Он накинул на плечи меховую куртку и поёжился. Я удивился: жара стояла такая, что невозможно было выйти на солнце, а ему холодно.
- Вы больны, - сказала мама. - У вас малярия. Вам нельзя здесь больше оставаться. Надо немедленно ехать в Байрам. Там есть хорошая больница.
- Пустяки, - ответил охотник. - Не обращайте внимания.
И он прилёг на ковёр, прикрыв глаза тыльной стороной ладони.
Чайханщик принёс свежезаваренного чая и сказал, что охотник уже второй день живёт здесь и по ночам разговаривает во сне.
Мама раскрыла дорожную аптечку, нашла флакон с белыми таблетками хинина и заставила Крестинского выпить лекарство.
- Поедемте с нами, - говорила она.
- Уехать? - ответил охотник. - А как же мой Волчок?
Мы ничего не могли понять.
Чайханщик сказал, что с охотником была умная, хорошая собака, которая вдруг пропала, и Крестинский её всюду разыскивает уже два дня.
- Два дня, - сказал отец и взглянул на часы. - Время не ждёт, пора в путь!
- Но оставить его тут мы тоже не можем, - сказала мама.
Гера Утин сложил флейту в футляр и задумался, глядя на охотника.
Слышно было, как Бахрам во дворе заводит мотор машины.
Муравьёв разволновался и сказал, что надо или сейчас же найти собаку, или взять с собой Крестинского без неё.
12
Я незаметно выбрался из чайханы и побежал к самому высокому бархану.
Мне казалось, что сверху я увижу всю пустыню. И где бы ни был Волчок, я сразу найду его. Бархан был очень высокий, и я взбирался на него долго, цепляясь за песок и сухие колючки. Ветер уносил пыль из-под ног.
Наконец я оказался на самом гребне и огляделся. Вокруг были такие же барханы, одни пониже, другие повыше.
Только внизу белела костяная роща, вроде той, которую мы осматривали вместе с Муравьёвым. В небе таяло маленькое серое облачко.
Я спустился к саксауловой роще.
- Волчок! Волчок! - кричал я.
Никто не откликался. В саксауловой роще было пустынно и тихо.
Но в руках у меня была палка охотника, раздвоенная на конце, и с ней я ничего не боялся.
Потом я услышал, что кто-то окликает меня. И увидел слева на бархане Геру Утина с флейтой, а справа, на другом бархане, Муравьёва с увеличительным стеклом и зонтиком под мышкой.
Они решили, что я тоже потерялся.
А я не потерялся! И не думал...
- Если ты не потерялся, почему же ты плачешь? - спросил меня Гера Утин.
- Потому что я не нашёл Волчка, - ответил я.
Смеркалось. Вдали пробежали шакалы и залаяли, заскулили, заплакали за барханами. Голоса их были дикими и злыми.
13
Бахрам и отец бережно перенесли Крестинского в фургон. Охотника уложили на расстеленные одеяла.
Наполнили горячим чаем термос, и теперь мама держала его вместе с аптечкой наготове.
Бахрам завёл мотор. Мы уже попрощались с чайханщиком, который пожелал нам счастливого пути.
И вот тут-то Гера извлёк свою флейту из футляра и заиграл арию Орфея, устроившись на ступеньках чайханы.
- Вы с ума сошли! - сказал Муравьёв. - Мы уезжаем, торопимся, а вы опять со своей музыкой!
Он играл ещё лучше, чем прежде. Музыка его была слышна далеко вокруг. Её нельзя было не слушать. Бахрам выключил мотор и выглянул из кабины. Отец подошёл ближе к Утину, забыв взглянуть на часы. Мама слушала музыку издали. А когда Гера Утин окончил арию, чайханщик подошёл к нему, положил ему руку на плечо и сказал:
- Меня зовут Али. Ты очень хорошо играешь. Приезжай, моим гостем будешь...
- Очень рад, - сказал Гера, - очень рад. - И снова заиграл на флейте.
И вдруг, словно из-под земли, выросла худая насторожённая собака и подошла к фургону.
- Волчок! - закричал я.
Волчок подошёл к машине.
Но Крестинский крепко спал и не видел этого.
- Орфей! - сказал Муравьёв, обращаясь к Герасиму Утину. - Ничего не скажешь.
- Теперь вы понимаете, - воскликнул Гера, - что такое музыка!
Я схватил Волчка и поднял его с земли. Мама помогла мне, и Волчок прыгнул в кузов, стал тормошить Крестинского, лизать ему щёки.
Крестинский обнял его за шею и тихим голосом сказал:
- Волчок!
14
Ночью мы проехали Дехканский мост.
У мамы хранились газеты и фотографии тех лет, когда строился этот мост. И я узнавал отца на фотографиях среди рабочих и военных на берегу реки или под навесом инженерного домика.
Я очень хотел увидеть Дехканский мост, но сквозь сон запомнил только огни на башнях, стальные переплёты и далеко внизу тёмную воду, по которой гналась за нами луна.
А утром, уже вблизи Верблюжьего колодца, мы вдруг увидели маленького мальчика лет шести.
На нём была высокая туркменская шапка, тёплый халат и мягкие сапоги.
- Кумли, - сказал о нём с уважением Бахрам. - Сын пустыни.
Пески здесь называют "кумы", и того, кто родился в пустыне, называют "кумли".
Мальчик остановился и поздоровался с нами.
- Он потерялся, - сказала мама. - Мы должны взять его с собой...
Бахрам засмеялся и спросил мальчика по-туркменски:
- Ты потерял дорогу? Может быть, поедешь с нами?
Мальчик поклонился и покачал головой.
- Он знает здесь все дороги, - сказал Бахрам, - и никуда не торопится.
Он посмотрел с уважением на Кумли.
- По крайней мере, - настаивала мама, - мы могли бы его подвезти до Верблюжьего колодца.
- У него свой транспорт, - ответил Бахрам. - Вон, посмотрите!
На вершине бархана стоял в ожидании бурый верблюд. На спину ему был наброшен чёрно-красный текинский ковёр.
- Байрам! - сказал Кумли и указал рукой в ту сторону, откуда слышался гул железной дороги.
И мы долго ещё видели фигурку мальчика и его верблюда на фоне синего неба и золотых песков, около последнего колодца.
15
На переезде два пограничника у шлагбаума проверяли документы. Мы въехали в военный городок. Гера Утин вместе с документами протянул и свою флейту.
Муравьёва и Крестинского пограничники знали в лицо.
- Проезжайте! - сказали они и открыли шлагбаум.
Вдали стояли большие зелёные облака. Это были деревья Байрама.
Наш дом был расположен на окраине городка в небольшом саду. Дом был старый. В пустых комнатах гуляло эхо.
До нас в этом доме жила другая военная семья, такая же, как наша. Теперь они уехали в другой, дальний гарнизон. На ступеньках крыльца мелом было написано: "С приездом!" А на веранде мы нашли записку: "Во время грозы закрывайте ставни, а то стёкла бьются. Счастливо оставаться!" И дата - апрель 1939 года.
Бахрам поставил машину на отдых под навес и молча копался в моторе. Как только мы поселялись в каком-нибудь городе, он переставал петь. Он тоже был Кумли - сын пустыни.
На веранде зажгли свет. Мама накрыла стол белой скатертью. И отец сказал:
- Всех прошу на новоселье.
Позже, когда все уже сидели за столом, пришёл начальник военного городка, комбриг Пряхин, взглянуть, как мы устроились на новом месте. Он пришёл не один, а со своим сыном Виктором. Этот Виктор мне сразу понравился.
1 2 3 4