- Ждете кого-нибудь?
- Вот что, старший лейтенант, - сказал я. - Глупость у меня
получилась, бензин кончился. Отлей мне пару литров, - я кивнул на его
милицейскую "Волгу". - Я заплачу.
Лейтенант сокрушенно покачал головой:
- Зачем обижаешь, дорогой? Пару литров для "Комсомольской правды" мы
еще можем даром дать. Шланг есть?
Откуда я мог знать, есть у Изи шланг или нет? Я открыл багажник -
оказалось, что там даже запаски нет, не только шланга. Лейтенант
укоризненно взглянул мне в глаза.
- Ладно, - сказал он и тут же милицейским жезлом остановил проехавшую
мимо машину. Через пару минут, перегородив своими машинами движение на
шоссе, мы поставили их так, чтобы его бензобак был рядом с моим
бензобаком, а шлангом, взятым у владельца третьей машины, старший
лейтенант сам перекачал мне из своей гаишной машины наверное полбака
бензина.
Я было сунул все-таки руку в карман за деньгами, но лейтенант
взглядом перехватил этот жест, и я понял, что он действительно обидится,
если я опять предложу ему деньги. Я пожал ему руку, сел в машину и погнал
по шоссе. Теперь, с разрешения родной милиции, я выжал педаль газа до
отказа. Стрелка спидометра завалилась вправо - 130, 135, 140... Казалось,
легкая, даже без всякого груза в багажнике, машина сейчас оторвется от
асфальта, взлетит. А на автотреке ВАЗа меня уверяли когда-то, что на
больших скоростях "Жигули" будут стелиться к земле, конструкторы
хреновы!..
Быстро темнело, я включил ближний свет и, плавно вписавшись в поворот
к Песчаной косе, вымахнул на старую грунтовую дорогу, убегавшую в дюны
Песчаной косы. Рядом струились рельсы электрички, а сам поезд пунктиром
виден был вдали, на конечной остановке. Уже не жалея Изину машину, я снова
дал максимальный газ. Баранку пришлось держать двумя руками, а спиной
упереться в сиденье так, чтобы на ухабах от тряски не выбить головой
потолок.
Я был уверен, что знаю место, где должны быть Сашка и Лина. Песчаная
коса заканчивается двумя небольшими скалами - Каменным Седлом, за ними
есть крохотный Залив Влюбленных. Там, укрывшись от посторонних глаз,
десятилетиями целуются поколения влюбленных, я сам там первый раз
поцеловался с девочкой из девятого класса...
Электричка отошла от станции и двинулась мне навстречу. Все! Неужели
я опоздал?
Спустя минуту я уже подъезжал к пустынной станции "Пляж", откуда
только что уехали последние курортники. Станция была пуста, пляжи вокруг
нее - тоже. Здесь же кончалась и грунтовая дорога, и дальше, до Каменного
Седла были только песчаные дюны и мокрая кромка берега. Я бросил машину
влево, к самой воде и, поднимая колесами фонтаны брызг, покатил к Заливу
Влюбленных. Когда моя машина вымахнула из-за Каменного Седла в Залив
Влюбленных, я увидел картину, которой боялся больше всего: на опустевшем
пляже здоровые парни Рамиз и Сикун прижимали к земле избитого Сашку Шаха,
Рамиз держал у Сашкиного горла нож, чтобы тот не рыпался, а в стороне, у
воды, Мосол насиловал Лину. Девчонка кусалась, извивалась ужом, поджав под
себя коленки, а Мосол выламывал ей руки, бил кулаком с зажатым в нем
браунингом и кричал:
- Убью! Я тебя выиграл! Убью!
Другой рукой он все пытался стянуть с себя брюки...
Я включил фары, нажал клаксон и бросил машину прямо на эту
барахтающуюся у кромки воды пару - Лину и Мосола. В сумраке вечера им не
было видно, что это за машина - милиция? частник? дружинники? Боковым
зрением я видел, как Рамиз и Сикун тут же оставили Сашку и кинулись наутек
через Каменное Седло. Но Мосол...
Этот парень не терял голову в острые минуты. Ослепленный четырьмя
фарами мчащегося на него автомобиля, он вскочил, прижал к себе Лину, и
отчетливо, чтобы мне было видно в машине, приставил браунинг к голове
девушки.
Я ударил по тормозам. Машина зарылась в песок в двух метрах от Лины и
Мосола. Сквозь слепящий свет фар им не видно было, кто сидит в машине.
Изнутри машины я видел избитую Лину в разорванном купальнике, голую, с
детской грудью, пушистым лобком, кегельно-стройными ногами, и Мосола -
расхристанного, с полуспущенными брюками, одной рукой он цепко прижимал к
себе Лину, другую, с браунингом держал у ее лица. Увидев, что машина
остановилась и смысл его жеста достаточно ясен тем, кто сидит внутри,
Мосол выждал короткую паузу и стал медленно, вместе с Линой, таща ее за
собой, отходить в сторону, из-под света фар. Боясь за Лину, я неподвижно
сидел в машине, подавшись всем телом вперед, почти прижавшись лицом к
стеклу машины. В конце концов, пусть он сбежит, лишь бы ее оставил живой.
Но в ту секунду, когда Мосол уже ступил в грань между светом фар и
вечерним сумраком, сильное тело коротко метнулось к нему из мрака и обоих
- и Мосола и Лину - сбило с ног. И тут же прозвучал выстрел, и я вдруг
почувствовал, как лобовое стекло машины стеклянной пылью брызнуло мне в
лицо, на рубашку, на брюки. Сашка! Это Сашка Шах бросился из темноты на
Мосола, сбил его с ног, и, падая, Мосол выстрелил. Пуля полоснула по
лобовому стеклу "Жигулей", и оно разлетелось просто в пыль. Я не знаю,
каким биологически-защитным рефлексом я успел закрыть ресницы раньше, чем
это стекло брызнуло мне в зрачки. Скорей всего я просто моргнул с перепугу
в момент выстрела, и это спасло мне зрение.
Я слышал, что рядом, на песке, идет смертельная борьба, но я не мог
открыть засыпанных стеклом глаз. И тогда, ощупью открыв дверку машины, я
слепо выбрался наружу и подбежал к Сашке в тот момент, когда Мосол уже
зигзагом убегал от него по песчаным дюнам, а Сашка стрелял в него отнятым
браунингом. Лина кричала: "Саша, не надо! Не надо!", а он отталкивал ее
свободной рукой и целился снова, но тут я ударил его по руке с браунингом.
Похоже, сгоряча я ударил слишком сильно, Сашка охнул, выронил браунинг, но
тут же подхватил его с земли другой рукой и снова выстрелил в темноту,
вдогонку Мосолу, наугад. Мы с Линой повисли на Сашке, удерживая его на
месте, - он рвался из наших рук, кричал в истерике:
- Пустите! Я убью его! Пустите!
Я в обхват держал его за плечи, а Лина, плача, целовала, успокаивала:
- Сашенька, все! Все! Не надо!
Голая, мокрая от слез, она прижималась к нему, невольно натыкаясь на
мои сцепленные в замок руки, и я локтями чувствовал ее грудь, живот,
плечи.
Глава 6. Опасное решение
В ту ночь квартира Изи Котовского превратилась в настоящий полевой
лазарет. Йодом, зеленкой, свинцовыми примочками и пластырями я смазывал и
залеплял порезы, синяки, ссадины и ушибы у Сашки и Лины, а Изя, убитый
потерей лобового стекла в его "Жигуленке", ходил по квартире с мокрым
полотенцем на голове и причитал, как еврей на похоронах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84