.. Голова у него закружилась, в животе забурчало. Не думая о том, что он делает, он подошел к ларьку, привстал на цыпочки и тоненьким, не своим голосом сказал:
- Тетенька, у вас огрызочка какого-нибудь не найдется - собаке?
- Какой собаке?
- А вот... песик у меня.
Толстуха-ларечница с усилиями высунулась из окошка.
Маленькая тощая собачонка сидела у Володькиных ног и, закинув остренькую морду, уныло, без всякой надежды смотрела на колбасу, баранки и прочую снедь, висевшую над головой продавщицы.
- Да как же тебе не стыдно, мальчик! Ты, наверно, совсем не кормишь своего песика? - воскликнула продавщица.
- Да! Кормишь! - мрачно усмехнулся Володька. - Разве ее накормишь, обжору!
- Ну, на, на, возьми, пожалуйста, - заторопилась ларечница, поискала в хлебных обрезках и протянула Володьке порядочную горбушку черного хлеба.
Он отошел от ларька, воровато оглянулся и, отщипывая на ходу кусочки, стал торопливо есть. Собака молча бежала рядом, так же безнадежно заглядывая ему в лицо. Володька почувствовал что-то вроде стыда.
- На, ешь, брюхо ненасытное, - сказал он и, отломив, кинул собаке половину хлеба.
На дворе уже сгущались сумерки. Опять заморосил скучный осенний дождик.
"Куда ж мне идти?" - подумал Володька.
За спиной его, на мосту, затарахтела телега. Володька сошел с дороги, пропустил ее. На телеге стояли большие бидоны с конопляным маслом. Знакомый федосьинский мужик, накинув на голову рогожный мешок, боком сидел на передке, раскуривая папиросу.
- Со школы? - крикнул он, узнав Володьку.
- А то откуда же еще? - мрачно ответил Володька.
Телега прогромыхала, оставив в воздухе сладковатый запах конопляного масла.
"На мельницу пойти, что ли?" - подумал Володька и вспомнил, как в прошлом году они ходили сюда с учительницей на экскурсию. Ох, как давно это было! И как хорошо, шумно, светло, весело было тогда... Они все обсмотрели: и где хлеб мелют, и где масло из конопляных семечек давят... Но приятнее всего было вспомнить сейчас, как принесли им тогда каравай хлеба, нарезали его, роздали ребятам и позволили им "макать" - окунать свежий хлеб в только что выдавленное, еще теплое, душистое, горьковато-сладкое масло.
От этих воспоминаний у Володьки даже слюнки побежали.
"Пойду... схожу, - решил он. - Может, и мне помакать позволят".
На всякий случай он даже не стал доедать, а сунул в карман маленькую, величиной с мизинец, корочку хлеба.
Но на мельницу его не пустили.
Оглушенный шумом, который стоял на мельничном дворе, с трудом протиснувшись между людей, машин, подвод, бочек, мешков и бидонов, он сунулся к проходной конторе, и здесь его остановил старик сторож:
- Ты куда, герой?
- На мельницу, - сказал Володька.
- По какому делу? К кому?
Володьке неудобно было сказать, что он идет макать хлеб в масло.
- Ни к кому. Так просто, - сказал он.
- А ну, поворачивай оглобли...
Володька хотел поспорить, хотел попросить как следует, хотел даже соврать что-нибудь, но в это время над головой его раздался хриплый окрик:
- Эй, мелюзга, с дороги!
Володька отскочил в сторону. Высокий дядя, согнувшись в три погибели, тащил на спине огромный, пятипудовый куль с мукой.
Пропустив его, Володька опять было сунулся к сторожке, но тут снова кто-то заорал на него:
- Эй, пистолет, не вертись под ногами!..
И громадная бочка, выкатившись из проходной, чуть не столкнулась с Володькиным лбом.
Володька обиделся, постоял, посмотрел, плюнул и отошел от конторки.
С полчаса он толкался без всякого дела по двору. Дождь загнал его под навес, где сидели, дожидаясь очереди, человек двадцать подводчиков. Володька присел на корточки и стал слушать, о чем говорят мужики. Но оказалось, что говорят они о вещах не интересных ему, - о том, что лето в этом году было отличное, что урожай собрали повсюду неплохой... Хвалились, у кого какие достатки, много ли получают на трудодень, где чего строят или думают строить.
Володьке опять захотелось есть. Он вспомнил, что в кармане у него лежит корочка, достал ее, положил в рот и, чтобы продлить удовольствие, стал потихоньку сосать. Какой-то усатый старик долго, внимательно смотрел на него, потом улыбнулся Володьке, подмигнул и спросил:
- Скусно?
Володька смутился, покраснел и промычал:
- Ага. Вкусно.
- Конфетка небось?
- Ну да... Буду я конфетки есть.
- А что? Неужто не любишь?
Володька пососал корочку, прищурился, причмокнул языком и сказал:
- Шоколад-то небось вкуснее...
Разговоры под навесом смолкли, все взгляды обратились к Володьке.
- Это с каких же ты, суслик, доходов шоколадом питаешься? - строго спросил у него одноглазый парень с серебряным орденом Славы на замасленной солдатской стеганке.
- А вот с таких, - ответил Володька, неопределенно улыбаясь. - У меня, может, доходов-то побольше, чем у вас...
- Ой ли?
- Неужели побольше?
- Ишь ты, посмотрите, миллионер какой! - раздались насмешливые голоса.
- Позволь, позволь, - опять сказал одноглазый. - Какие же у тебя, суслик, могут быть доходы? Ты что - работаешь? Учишься?
- Да. Учусь.
- Стипендию получаешь?
- Нет.
- Так откуда же у тебя деньги?
- У отца небось украл, - сказал кто-то за Володькиной спиной.
Володька резко повернулся, и от возмущения даже голос у него охрип.
- Да? Украл? Ох, вы!.. Подите спросите... Если хотите знать, он мне сам намеднись полсотни подарил.
- Да ну? Это с какой же это стати он полсотнями-то бросается?
- Бывает, братцы, бывает, - сказал, улыбаясь, усатый старик. - Бывает, что отцы ребят балуют. Ну, мало ли... Пятерку парень со школы принес - вот и получай награду. Верно ведь? - обратился он к Володьке.
- "Пятерку"! - презрительно поморщился Володька. - Если отцу за каждую пятерку платить, так у него небось и денег не хватит.
- А ты что же, значит, - прямо шестерками получаешь?
- Не получал, а может, еще и получу.
И чувствуя, что нелегкая уже понесла его и что остановиться нет уже никакой возможности, он стал врать, - какой он замечательный ученик и как его все любят и уважают - и в колхозе, и в школе, и в пионерском отряде. Вот задали им, например, на днях восемь задачек. Другие ребята и восьми не могут сделать, а он, Володька, посидел, подумал и вместо восьми двадцать восемь решил! Учительница даже специально ходила в РОНО, чтобы позволили ему вместо пятерки шестерку поставить, да там не позволили: говорят, что надо в Москву писать, самому министру.
- Ох-хо-хо! - загремело под толевым навесом. - Это кто же такой? Ты чей будешь, парень?
- Да это ж Чубатый, - раздался из темноты молодой насмешливый голос. Наш, федосьинский бывший... А ну, Чубатый, давай поври там еще чего-нибудь.
- А ну его, болтуна, - перебил одноглазый парень и опять заговорил: о том, что у них в артели строится гидростанция, что к Новому году в домах будет свет, а на будущий год, может, и своя мельница и маслобойня заработают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11