В большой комнате накрывался стол, красивая вышитая скатерть дореволюционная, монастырской работы - служила темой разговоров наравне с погодой. Мама сама разливала чай из большого фарфорового чайника - не эмалированного, сохрани Бог. О чашках гости тоже любили поговорить: на донышке дивная роза, как живая, по краю - золотой ободок, таких давно не делают, настоящий "гарднер", сервиз, к сожалению, не полный...
Маме удавалось вишневое варенье, а печенье она покупала "у Филиппова" - трогательная иллюзия, будто там продавалась не такая же дрянь, как везде...
И однажды, вскоре после этого разговора, Зина тоже пригласила гостей: это были три молодые женщины - Зина гуляла вместе с ними по соседнему бульвару, все были с колясками, вот и познакомились, вместе гулять веселей. И их мужья. На свет божий были извлечены и знаменитая скатерть, и гарднеровские чашки. И снова послужили началом разговора. Конечно, чаем не обошлось: обычаи уже не те. Засверкали всеми гранями графин с лимонной, домашней, настоянной на корочках, рюмки-баккара, появилось блюдо маленьких пирожков и ещё одно - с бутербродами, это уже не мамина манера, это Пакины дела. Я посмеивался, но в душе был тронут и вскоре сам пригласил кое-кого из сослуживцев на свой день рождения, чего много лет не делал. Стол был замечательный, а жена мило улыбалась, выслушивая похвалы, отвечала на вопросы дам, касающиеся кулинарных проблем, вела себя, как и подобает молодой хозяйке дома, скромно, но с достоинством, отдавая должное гостям: ученый люд, значительные персоны... Забавно, я не уставал наблюдать.
В следующий раз собрались у меня в ноябре - озябшие гости явились прямо с демонстрации, погода выдалась непраздничная, дождь лил с самого утра. Среди гостей я неожиданно увидел бывшую свою неземную любовь: не выдержала, явилась посмотреть, как я живу, благо визит состоялся экспромтом, шли всей компанией мимо, а не зайти ли к Пальникову, узнать, почему это он на демонстрацию не пришел?
Экспромт оказался удачным, сооружены были наспех бутерброды в изрядном количестве, спиртное тоже нашлось, и подано все было красиво и любезно. Отважная дама посидела вместе со всеми и со всеми же удалилась... Хотя какая тут отвага? Моя жена не из скандалисток, это сразу видно. После ухода гостей я ожидал вопросов - их не последовало, и впервые тогда я подумал: а ведь я ей абсолютно безразличен. Пожалуй, не совсем так: наша семейная жизнь нравится ей, иначе зачем бы так стараться, так ловить каждое мое слово, исполнять даже невысказанные желания? Вести дом, заботиться о сынишке, любить и ублажать мужа... Но почему тогда она плачет по ночам и не хочет, чтобы я её утешал, отговариваясь головной болью? Однажды сказала: сон страшный приснился, а глаза красные и подушка вся мокрая, что же это за сон такой ужасный?
Как-то я перехватил её взгляд, брошенный в спину суперсыщика - ого, какой убийственный гнев, прямо испепелила беднягу, имей такой взгляд материальную силу, на месте Конькова уже стояла бы урна с прахом... А за что, любопытно? Митька, бывает, и меня достает, раздражает, но ведь что правда, то правда - он нам друг и даже некоторым образом благодетель...
Словом, сомнения то и дело возникали, только я им ходу не давал. То есть, по выражению все того же Конькова, прятал голову под крыло, наслаждался супружеской идиллией, а где-то глубоко в душе готовился к неожиданностям, к бедам, сам не знаю, к чему.
Скромная семейная идиллия... Главное место в ней занимал, конечно, Павлик. Белокурый херувим, всегда чистенький и нарядный - другие детишки, ну хоть те, что приходили к нам в гости со своими родителями, - казались мне невзрачными и болезненными. Я любил вглядываться в свежую мордашку, отыскивал свои черты, мамины, Зинины. Изучая семейный альбом, мы с женой обнаруживали сходство и с дальними родственниками, чьи фотографии на толстом картоне с золотым обрезом, с горделивым фирменным знаком - "будуар портрет", к примеру, и медальки на ленте, обвивающей замысловато начертанные буквы - всю жизнь хранила мама, сама уж не помня, кто эти спокойные, серьезные, строго в объектив глядящие люди. И у одного бравого офицера с бакенбардами и в эполетах Зина обнаружила брови Павлика - вразлет и сходящиеся у переносицы.
- У него будут точно такие же, вот увидишь, - пообещала она, и я спорить не стал, хотя белобрысые, едва намеченные детские бровки не давали, на мой взгляд, никаких оснований для столь смелых надежд...
Зимой сынишка то и дело прихварывал, покашливал, держать его летом в городе не следовало. Я подумывал уже снять дачу, но ранней весной как раз приехал и остановился у нас приятель из Грузии - у кого, скажите, нет там приятеля? И, услышав об этих планах, вскричал, что у его матери большой дом в Сухуми - в Келасури, помнишь, как в аэропорт ехать? Сад хороший, мама одна живет, детский врач на пенсии, чего ещё надо, а? Да она просто счастлива будет, если жена друга сына приедет погостить, да ещё с ребенком. Обожает детей, внуков Бог пока не дал... И сам можешь приехать, места всем хватит.
Келасури я помнил отлично, провел там однажды отпуск с одной дамой километры пляжа вдоль шоссе; покой, уединение... Но разговор с приятелем счел пустым застольным приглашением, на которые кавказцы большие мастера. Однако через пару недель пришло письменное подтверждение от самой уважаемой Вардо - мамы приятеля. И в прекрасный день в начале лета посадил я жену и сына в двухместное купе поезда Москва - Сухуми, а сам вернулся домой и от нечего делать раскурочил с помощью бывшего одноклассника раму старинного портрета, о чем вскоре и пожалел. Лучше бы мне этого не делать, видит Бог.
ГЛАВА 5. СНЫ НА МОРСКОМ БЕРЕГУ
Всеволод, когда провожал нас с Павликом на сухумский поезд, сказал наставительно:
- Смотри обязательно в окно, когда к Туапсе подъезжать будете. Ты ведь моря не видела ещё - это большое событие впервые море увидеть...
По лицу его видно было, что не хочется ему нас одних отпускать и дорого бы он дал, чтобы остаться с нами в чисто прибранном купе спального вагона. Но мы договорились: ждем его через месяц - полтора, как только ему дадут отпуск. А пока мы с Павликом берем на себя самое трудное - освоение неведомых сухумских просторов, зато мужа, когда он к нам присоединится, ожидает сущий рай...
И ещё какие-то шутки скрасили расставание, но как только малыш заснул под стук колес, обступили меня заботы и тревоги, подкралось привычное одиночество.
Ах, зачеркнуть бы прошлое, замазать белой, как в вагонном туалете, или черной - больше подходит, или все равно какой краской, только погуще, без просветов, чтобы оно, прошлое, перестало напоминать о себе, даже ушка, даже хвостика не высовывалось бы. Забыть, замазать - тогда и рассказывать о нем не пришлось бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40