Не предполагая, что Дмитриев выстрелит, Речкин вновь бросился на него. В этот момент произошел выстрел. Речкин упал. Дмитриев стрелял, полностью отдавая себе в этом отчет. Он даже запомнил, что Речкин был убит именно из левого ствола. Поняв, что зашел слишком далеко, Дмитриев бросился к убитому, но сделать было ничего нельзя. Тогда Дмитриев кинулся бежать, но на пороге столкнулся со свидетелями Кондратьевой и Моргуном. Вину Дмитриева считаю полностью доказанной и прошу дать санкцию на его арест".
Здесь все легко и просто. Никакие неясные обстоятельства не заставили Расторгуева отклониться с избранного пути. Его не волновали, видимо, никакие размышления, не тревожили думы о том, что люди иногда подвергаются наказаниям за чужие грехи. И это оттого, что в свое время следователь не дал себе труда всесторонне разобраться в деле, подошел к нему либо тенденциозно, либо верхоглядски. Следователь должен ставить свою подпись под обвинительным заключением лишь тогда, когда в деле не останется ни одного неразгаданного момента. Интуиция? Она, безусловно, существует, но она - не довод. Интуиция лишь подсказывает следователю направление. Прокуроры не принимают в расчет внутреннее чутье следователя. Им подавай непреложныс истины, либо аргументированные твердыми свидетельскими показаниями, либо подтвержденные вещественными доказательствами. Дело "Об убийстве рабочего А-го совхоза Ивана Ксенофонтовича Речкина" прокурор к производству не принял. Расторгуеву сказал:
- Это, молодой человек, скорее сочинение на аттестат зрелости, а не обвинительное заключение. Если на его основании я выдам ордер на арест, меня самого судить надо.
Прокурора остановили те же вопросы, которые сейчас решал Орешкин. "Буду" или "будешь" - раз, и второе - почему Дмитриев был в крови. Предположение Расторгуева о том, что он испугался сделанного, вряд ли приемлемо. Дмитриев - капитан запаса, имеет четырнадцать фронтовых наград. Он перевидал столько смертей, что ими его уже не удивишь. Особенно, если согласиться с Расторгуевым в том, что "Дмитриев стрелял, полностью отдавая себе в этом отчет". И, наконец, последнее: убивая, он твердо знал, что подозрение в убийстве падает только на него. Нет, Дмитриев не виноват! Произошло не убийство, а самоубийство. В этом Орешкин убеждался все больше и больше.
Но убеждение шло от интуиции. А ее к делу не подошьешь. Нужны доказательства...
3
На квартиру к убитому Орешкин пошел вместе со следователем Расторгуев, молодой человек с продолговатым энергичным лицом, на котором - для солиднRсти - кустились чаплинские усики, в разговоре с Орешкиным придерживался иронически-снисходительного топа. За его плечами был один из лучших в стране юридических вузов, он изучал криминалистику у известных юристов, под их руководством проходил практику. А что представляет собой Орешкин... Единственно только что - майор. А так - какая-то неопределенность.
С людьми говорит мягко, этакий добродушный дядя...
Дмитриев - преступник, убийца. А ведь послушать их разговор, можно подумать, будто Орешкин считает одолжением, что Дмитриев ему отвечает: "Будьте любезны", "Скажите, пожалуйста". Не-е-т, это не метод. Прсступник уже в кабинете следователя должен почувствовать, что на снисхождение рассчитывать не приходится. Умел грешить - умей и ответ держать. И досаднее всего, что от таких, как Орешкин, зависит его собственная судьба.
Майор... Живет в Барнауле, работает в краевом отделе.
По особо важным делам, видите ли, выезжает. А вот его, молодого, способного следователя, отправили к черту на кулички, где и дел-то серьезных - одно в десять лет. Вот тут попробуй, покажи себя. Так всю жизнь и проходишь в лейтенантах... Идет вот рядом, лоб морщит... И мы, мол, не лыком шиты, тоже мыслить умеем...
Мыслить!.. Расторгуев раздраженно передернул плечами, иронически спросил:
- Итак, коллега, ваши выводы?
- Пока, собственно, никаких.
- Странно, очень странно. Вы же целы-й день провели над делами.
- Когда идет речь о том, сидеть человеку в тюрьме или не сидеть, о времени рассуждать не приходится.
- Это, конечно, верно. Но неужели сам Дмитриев не произвел на вас отталкивающего впечатления?
- Откровенно говоря, нет.
- Явился в кигеле, колодки... Как он еще самих орденов не нацепил?
- Что ж, он эти награды получил не за то, что десятилетку с золотой медалью кончил.
Расторгуев нервно прикусил губу. Ах, товарищ майор, вы вон на что намекаете. Знакомые разговоры:
это он тебя защищал, давал тебе возможность учиться - и все тому подобное. Но смягчающим вину обстоятельством это все-таки не является.
- По-моему, товарищ майор, ордена права на убийство не дают.
- Не дают.
- А Дмитриев - убийца.
- Это ваше мнение?
- Убеждение. Я его обосновал в обвинительном заключении.
- Прокурор, кажется, что-то нелестное сказал по этому поводу? По-моему, зря. Заключение составлено совсем неплохо. Логично, так сказать, убедительно. Не считаться с ним нельзя.
- Серьезно? - Расторгуев сразу утратил свою напускную снисходительность и превратился в обыкновенного юношу, которому очень приятно, когда его хвалит старший товарищ.
- Совершенно серьезно. Логичное, убедительное заключение. Если все подтвердится, я под ним обеими руками подпишусь.
- Что же может не подтвердиться?
- Так я еще не знаю. Кстати, мы, заговорившись, не прошли еще речкинской хаты-то?
- Нет, сейчас за углом - третий дом на левой стороне.
Изба Речкина, вернее, его тещи Полины Васильевны Кондратьевой, как и большинство русских изб, состояла из кухни и горницы. Кухня Орешкина не интересовала - событие, ради которого они пришли сюда, произошло в горнице.
Горница, большая с белыми стенами комната, была обставлена просто и добротно. Кровать с горой пышно взбитых подушек и непременным кружевным подзором, кокетливо высовывающим свои язычки из-под сатиновою стеганого одеяла; комод, уставленный безделушками и рамками с фотографиями; вдоль стола - две длинные лавки; на стене, противоположной кровати, небольшой посудный шкафчик. В стекле шкафчика, у самого верха, отверстие, от которого разбегаются сеточки трещин.
Орешкин, внимательно осматривавший стены у потолка, остановился возле шкафчика, указал на замеченное им отверстие.
- Это у вас с того дня?
Он спросил так, словно давно был уверен в существовании следа от дроби.
- С того. - Полина Васильевна вспыхнула.
- Теперь чего ж плакать, мамаша, слезами горю не поможешь, рассудительно сказал Расторгуев.
- Послушайте, лейтенант, еще один вопрос. Когда вы поднимали труп, какая на нем была обувь?
- По-моему он был босой... или в носках... что-то не помню.
- Жалко... обстоятельство очень существенное.
- Не все ли равно - обутого человека застрелили или разутого.
1 2 3 4