Раздались траурные звуки оркестра. Гроб установили в кузов грузовой машины, стоявшей "на парах" у подъезда. По сигналу Бугрова автомобиль зарычал и медленно двинулся под уклон улицы. Вслед тронулась длинная колонна людей, провожающих Белоусова в последний путь. Представители учреждений, заводов, коллективов несли венки. Тихон насчитал десять или двенадцать венков из живых цветов, удивляясь, откуда они взялись среди зимы. На кумачовых лентах проглядывали надписи: "От жены", "От губкома партии", "От завода железной дороги"...
Все участники шествия шагали молча, плотно сжав губы. Мужчины держали в руках шапки. Вдова Белоусова через силу переставляла ноги. Она, казалось, не понимала, что происходит. Ее поддерживали под руки с одной стороны сестра Тоня, с другой - мать. Головы женщин покрывали заиндевевшие от дыхания черные платки,
Тихон не знал ни жену Белоусова, ни двух других женщин, но догадался, кто они. Муровец шел по тротуару в стороне от процессии. Продрогшее на морозе солнце светило тускло и холодно, Столицын забыл надеть перчатки и теперь грел руки в карманах пальто. На душе у него было тоскливо.
За поворотом на другую улицу оркестр умолк на время. Наступило тяжелое безмолвие, нарушаемое лишь шумом шагов участников процессии и натужным рычанием мотора автомашины, ехавшей на первой скорости. Тихон через головы людей, столпившихся вдоль мостовой, видел плывущий гроб с телом покойного, обтянутый красным бархатом с черной траурной каймой.
По распоряжению губкома в четыре часа дня прозвучали траурные гудки трех крупных заводов, и на минуту на предприятиях остановились все работы.
Тихон вспомнил, что в эти часы там, в Москве, товарищи из уголовного розыска хоронят его лучшего друга Николая Кривоносова, так же, как и Белоусов, безвременно погибшего от бандитской пули, и на душе у него стало еще тяжелее.
У кладбищенских ворот гроб сняли с кузова автомашины и подняли на плечи верные друзья Белоусова: Савелий Бугров, неизвестный крупнолицый мужчина со светлыми редкими волосами, приехавший, как говорили, из Москвы, Рябов и Петухов. Гроб установили у края могилы. Замер торжественно выстроенный военный караул с винтовками в руках.
На большой дощатый помост поднялся Бугров. Рядом с ним встали Рябов, светловолосый москвич и худощавый юноша. Вцепившись руками в борта матросского бушлата, Бугров дрожащим от волнения голосом начал траурную речь:
- Мы сегодня в глубокой скорби. Нет слов, чтобы передать ее. Бандитская пуля вырвала из наших рядов замечательного сына русского народа, пламенного революционера, члена партии большевиков с 1915 года Максима Андреевича Белоусова. Змеиное отродье подняло руку на самое для нас дорогое. Отняло жизнь у человека, который всего себя без остатка отдал народу, революции, преобразующей жизнь пролетариата. Осталась вдовой его жена, близкий ему друг, помощница - Анна Ефимовна. Но мы не забудем ее, окружим теплом и вниманием. Не предадим забвению и память о нашем боевом друге Максиме Белоусове, человеке большого и доброго сердца. Сын богатого врача, он, окончив гимназию и поступив в университет, смело встал на путь борьбы с темнотой, бесправием, угнетением - всем тем, что несло царское самодержавие простому народу. Порвав связь с родителями, не разделявшими его убеждения, он все свои душевные силы, всю свою энергию, светлый, большой ум отдал делу свержения царизма, уничтожения эксплуатации человека человеком. Ни тюрьмы, ни ссылки не могли сломить его кипучую волю, энергию, преданность делу коммунизма. Впервые его, студента Петербургского университета, за участие в революционном движении заточили в Петропавловскую крепость в девятнадцать лет. Затем он был сослан в Сибирь. Вернувшись из ссылки, он с головой ушел в подпольную работу большевистского комитета Окска, куда направил его сам Владимир Ильич Ленин. Максим Андреевич как член Военно-революционного комитета летом прошлого года проделал огромную работу по созданию и обучению отрядов красногвардейцев. В дни захвата власти в городе он возглавлял решающие участки вооруженного восстания. После установления Советской власти на первом заседании ВРК ему было поручено создание новой рабоче-крестьянской милиции. И с этим заданием партии он успешно справился. Он работал не щадя себя и смог за короткое время организовать, укомплектовать губмилицию, пресечь десятки бандитских налетов на государственные учреждения, задержать и отдать под суд более трехсот бандитов. И вот такой человек погиб от руки негодяев! Пусть не рассчитывают враги революции, что подлыми убийствами они смогут нас сломить. Мы еще теснее сомкнем ряды и в могучем революционном порыве поведем трудящихся к победе! Спи спокойно, наш незабвенный друг!
Гроб стали опускать в могилу. Раздались ружейные залпы прощального салюта.
Одиночество
Не стало больше заведения Слезкина. Советы реквизировали ресторан и открыли в нем общественную столовую. От всей прежней роскоши - часов, вделанных в чучело медведя, великолепной мебели, мягких зеленых штор, хрустальных люстр - остался лишь щегол в пестром оперении. Он один не чувствовал перемен, бойко перепархивал в своей клетке с веточки на веточку и пел. Исчезли из зала диковинные статуэтки с замысловатыми вензелями, фигурки из дуба, гипса, бронзы.
Слезкина-старшего, заросшего щетиной, по-прежнему можно было видеть за буфетной стойкой. Но теперь, уже в роли заместителя заведующего столовой, он получал от комиссариата продовольствия денежный оклад. Его нельзя было узнать - он стал робкий, суетливый, старался всем угодить. От прошлого у него осталась лишь привычка держать под фартуком руки красные, как клешни у обваренного рака.
Увидев Тихона, Слезкин обрадовался и завертел головой:
- Здравствуйте, господин Беккер. Думал, вы уехали. Леонид сразил меня. Не знал, что он негодяй. Порядочный клиент нас теперь обходит стороной. Идет молва, будто меня освободили за деньги. Будто все равно арестуют. А я ведь ни в чем не виноват!
Тихон присел к столику. Он готов был долго слушать бывшего купца с одной целью: чтобы узнать, где сейчас находится певица Зося.
- Одну минуточку, я только передам на кухню ваш заказ, - залебезил Слезкин-старший. - Мне от вас скрывать нечего, - выдавливая на лице жалкую улыбку, через минуту продолжал он. - Семьдесят лет назад дед мой, Пафнутий Евграфович, открыл на этом самом месте, - Слезкин несколько раз ударил каблуком об пол, - маленькую харчевню. Перебиваясь с хлеба на квас, пустил в оборот капитал, какой имел. Это мог сделать любой, да не всякому по душе за копейку гнуть в три погибели спину, наживать кровавые мозоли. Через сорок лет адского труда всей семьи дед отдал богу душу, оставив моему отцу крохотное состояние в виде ресторации из двух залов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36