на него наплевал. Ко мне вдруг вернулось прежнее ощущение, что я на дух не переношу все эти заведения и людей, которые туда ходят. Отвезя Мону домой и убедившись, что она в порядке, я сел в «родстер», который миссис Смитерс предоставила в мое распоряжение, и отправился к ней на виллу.
Вернулась она около трех. Я ждал в патио.
– Тебе не стоило так поступать со мной, – сказала она, кривя губы, но в ее словах слышалась уверенность хозяйки положения, хотя она и делала вид, что обижена. – Я тебя там столько прождала.
– Мне не хотелось есть, – сказал я.
– А куда ты ездил? С Моной?
– Да, – ответил я и рассказал, где мы с Моной были и что там видели.
– Какой кошмар! – воскликнула она. – Господи, почему ты должен смотреть на такие ужасные вещи, мой мальчик! На мертвую девушку!
– Ничего страшного там не было, – ответил я. – Возможно, для нее это. был лучший выход, если на то пошло.
Подойдя, она положила руки мне на плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35