А дело уже сводилось к тому, чтобы из разбросанных опилок выклевать недвижных муравьев, что и было исполнено в считанные мгновения. Обескураженной Катерине оставалось только собрать древесный мусор на лопату и отнести за сарай.
Вернувшийся с реки Кольша еще от порога взглянул на пустой горничный подоконник и настороженно спросил:
- А где же?..
- Ой, Коля! - подступилась к нему Катерина. - Чего я натворила!..
Она принялась каяться, заглядывая Кольше в глаза, как бы ища в них ту стрелку, которая измеряла бы степень его гнева.
Кольша молча зачерпнул кружкой воды, напился и, так и не произнеся ни слова, вышел из дому.
Катерина слышала, как под окнами заповизгивали колесики Кольшиной тараборки: стало быть, поехал собирать свой подсохший дровяной улов.
Вечером же, по его возвращении, выждав, когда он сядет за стол, Катерина распеленала марлевый ком и распластала его перед Кольшей: на белом поле редкого тканья, путаясь в мережке, одиноко и беспомощно копошился черный муравей с белой пометкой.
- Митяха! - изумился Кольша.
- Хотела марлечку постирать, гляжу, а он там запутался, - пояснила Катерина. - Только он и уцелел.
10
Надвечер Великой субботы заглянула соседка Муся - обширная и шумная женщина, как-то сразу наполнившая Кольшину избу бодрой теснотой. Она была одета по-дорожному: в голубую китайскую пуховку и веселый светлый платочек, с ивовой плетенкой на изгибе руки. С Катериной она договорилась идти в Кутырки на Великую Литургию, а если хватит сил, то дождаться крестного хода со всеобщим песнопением в трепете ночных свечей под многоголосье колоколов, а утром освятить куличи и кое-чего для разговления. Муся любила эту необыкновенную сутолоку, заранее возбуждалась и даже тайком, еще дома перед выходом, нарушая запреты, выпила стакашку, отчего сделалась еще общительнее и добрее.
- Слушай, а ты не забыла словa? - еще у порога спросила она у Катерины. - А то ведь петь придется. Ну-ка, как это... - И неожиданно высоко и сочно возгласила - ...Ангелы поют на небесах, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити-и!..
- Я лучше помолчу, - сказала Катерина. - Боюсь, напутаю...
- А мы с тобой поближе к диакону. Наш Леонтий хорошо голосит, не даст запутаться.
Желая посмотреть, как прибрана горница, Муся отвела занавеску и увидела Кольшу. Он сидел за столом, перелистывая книгу. Накрахмаленная скатерть остро казала углы столешницы, посередине которой стояла майонезная баночка с каким-то весенним цветком внутри.
- Привет, сосед! - тоже подсела к столу Муся.
- Здравствуй, Мария.
- Все почитываешь?
- Да вот, надо отдавать...
- А я и не помню, когда читала, - винясь, засмеялась Муся. - Дома ни клочка бумажки. Одни старые квитки. Раньше заставляли "Обаполского земледельца" выписывать, а теперь - ну его: не за чего... Вот телевизор гляжу, больше - про секс. Иной раз до петухов маюсь, а утром проснусь весь низ болит... Последнее здоровье отнимают... Это ж небось нарочно делают.
- А ты не гляди...
- Да я пробовала, - смеялась над собой Муся. - выключу, похожу-похожу, а сама думаю: ладно, догляжу... Хоть узнаю, как это у людей. А то живешь в темени...
- Хватит тебе, перед Всенощной, - укорила Катерина. - Чаю налить, пока соберусь?
- А больше - ничего?
- Завтра приходи.
- А я б и сёдни... Отец Федя простит, кадилом отмахает.
Муся расстегнула пухлянку, потрусила кофточкой.
- А что это у тебя в майонезке? Гляди, муравель бегает!
- Да вот, изо льда вытаил...
Муся выложила пышный бюст на стол, приблизилась лицом к баночке, помолчала, понаблюдала черными томлеными глазами.
- И чего теперь?
- А ничего, он нездешний.
- Скажи ты! Импортный?
- Бревно распилили, а они там, в снегу. Из дальних лесов.
- Разводить будешь?
- Его уже не разведешь...
- А давай ему невесту споймаем! Скоро подсохнет - во все стороны побегут. Хоть черную, хоть рыжую... Гляди, как носится: туда-сюда, туда-сюда...
Муся отстранилась от стола и озорно оглянулась на Катерину, как бы приглашая ее в сватьи.
- Такую свадьбу отгрохаем! Я самогонки выгоню...
- У них бескрылых невест не берут, - возразил Кольша.
- Ух ты, какой разборчивый! - Муся утерла ладонью насмешенные глаза и как-то уважительно уставилась на Митяху. Но тут же снова захохотала. - А небось подсунь ему какую-нибудь, так он и без крыльев сграбастает!.. Все вы, мужики, одинаковые!
- А он и не мужик вовсе...
- А кто же? Монах, что ли?
- Он - рабочий.
- Дак чего - ему бабы не надо?
- Не надо.
- Просто на волю охота? По земле побегать? Вот пойдем с Катериной в Кутырки, давай по дороге и выпущу - в хорошем месте.
- И про волю он не думает. - Кольша закрыл книгу и провел по ней узкой, сухой ладошкой. - Просто такое - иди куда хочешь - ему не нужно. Один он все равно пропадет.
- Ну а тади чего ему? Чего мечется?
- Это он дела хочет, - пояснил Кольша, поглядев на снующего Митяху. Мучается он без дела... Истратит всего себя на пустую беготню и начнет затихать, гинуть от ненужности.
- Ой, правда! - согласно воспряла Муся. - Я, когда душа заскорбит, сразу кидаюсь стирать. И - отпускает!
- Это для всех закон.
- Тади насыпь ему мусорку. Пусть трудится, щепочки таскает. Как на субботнике.
- Нет, так он не станет. Вот тут пишут: ему идея нужна. Общая задача. Ему надо видеть, что делают другие. Завтра отнесу в лесопосадку, поищу муравейник.
- А ежли сожрут? Он ить тут чужой, из других мест...
- Поищу одной породы. Те только обнюхают, ощупают, обмеряют... Чтоб все совпало. А потом окропят своим духом и отправят на общие работы. И он сразу примется помогать изо всех сил.
- Надо же! - Муся сладко смежила веки и, взяв в руки баночку, принялась рассматривать на свет. - А у меня летом по избе бегают и того меньше. Во-о-от такусенькие! Ручки-ножки даже не разглядеть. А сахар почем зря таскают! С полки - на подоконник, с подоконника - в дырку под рамой и - привет! С улицы - порожняком, обратно - с сахаром. А сахариночка, поди, тяжелее его самого. Но - тужится, волочет, не присядет, не передохнет. За день, ей-бо, полстакана утаскивают... Вот думаю я: как же это так ловко устроено? В ней, в этой букашулечке, небось и сердце есть, все время тикает, и какая-то кровушка перетекает... Не сухой же он изнутри? Дак ведь и надо знать, куда этот сахар тащить? Дорогу помнить... Значит, и в головенке у него не пусто? Как это так, Коля?
- Вот и я пытаюсь понять...
- А я думаю, этого понять нельзя... Может, ты добьешься, а я - нет. Я лучше к отцу Феде: у него все понятно, все - из глины... Пойдем с нами, а?
- Не-е, я не пойду.
- Чего так?
- А ну его... Когда я рисовал солнце, он остановился перед домом, поглядел, как я малюю, и сказал: "Мимо Господа печешься". И пошел.
- А помнишь, как ты сверчка со склада принес?
- Помню, как же...
- Как ты ножик об ножик тер, заставлял его чирикать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10