Это нагружали хлебом фургон: хлоп-хлоп-хлоп-хлоп. А в моей голове одно:
"Возьмёт - не возьмёт! Возьмёт - не возьмёт!"
В окне сидел Птица, поджав под себя ноги. Он крикнул мне:
- Здоровеньки булы! Куда бежишь? Нитки мне в иголку!..
Я не остановился. В голове стучало: "Возьмёт - не возьмёт!"
Отца дома не оказалось. Он был в порту.
- Хорошо, что явился. Вот отнесёшь папе поесть. От него только что прибегали - он уходит в море, - сказала мать.
Через минуту я бежал в порт. Даже здесь, под защитой стены волнолома, море кипело и пенилось, как крутой кипяток. Волны захлёстывали набережную, растекались по камням, шурша, убегали обратно, оставляя на берегу пену, похожую на лишай.
Красноклювые птицы тревожно кричали своими скрипучими голосами, поднимаясь над волнами. А вообще шум стоял такой, будто стреляли из пушек, будто грохотали танки, будто рвались снаряды. Девять баллов! Я вспомнил слова отца о том, что все люди делятся на живых и мёртвых и тех, кто плавает в море. Да, это правда: кто сейчас в море, находится где-то между жизнью и смертью. А всё-таки как только на меня задуло запахом горькой соли, йодистых водорослей и свежей рыбы - запахом моря, - мне с ещё большей силой захотелось на корабль. И снова в голове начался перестук: "Возьмёт - не возьмёт! Возьмёт - не возьмёт!" Нет, должно быть, не возьмёт. Отца не было на месте. Его бледнолицый желтоволосый помощник прокричал мне:
- Подожди. Скоро придёт!
Я ждал и смотрел, как, покачивая седой головой, мчался к берегу огромный вал-великан.
- Отойди! Окатит! - крикнул мне кто-то в самое ухо.
Я вошёл в будку, где стояли весы. Отец называл эту будку "Клуб моряка". Бывало, придёт домой и говорит: "У нас сегодня в клубе моряка спор был". Мать возмущалась: "Клубы только купеческие бывают, как был у Ежина. Выдумаешь тоже: "Клуб моряка". А отец не сердился, а только смеялся.
Так вот: вошёл я в эту самую будку - клуб. Тут было чуть тише. Грузчики в мешках, накинутых на голову, как капюшоны, сидя на корточках, курили в углу. Какой-то высоченный человек стоял голый до пояса и выжимал воду из своей тельняшки.
Хлопала дверь. Люди входили и выходили, и со всех сторон слышались разговоры о "Карелии".
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
Первое несчастье, которое постигло "Карелию", случилось с приводом рулевого управления. Во время сильного шторма туго натянутый привод рулевого управления лопнул, как струна балалайки. Корабль потерял управление. Его бросало по ухабам огромных волн. "Карелия" проваливалась в морское ущелье между зыбкими горами шквала. Палубу заливало водой. Груз, сорвавшийся с привязи, разбросало по бортам. И, в довершение всех бед, "Карелия" заблудилась.
Да, такое может произойти не только с человеком, но и с кораблём.
А случилось всё вот как.
На вторые сутки страшного шторма в темноте непроглядной ночи перед "Карелией" показался вспыхивающий огонёк, будто закурил кто-то недалеко от носа корабля.
- Прямо на борту маяк-плавучка! - крикнул вперёдсмотрящий.
И все, кто услышал эти слова, обрадовались.
Уж такая счастливая судьба у вперёдсмотрящего - человека, который первым видит долгожданную землю, или спасательное судно, или маяк! На старых парусниках вперёдсмотрящий сидел в бочке, привязанной к верхушке самой большой мачты. И я всегда мечтал: "Вот бы мне стать вперёдсмотрящим".
Но вернёмся к "Карелии", где вперёдсмотрящий увидел плавучку. А по этой плавучке можно взять правильный курс и затем зайти в тихую воду, спастись от шторма.
Можно? Да, можно, если, конечно, плавучий маяк не сорвало с положенного места и не отнесло в противоположную сторону.
А если отнесло...
Тогда и происходит то, что произошло с "Карелией". Маяк-проводник оказывается маяком-обманщиком. Вместо тихой воды "Карелия" попала на острые подводные рифы, да так прочно, будто корабль прирос всем своим корпусом к этим камням. И в эфир полетели позывные:
SOS! SOS! SOS!
"Всем! Всем! Всем!"
"Всем, кто меня слышит! Спасите нас!"
Когда в радионаушниках и в приёмниках раздаются эти позывные, все радиоаппараты настраиваются на одну эту волну, по которой над всем миром летит призыв к помощи - сигнал бедствия: "Спасите наши души".
Вообще говоря, этот самый SOS существовал и до изобретения радио. Только в те времена его передавали пушечной пальбой. На всех почти кораблях - и в том числе на торговых - была тогда хотя бы одна пушка. Сигнал бедствия подавался флажными сигналами на мачте, красными ракетами, тревожными гудками или сиреной.
А с "Карелией" случилось бедствие. Можно сказать, катастрофа. Острые рифы распороли днище корабля, разбили ящики с грузом. И в пробоины хлынула вода.
Заработали помпы, но тут-то и произошло то, о чём говорили парикмахер Канаревский и булочник Криади: помпы засорились грузом - перестали работать.
АРТЕЛЬ НАПРАСНЫЙ ТРУД
Наскочив на подводные камни, "Карелия" сильно повредила руль и винт. Весь корпус изрешетило пробоинами. Вода хлынула в корабль со всех сторон. Вода проникла в трюм и в кочегарку, в помещение для команды и в салон, который был столовой, кинотеатром и залом для собраний. Чтобы не допустить взрыва, на "Карелии" были погашены все котлы.
Да, казалось, что спасти "Карелию", вырвать её у неизбежной гибели нельзя.
Весь огромный пароход освещался теперь тремя ручными масляными фонарями, да кое-где вспыхивали, как светлячки, карманные фонарики. Но их берегли - батареи этих фонариков не так-то живучи. Эти фонарики и так давали жёлтый тусклый свет, в котором виднелись пробитые иллюминаторы. В эти пробоины вкатывались обжигающе-холодные потоки морской воды. Вода чернела на полу кают, по ней хлюпали моряки, не снимавшие вот уже несколько дней высоченных сапог и тяжёлых мокрых бушлатов.
Я слушал, о чём переговаривались грузчики в мешках-капюшонах.
Из этих разговоров мне становилось ясным, что "Карелию" не спасти.
Один грузчик сказал:
- Спасать "Карелию" - артель напрасный труд. Людей поснимать надо. Вот что.
Другой добавил:
- Летом водолазы поднимут. А теперь и гадать нечего.
А третий произнёс короткое, но грустное слово:
- Амба!
Что оно значит в точности, я определить не мог. Но знал, что так говорят в порту, когда умер человек, утонул, или ещё в тех случаях, когда что-либо сгорело, пропало, погибло. Слово это означало что-то вроде: конец, крышка, всё.
Из разговоров этих же грузчиков я понял, что моряки с "Карелии" не повесили нос, не сдались. По пояс в ледяной воде они кладут заплаты и пластыри на израненное тело корабля, цементируют трещины, качают воду, проникающую во все щели. А вот в насосы и помпы вода идёт не всегда. Вся она, вода эта, засорена чаем. Миллиарды чаинок высыпались из разбитых ящиков в трюм, где плескалась морская вода, набухли в ней, превратив воду в эту кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
"Возьмёт - не возьмёт! Возьмёт - не возьмёт!"
В окне сидел Птица, поджав под себя ноги. Он крикнул мне:
- Здоровеньки булы! Куда бежишь? Нитки мне в иголку!..
Я не остановился. В голове стучало: "Возьмёт - не возьмёт!"
Отца дома не оказалось. Он был в порту.
- Хорошо, что явился. Вот отнесёшь папе поесть. От него только что прибегали - он уходит в море, - сказала мать.
Через минуту я бежал в порт. Даже здесь, под защитой стены волнолома, море кипело и пенилось, как крутой кипяток. Волны захлёстывали набережную, растекались по камням, шурша, убегали обратно, оставляя на берегу пену, похожую на лишай.
Красноклювые птицы тревожно кричали своими скрипучими голосами, поднимаясь над волнами. А вообще шум стоял такой, будто стреляли из пушек, будто грохотали танки, будто рвались снаряды. Девять баллов! Я вспомнил слова отца о том, что все люди делятся на живых и мёртвых и тех, кто плавает в море. Да, это правда: кто сейчас в море, находится где-то между жизнью и смертью. А всё-таки как только на меня задуло запахом горькой соли, йодистых водорослей и свежей рыбы - запахом моря, - мне с ещё большей силой захотелось на корабль. И снова в голове начался перестук: "Возьмёт - не возьмёт! Возьмёт - не возьмёт!" Нет, должно быть, не возьмёт. Отца не было на месте. Его бледнолицый желтоволосый помощник прокричал мне:
- Подожди. Скоро придёт!
Я ждал и смотрел, как, покачивая седой головой, мчался к берегу огромный вал-великан.
- Отойди! Окатит! - крикнул мне кто-то в самое ухо.
Я вошёл в будку, где стояли весы. Отец называл эту будку "Клуб моряка". Бывало, придёт домой и говорит: "У нас сегодня в клубе моряка спор был". Мать возмущалась: "Клубы только купеческие бывают, как был у Ежина. Выдумаешь тоже: "Клуб моряка". А отец не сердился, а только смеялся.
Так вот: вошёл я в эту самую будку - клуб. Тут было чуть тише. Грузчики в мешках, накинутых на голову, как капюшоны, сидя на корточках, курили в углу. Какой-то высоченный человек стоял голый до пояса и выжимал воду из своей тельняшки.
Хлопала дверь. Люди входили и выходили, и со всех сторон слышались разговоры о "Карелии".
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
Первое несчастье, которое постигло "Карелию", случилось с приводом рулевого управления. Во время сильного шторма туго натянутый привод рулевого управления лопнул, как струна балалайки. Корабль потерял управление. Его бросало по ухабам огромных волн. "Карелия" проваливалась в морское ущелье между зыбкими горами шквала. Палубу заливало водой. Груз, сорвавшийся с привязи, разбросало по бортам. И, в довершение всех бед, "Карелия" заблудилась.
Да, такое может произойти не только с человеком, но и с кораблём.
А случилось всё вот как.
На вторые сутки страшного шторма в темноте непроглядной ночи перед "Карелией" показался вспыхивающий огонёк, будто закурил кто-то недалеко от носа корабля.
- Прямо на борту маяк-плавучка! - крикнул вперёдсмотрящий.
И все, кто услышал эти слова, обрадовались.
Уж такая счастливая судьба у вперёдсмотрящего - человека, который первым видит долгожданную землю, или спасательное судно, или маяк! На старых парусниках вперёдсмотрящий сидел в бочке, привязанной к верхушке самой большой мачты. И я всегда мечтал: "Вот бы мне стать вперёдсмотрящим".
Но вернёмся к "Карелии", где вперёдсмотрящий увидел плавучку. А по этой плавучке можно взять правильный курс и затем зайти в тихую воду, спастись от шторма.
Можно? Да, можно, если, конечно, плавучий маяк не сорвало с положенного места и не отнесло в противоположную сторону.
А если отнесло...
Тогда и происходит то, что произошло с "Карелией". Маяк-проводник оказывается маяком-обманщиком. Вместо тихой воды "Карелия" попала на острые подводные рифы, да так прочно, будто корабль прирос всем своим корпусом к этим камням. И в эфир полетели позывные:
SOS! SOS! SOS!
"Всем! Всем! Всем!"
"Всем, кто меня слышит! Спасите нас!"
Когда в радионаушниках и в приёмниках раздаются эти позывные, все радиоаппараты настраиваются на одну эту волну, по которой над всем миром летит призыв к помощи - сигнал бедствия: "Спасите наши души".
Вообще говоря, этот самый SOS существовал и до изобретения радио. Только в те времена его передавали пушечной пальбой. На всех почти кораблях - и в том числе на торговых - была тогда хотя бы одна пушка. Сигнал бедствия подавался флажными сигналами на мачте, красными ракетами, тревожными гудками или сиреной.
А с "Карелией" случилось бедствие. Можно сказать, катастрофа. Острые рифы распороли днище корабля, разбили ящики с грузом. И в пробоины хлынула вода.
Заработали помпы, но тут-то и произошло то, о чём говорили парикмахер Канаревский и булочник Криади: помпы засорились грузом - перестали работать.
АРТЕЛЬ НАПРАСНЫЙ ТРУД
Наскочив на подводные камни, "Карелия" сильно повредила руль и винт. Весь корпус изрешетило пробоинами. Вода хлынула в корабль со всех сторон. Вода проникла в трюм и в кочегарку, в помещение для команды и в салон, который был столовой, кинотеатром и залом для собраний. Чтобы не допустить взрыва, на "Карелии" были погашены все котлы.
Да, казалось, что спасти "Карелию", вырвать её у неизбежной гибели нельзя.
Весь огромный пароход освещался теперь тремя ручными масляными фонарями, да кое-где вспыхивали, как светлячки, карманные фонарики. Но их берегли - батареи этих фонариков не так-то живучи. Эти фонарики и так давали жёлтый тусклый свет, в котором виднелись пробитые иллюминаторы. В эти пробоины вкатывались обжигающе-холодные потоки морской воды. Вода чернела на полу кают, по ней хлюпали моряки, не снимавшие вот уже несколько дней высоченных сапог и тяжёлых мокрых бушлатов.
Я слушал, о чём переговаривались грузчики в мешках-капюшонах.
Из этих разговоров мне становилось ясным, что "Карелию" не спасти.
Один грузчик сказал:
- Спасать "Карелию" - артель напрасный труд. Людей поснимать надо. Вот что.
Другой добавил:
- Летом водолазы поднимут. А теперь и гадать нечего.
А третий произнёс короткое, но грустное слово:
- Амба!
Что оно значит в точности, я определить не мог. Но знал, что так говорят в порту, когда умер человек, утонул, или ещё в тех случаях, когда что-либо сгорело, пропало, погибло. Слово это означало что-то вроде: конец, крышка, всё.
Из разговоров этих же грузчиков я понял, что моряки с "Карелии" не повесили нос, не сдались. По пояс в ледяной воде они кладут заплаты и пластыри на израненное тело корабля, цементируют трещины, качают воду, проникающую во все щели. А вот в насосы и помпы вода идёт не всегда. Вся она, вода эта, засорена чаем. Миллиарды чаинок высыпались из разбитых ящиков в трюм, где плескалась морская вода, набухли в ней, превратив воду в эту кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42