Другой (это был тот самый ненец, который стрелял с Журавлевым в чурашку), сгоряча сам назвавшийся в поездку, стоял возле шлюпки.
С ним рядом стояла жена его, нянчившая на руках грудного ребенка. Маленькой рукой она вытирала быстро катившиеся по ее коричневому личику слезы. Два похожих на пингвина ненчонка жались к ногам ее.
- Твои дети? - спросил я конфузливо улыбнувшегося ненца.
- Мои, мои, - ответил он быстро.
- Что же ты не едешь?
- Зена не пускаит. Зена хоцет ехать...
- Нельзя с бабой ехать.
- Поцему нельзя с бабой?
- Начальник не велит.
- А ты нацальник?
- Нет, я не начальник. Начальник другой.
- Нельзя, нельзя с бабой, - уныло соглашался ненец, - беда будет, стрелять друг друга будут...
- Проспишься, друг, радоваться будешь, - успокаивал его, отталкивая шлюпку и вскакивая на весла, веселый матрос. - Это ты сгоряча захотел. Женку бросать нельзя.
Шлюпка, царапая килем, отходила от берега. На корме без шапки (ветер отдувал его светлые волосы) сидел Сергей Журавлев с новоземельскими подарками в руках.
Я в последний раз посмотрел на неприветливый берег, на остававшихся на нем людей. По лицу маленькой женщины текли радостные слезы.
НОВОЗЕМЕЛЬСКИЕ ГОСТИ
Пятый день в море. Вчера стояли в Белушьей губе. Бурые новоземельские горы-берега - в снеговых, белых латах. Над ними - северное небо, плоские облака.
Такого неба и облаков я не видывал нигде. С суровостью каменных берегов созвучны лица промышленников, их белейшие, как снег в горах, зубы, их серые, как береговой камень-валун, глаза.
Первую новость с новоземельского берега принес Сергей Журавлев: на Маточкином Шаре на днях родила женщина двойню. Сергей смеется - лицо обветренное, как камень.
- Живы?
- Живехоньки! - отвечает Сергей, смеясь.
В кают-компанию он приходит слегка хмельной, высокий, с теплым шарфом на шее. Зубы белые, крепкие. Здесь о нем, о его храбрости ходят легенды. В нем странная смесь решимости с бахвальством, выносливости с неврастенией. Вчера он вошел хмельной, сияющий.
- Будет туман, Сергей?
- Нет, тумана не будет, - с непоколебимой уверенностью объявил Сергей.
А сегодня и дождь и туман - долго стоим недвижимо.
Вечером последний раз мы остановились у Кармакульского становища. Здесь, по предварительному сговору, нас ожидал второй новоземельский промышленник, идущий с нами на Землю Франца-Иосифа.
Туман, ветер и дождь были такие, что на палубу не хотелось показывать носа.
Шлюпка, отойдя от трапа, скрылась в серой пелене дождя и тумана. Сквозь сетку дождя смутно виднелся берег.
Поздней ночью приехали с берега гости. В темноте они поднялись по трапу. С гостями были две женщины и ребенок. Одна из них, скинув мокрую шубку, оказалась в летнем, без рукавов, легоньком платье. Она уже вторую зиму безвыездно жила на Новой Земле, и приход первого корабля был для нее событием. Собравшись в гости на ледокол, она оделась, как женщины в городе одеваются перед театром. На ее миловидное, покрытое каплями воды лицо и на зазябшие голые руки нельзя было смотреть без улыбки. Мы посадили гостей за ярко освещенный стол в кают-компании "Седова", поставили угощение пирожные и конфеты.
- Скучно было зимовать? - спросил кто-то.
- Сначала было скучно, теперь привыкла, - бойко ответила гостья. Теперь уезжать отсюда не хочется...
- Ну, это вряд ли.
- Ей-богу, не хочется.
Женщина очень скоро освоилась и отогрелась. Она пила чай и рассказывала о скудных радостях новоземельской жизни. Ее спутница, жена отправлявшегося с нами промышленника Кузнецова, держа на руках ребенка, молчаливо сидела в углу и, ослепленная ярким светом, исподлобья смотрела на окружавших ее людей.
Сам Кузнецов, вместе с Журавлевым, устраивал на палубе собак. Они пришли мокрые, возбужденные, пахнущие ворванью и псиной. Весь багаж Кузнецова состоял из одноствольного дробного ружья, мешочка с патронами, меховой малицы и нескольких собак, приехавших с ним в шлюпке. Со своими собаками промышленник не хотел расставаться. В кают-компании, наполненной людьми, ярко освещенной электричеством, он казался суровым и молчаливым.
Присев к столу рядом с женою, он взял на руки маленького сына, родившегося и росшего на Новой Земле.
Новоземельский гражданин настойчиво тянулся к конфетам, которые высыпал перед ним на стол хлопотавший и успевавший заботиться обо всех буфетчик Иван Васильич. Маленькому новоземельцу понравились конфеты с белым медведем, нарисованным на обертке.
- Видать, что промышленник растет.
- Как звать-то?
- Владимир.
- Ну, Владимир, дожидайся - отец через год вернется, гостинцев привезет...
Меня удивили необычайная простота и легкость, с которыми промышленник собрался в далекое и длительное путешествие. Казалось, что человек отправляется на неделю навестить соседнее становище. Ни малейшего следа беспокойства, волнения не было заметно на лице его.
- На это у нас смотрят просто, - объяснил мне капитан, - здесь люди привыкли не считаться с большими расстояниями, а лишнюю зимовку считают ни во что. Бывает, что зимою люди приходят пешком из становища в становище. Верст двести через бурю и снег темною ночью отмахает запросто человек только для того, чтобы запастись табаком или поделиться последними новостями. И никто не смотрит на такой поход как на подвиг...
Мы простились с последними обитателями Новой Земли, и, подняв якорь, "Седов" взял курс - теперь уже к далекой Земле Франца-Иосифа.
В ОТКРЫТОМ МОРЕ
Покачивало еще вблизи берегов, а чем дальше уходили мы в море, ветер и зыбь прибывали. Многие не показывались из кают. Туго пришлось доктору, каюта которого находилась в кормовой части. Борясь с морской болезнью, доктор добровольно наложил на себя самый строжайший пост и, вместе с матрацем и подушкой, переселился под трубу на верхнюю палубу - под ветер и дождь. В кожаной шубе, бледный, как с погоста мертвец, он представлял собою весьма печальное зрелище.
Уже волны нет-нет перекатывали через палубу, доставляя удовольствие кинооператору, спешившему вовремя заготовить кадры "страшного шторма". Тяжелее всего доставалось несчастным лошадям, стоявшим на палубе без всякой защиты от непогоды. Широко расставив скользившие по железной палубе копыта, переваливаясь и дрожа, засекаемые брызгами, они стояли понуро, не дотрагиваясь до сена.
Собаки приспособились скоро. С удивительной ловкостью они удирали и прятались от накатывавших на палубу волн, разливавшихся шумным и пенистым потоком. Некоторые из них, не обращая внимания на катившиеся потоки ледяной воды, успешно занялись охотой за окороками, вывешенными для проветривания на вантах. С мостика можно было наблюдать, как с ловкостью цирковых акробатов они с разбегу подпрыгивают на трюме и, уцепившись зубами за мясо, остаются висеть с дрыгающими на воздухе ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
С ним рядом стояла жена его, нянчившая на руках грудного ребенка. Маленькой рукой она вытирала быстро катившиеся по ее коричневому личику слезы. Два похожих на пингвина ненчонка жались к ногам ее.
- Твои дети? - спросил я конфузливо улыбнувшегося ненца.
- Мои, мои, - ответил он быстро.
- Что же ты не едешь?
- Зена не пускаит. Зена хоцет ехать...
- Нельзя с бабой ехать.
- Поцему нельзя с бабой?
- Начальник не велит.
- А ты нацальник?
- Нет, я не начальник. Начальник другой.
- Нельзя, нельзя с бабой, - уныло соглашался ненец, - беда будет, стрелять друг друга будут...
- Проспишься, друг, радоваться будешь, - успокаивал его, отталкивая шлюпку и вскакивая на весла, веселый матрос. - Это ты сгоряча захотел. Женку бросать нельзя.
Шлюпка, царапая килем, отходила от берега. На корме без шапки (ветер отдувал его светлые волосы) сидел Сергей Журавлев с новоземельскими подарками в руках.
Я в последний раз посмотрел на неприветливый берег, на остававшихся на нем людей. По лицу маленькой женщины текли радостные слезы.
НОВОЗЕМЕЛЬСКИЕ ГОСТИ
Пятый день в море. Вчера стояли в Белушьей губе. Бурые новоземельские горы-берега - в снеговых, белых латах. Над ними - северное небо, плоские облака.
Такого неба и облаков я не видывал нигде. С суровостью каменных берегов созвучны лица промышленников, их белейшие, как снег в горах, зубы, их серые, как береговой камень-валун, глаза.
Первую новость с новоземельского берега принес Сергей Журавлев: на Маточкином Шаре на днях родила женщина двойню. Сергей смеется - лицо обветренное, как камень.
- Живы?
- Живехоньки! - отвечает Сергей, смеясь.
В кают-компанию он приходит слегка хмельной, высокий, с теплым шарфом на шее. Зубы белые, крепкие. Здесь о нем, о его храбрости ходят легенды. В нем странная смесь решимости с бахвальством, выносливости с неврастенией. Вчера он вошел хмельной, сияющий.
- Будет туман, Сергей?
- Нет, тумана не будет, - с непоколебимой уверенностью объявил Сергей.
А сегодня и дождь и туман - долго стоим недвижимо.
Вечером последний раз мы остановились у Кармакульского становища. Здесь, по предварительному сговору, нас ожидал второй новоземельский промышленник, идущий с нами на Землю Франца-Иосифа.
Туман, ветер и дождь были такие, что на палубу не хотелось показывать носа.
Шлюпка, отойдя от трапа, скрылась в серой пелене дождя и тумана. Сквозь сетку дождя смутно виднелся берег.
Поздней ночью приехали с берега гости. В темноте они поднялись по трапу. С гостями были две женщины и ребенок. Одна из них, скинув мокрую шубку, оказалась в летнем, без рукавов, легоньком платье. Она уже вторую зиму безвыездно жила на Новой Земле, и приход первого корабля был для нее событием. Собравшись в гости на ледокол, она оделась, как женщины в городе одеваются перед театром. На ее миловидное, покрытое каплями воды лицо и на зазябшие голые руки нельзя было смотреть без улыбки. Мы посадили гостей за ярко освещенный стол в кают-компании "Седова", поставили угощение пирожные и конфеты.
- Скучно было зимовать? - спросил кто-то.
- Сначала было скучно, теперь привыкла, - бойко ответила гостья. Теперь уезжать отсюда не хочется...
- Ну, это вряд ли.
- Ей-богу, не хочется.
Женщина очень скоро освоилась и отогрелась. Она пила чай и рассказывала о скудных радостях новоземельской жизни. Ее спутница, жена отправлявшегося с нами промышленника Кузнецова, держа на руках ребенка, молчаливо сидела в углу и, ослепленная ярким светом, исподлобья смотрела на окружавших ее людей.
Сам Кузнецов, вместе с Журавлевым, устраивал на палубе собак. Они пришли мокрые, возбужденные, пахнущие ворванью и псиной. Весь багаж Кузнецова состоял из одноствольного дробного ружья, мешочка с патронами, меховой малицы и нескольких собак, приехавших с ним в шлюпке. Со своими собаками промышленник не хотел расставаться. В кают-компании, наполненной людьми, ярко освещенной электричеством, он казался суровым и молчаливым.
Присев к столу рядом с женою, он взял на руки маленького сына, родившегося и росшего на Новой Земле.
Новоземельский гражданин настойчиво тянулся к конфетам, которые высыпал перед ним на стол хлопотавший и успевавший заботиться обо всех буфетчик Иван Васильич. Маленькому новоземельцу понравились конфеты с белым медведем, нарисованным на обертке.
- Видать, что промышленник растет.
- Как звать-то?
- Владимир.
- Ну, Владимир, дожидайся - отец через год вернется, гостинцев привезет...
Меня удивили необычайная простота и легкость, с которыми промышленник собрался в далекое и длительное путешествие. Казалось, что человек отправляется на неделю навестить соседнее становище. Ни малейшего следа беспокойства, волнения не было заметно на лице его.
- На это у нас смотрят просто, - объяснил мне капитан, - здесь люди привыкли не считаться с большими расстояниями, а лишнюю зимовку считают ни во что. Бывает, что зимою люди приходят пешком из становища в становище. Верст двести через бурю и снег темною ночью отмахает запросто человек только для того, чтобы запастись табаком или поделиться последними новостями. И никто не смотрит на такой поход как на подвиг...
Мы простились с последними обитателями Новой Земли, и, подняв якорь, "Седов" взял курс - теперь уже к далекой Земле Франца-Иосифа.
В ОТКРЫТОМ МОРЕ
Покачивало еще вблизи берегов, а чем дальше уходили мы в море, ветер и зыбь прибывали. Многие не показывались из кают. Туго пришлось доктору, каюта которого находилась в кормовой части. Борясь с морской болезнью, доктор добровольно наложил на себя самый строжайший пост и, вместе с матрацем и подушкой, переселился под трубу на верхнюю палубу - под ветер и дождь. В кожаной шубе, бледный, как с погоста мертвец, он представлял собою весьма печальное зрелище.
Уже волны нет-нет перекатывали через палубу, доставляя удовольствие кинооператору, спешившему вовремя заготовить кадры "страшного шторма". Тяжелее всего доставалось несчастным лошадям, стоявшим на палубе без всякой защиты от непогоды. Широко расставив скользившие по железной палубе копыта, переваливаясь и дрожа, засекаемые брызгами, они стояли понуро, не дотрагиваясь до сена.
Собаки приспособились скоро. С удивительной ловкостью они удирали и прятались от накатывавших на палубу волн, разливавшихся шумным и пенистым потоком. Некоторые из них, не обращая внимания на катившиеся потоки ледяной воды, успешно занялись охотой за окороками, вывешенными для проветривания на вантах. С мостика можно было наблюдать, как с ловкостью цирковых акробатов они с разбегу подпрыгивают на трюме и, уцепившись зубами за мясо, остаются висеть с дрыгающими на воздухе ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63