- Но что могла платить Мэгги? Вы знаете, сколько получает егерь в парке? Бенни, вы дали слишком большую волю воображению.
Мы подъехали к "Луку репчатому", миновали его, и Гловер покатил по шоссе 648, мимо Уилберфорса, Тори-Хилл и гранитных скал, обрамлявших маленькие озера взгорья Халибэртон. На их берегах и на главных улицах Халибэртона и Карнарвона было полным-полно отпускников. Немногочисленные местные жители были оттеснены в тень и хлопали глазами, глядя на проезжающие машины.
- Шантажируют не только толстосумов, Гарри. Этой игрой увлекаются многие, и чем мельче игрок, тем ничтожнее его требования.
- Но Уэйн Траск! Да он и трезвым-то не бывал.
- А где он брал деньги на выпивку? Ведь усадьба при нем быстро превратились из доходного предприятия едва ли не в имущество Армии спасения.
- Продолжайте. Хоть время скоротаем.
- На чем мы остановились? Мэгги живет со своим егерем Альбертом, Бернерс исследует недра, желая обзавестись шахтой взамен отнятой Траском. А Траск обнаружил, что Мэгги готова в разумных пределах оплачивать его молчание.
- Да, Бернерс был яркой личностью, - согласился Гловер, вытирая ладони о брюки. - Не хочу сказать, что он пил так же, как Траск, Ллойд говорил мне, что в свой последний наезд в усадьбу он привез Траску бутылку, и они втроем прикончили её. А потом Бернерс отправился умирать в лес. Когда мы нашли его тело, оно весило не больше девяноста фунтов.
- Я испытываю к нему большое уважение. Это был забавный старый чудак. Трепал налево и направо, что разрабатывает золотую жилу, превратился во всеобщее посмешище, потом и вовсе прослыл чокнутым и таким образом получил возможность действительно искать золото. Терпения ему тоже было не занимать: ведь он взрывал динамит только во время грозы. Жадным он не был. Позавчера вечером Мэгги сказала, что никогда не встречала более славного человека, чем Бернерс. Это был очень тонкий и туманный намек.
- Лысый вонючий старик. Ханыга-ханыгой, а вот на тебе!
- Кое-кто из наших ближних не так прост, как кажется.
В Дорсете детишки прыгали с узкого моста в чистую речку. Маленькие легковушки втягивали на берег громадные катера. Лодки, весла и чемоданы грудами лежали на крышах машин, грозя перевернуть их и перекрыть движение по Тридцать пятому шоссе. С тех пор, как я последний раз был в Хантсвилле, тут успели проложить кольцевую автодорогу. В былые времена в этот город въезжали по прямой и проезжали его насквозь, но теперь на подступах к Хантсвиллу теснятся ресторанчики и автозаправочные станции. Однако главная улица была в точности такой, какой я её помнил. Даже указатель пути к лагерю "Северная сосна" осталась на месте. Гловер поехал прямиком к зданию провинциального полицейского управления. Черно-желтый дорожный указатель не мигал и выглядел весьма неприветливо и сурово. Все полицейские участки почему-то стоят поодаль от деревьев, и их нещадно палит солнце. Я не заметил перед зданием никакой растительности, даже трава имела кладбищенский вид и казалась искусственной.
Внутри пахло свежей эмалью, нагревшийся пол был липким. Гловер посовещался с каким-то сержантом, сложенным как оперный певец, поджарым и состоявшим, казалось, из одной мощной груди. Сержант куда-то позвонил, после чего подошел ко мне вместе с Гловером.
- Это сержант Оби Лепаж. Не возражаете, если он поедет с нами в больницу?
Как будто у меня был выбор. Мы снова влезли в машину и три минуты спустя вошли в больницу через дверь приемного покоя.
Входя в больницу в обществе двух полицейских, получаешь определенные преимущества перед прочим людом: тебя не спрашивают, к кому пришел, не говорят, что до трех часов пополудни посещения больных нежелательны. Деловитая поступь и тихий лязг наручников действуют на медсестер подгоняюще, а санитаров с тележками заставляют освобождать путь. Я шел за полицейскими, будто пришвартованный к корме корабля ялик. Сидевший у палаты Пэттена охранник поднялся и отложил журнал, ножки железного стула скрипнули по кафелю. Трое стражей закона посовещались между собой, но ни единого словечка из их разговора не просочилось за стену, образованную широкими сутулыми спинами этих людей. Похоже, дверь приоткрылась. Я увидел широкое синее небо в просвете между белыми простынями, окружавшими единственную койку. Тело Пэттена мягким зигзагом лежало под одеялом, в левом запястье торчала иголка капельницы. Из-под мышки тянулся толстый шланг, подсоединенный к похожей на насос машине, которая стояла под койкой. Когда я проскользнул в палату, глаза Пэттена были закрыты, но он не спал. Его веки тотчас разомкнулись.
- Сукин ты сын, - процедил Пэттен сквозь зубы, но довольно беззлобно. Звать охранника или санитара ему не хотелось, и он решил принять участие в заговоре, чтобы посмотреть, чем это кончится. - Ты настучал на меня, парень, и я этого не забуду.
- Вам нельзя волноваться. У меня к вам несколько вопросов, но я не хочу, чтобы у вас разошелся шов.
Глаза Пэттена потемнели, и я быстро добавил, не дожидаясь, пока он заорет на меня:
- Не о вас. Я хочу спросить о пожаре. Как он начался? Из-за ошибки при отправлении обряда? Кто виноват? Мэлбек? Алин? Что случилось?
- Почему я должен тебе рассказывать?
- Вообще-то верно, причин нет. Только я думаю, что той ночью произошло событие, которое и поныне не дает вам покоя. Готов биться об заклад, что это так.
Бледные руки Пэттена теребили простыню с больничным штампом, а глаза следили за руками. Потом он принялся озираться по сторонам, словно надеялся найти ответ в углу палаты. Наконец он снова взглянул на меня.
- Ладно, парень. Кое-что, возможно, и случилось. Но я не понимаю, какое это имеет значение.
- Вы, Алин и Мэлбек распевали какие-то заклинания. Где тогда был Траск, владелец усадьбы?
- Лежал в отключке в каком-нибудь углу. Ему надо было только бутылку дешевого виски или рома поставить, а об остальном он мог позаботиться сам. Ему было плевать, что мы делаем, лишь бы мы помалкивали и платили наличными.
- Итак, он спал. Остальные отправляли обряд, так?
- Да. Теперь я помню все очень четко. Той ночью я почувствовал прикосновение. Я был новичком и только потом отбил Алин у Джона. Но даже после этого жрецом оставался он. Это он призывал многоцветный пламень Эфрона. Его сила действовала в пределах восьмиугольника. Но заклинание произносил я. "И будет после призыва воскрешение памяти по мановению жезла, и пусть костный мозг жезла сохранится в пирамиде". Алин повернулась ко мне и увидела истинного носителя зла в моем облике, а не в Мэлбеке. И тогда бледный от ярости Джон вскричал на языке Еноха: "Узри лик господа своего, источник утешения, чьи глаза есть свет небесный..." А потом указал на окно и закричал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67