Мне смутно
кажется, что всего нас в вагоне сидело не больше восьми или девяти. И еще
мне смутно кажется, что плачущая девушка сидела совсем рядом со мной. Но
все, что случилось в этом ничем не примечательном путешествии,
перепуталось теперь в моем сознании. И чем больше я об этом думаю, тем
меньше в чем-либо уверен.
Но одно я запомнил совершенно точно: в тот раз двери не закрывались
дольше обычного, и моторы нашего поезда выключились по крайней мере на
полминуты. А значит, когда мы отъехали от станции, было, наверно, что-то
около двенадцати двадцати восьми.
Мы проехали примерно секунд тридцать-сорок, ну самое большее -
минуту, когда я вспомнил о своем намерении испытать магнитофон. Положив
его на свободное сиденье рядом с собой, я подсоединил микрофон.
Мой магнитофон работает от батареек. Он один из самых маленьких,
выпускаемых у нас в стране, и рассчитан на пятнадцать минут записи на
одной стороне пленки. Поэтому перед тем, как его включить, я проверил,
сколько еще осталось пленки. Пленка была только-только начата. Мне трудно
судить точно, но минут на десять-двенадцать ее должно было хватить
наверняка.
К этому времени поезд уже набрал скорость, все кругом гудело, как
всегда в метро, и я, положив магнитофон на колени, включил его на запись.
Я хотел записать звуки движения в течение нескольких секунд, а когда поезд
остановится, послушать, что получилось.
Но вскоре после того, как я начал запись, в поезде, похоже, сломалась
система освещения. И (возможно, это игра воображения) мне отчетливо
показалось, что одновременно куда-то пропал гул мчащегося в туннеле
поезда. Я даже больше скажу: мне думается, что поезд каким-то неведомым
образом остановился.
Поймите, я достаточно хорошо знаком с законами физики и понимаю, что
многотонный поезд, несущийся со скоростью тридцать или даже сорок миль в
час, не может остановиться мгновенно. Особенно так, чтобы этого не
почувствовали пассажиры. И тем не менее, мне казалось, что в данном случае
обычные законы физики почему-то не работают.
Остановка, перебой в освещении или что это там было, продолжалось
всего каких-то несколько секунд. Потом снова зажегся свет, и поезд
помчался дальше как ни в чем не бывало.
Я покосился на магнитофон и протянул руку, чтобы его выключить. Он
проработал уже достаточно, и теперь мне хотелось послушать, что
получилось. И тут я замер. Катушки магнитофона все еще вращались, но одна
из них была пустой. Двести футов магнитной пленки, более десяти минут
записи, пронеслись, судя по моим ощущениям, за какие-то тридцать секунд.
Я оторопело глядел на магнитофон, пытаясь найти хоть какое-то
объяснение случившемуся. Я все еще глядел на него, как баран на новые
ворота, когда наш поезд, скрежеща тормозами, остановился у перрона
"Площади Пикадилли". Усилием воли собравшись с мыслями, я решил, что,
несколько перебрав белого вина, умудрился неправильно оценить, сколько
ленты оставалось на катушке. Понятия не имею, как это могло произойти - но
это единственное разумное объяснение и, безусловно, самое простое.
Выключив магнитофон, я хотел было послушать, что получилось, но так
как вся пленка смоталась, пришлось бы вновь вставлять ее в катушку, потом
перематывать... Честно говоря, не хотелось возиться. Кроме того, я
чувствовал себя усталым. Значительно более утомленным, чем несколько минут
тому назад. Словно огромная волна усталости накатилась на меня сразу после
того, как где-то между станциями в поезде погас свет.
В этот миг я понял, что происходит нечто необычное. Или вернее, не
происходит нечто обычное. Поезд прибыл на станцию уже довольно давно, а
двери все не открывались. С платформы до меня донеслись возбужденные
голоса - не то что-то доказывающие, не то протестующие. Когда же я
огляделся, у меня создалось впечатление, что с того момента, как мы
отъехали от "Зеленого Парка", нас стало несколько меньше. Но по дороге
двери не открывались.
Например, плачущая девушка. Она же сидела совсем рядом со мной... И
еще мне припоминался высокий угрюмый юноша в черной вельветовой куртке. И
пожилая седая дама с сумкой через плечо, на которой большими буквами было
написано В.Е.А...
Не имело смысла продолжать, ведь я точно не знал, сколько людей
находилось в вагоне до того, как мы тронулись в путь к "Площади
Пикадилли". Но я заметил, что все остальные пассажиры оглядываются так же
растерянно, как это, наверно, делал я.
Мужчина в котелке деликатно откашлялся.
- Что случилось - спросил он. - Мы кого-то потеряли по дороге? Мне
кажется, рядом со мной кто-то сидел, а теперь он исчез!
- Почему они не открывают двери? - поинтересовалась весьма
разукрашенная особа, догадаться о профессии которой не представляло
особого труда.
И в этот момент двери открылись.
Спор на платформе, похоже, разгорался. Носильщик и дежурный по
станции ругались с мужчиной в форме машиниста.
- Ну ладно, - горячился дежурный, - вы выехали с "Зеленого Парка"
вовремя. Я только говорю, что сейчас без пятнадцати час, а значит, на
"Площадь Пикадилли" вы опоздали на десять минут. Кроме того, из вашего
состава исчез этот чертов кондуктор и теперь черт знает, что будет дальше!
- ...! - машинист употребил одно из непечатных слов. - На моих часах
двенадцать тридцать пять. Я понятия не имею, что случилось с вашим
проклятым кондуктором, но приехал я сюда точно по графику!
Я посмотрел на свои часы. Они показывали двенадцать тридцать пять. Я
вышел на платформу. Там часы показывали двенадцать сорок пять.
- Что случилось - спросил я у носильщика.
- Вам всем придется немного задержаться, - ответил он. - Исчез
кондуктор. Мы позвонили начальству, спросили, что делать.
- Понятно... Кстати, ваши часы спешат.
- Вовсе нет. Мы их уже проверили.
Все больше и больше пассажиров выходило из вагонов. Они собирались
маленькими группками, о чем-то оживленно беседуя, или осаждали машиниста и
дежурного по станции бесчисленными вопросами. Я заговорил с парой человек
с наручными часами: интересовался, который, по их мнению, час. Почти у
всех часы показывали то же самое, что и у меня - двенадцать тридцать пять
- плюс-минус пара минут. Был только один пассажир, часы которого
показывали то же, что и станционные, но он утверждал, что всегда ставит
свои на десять минут вперед.
В конце концов на платформе появился полисмен. За ним - несколько
представителей Лондонской Транспортной.
1 2 3 4
кажется, что всего нас в вагоне сидело не больше восьми или девяти. И еще
мне смутно кажется, что плачущая девушка сидела совсем рядом со мной. Но
все, что случилось в этом ничем не примечательном путешествии,
перепуталось теперь в моем сознании. И чем больше я об этом думаю, тем
меньше в чем-либо уверен.
Но одно я запомнил совершенно точно: в тот раз двери не закрывались
дольше обычного, и моторы нашего поезда выключились по крайней мере на
полминуты. А значит, когда мы отъехали от станции, было, наверно, что-то
около двенадцати двадцати восьми.
Мы проехали примерно секунд тридцать-сорок, ну самое большее -
минуту, когда я вспомнил о своем намерении испытать магнитофон. Положив
его на свободное сиденье рядом с собой, я подсоединил микрофон.
Мой магнитофон работает от батареек. Он один из самых маленьких,
выпускаемых у нас в стране, и рассчитан на пятнадцать минут записи на
одной стороне пленки. Поэтому перед тем, как его включить, я проверил,
сколько еще осталось пленки. Пленка была только-только начата. Мне трудно
судить точно, но минут на десять-двенадцать ее должно было хватить
наверняка.
К этому времени поезд уже набрал скорость, все кругом гудело, как
всегда в метро, и я, положив магнитофон на колени, включил его на запись.
Я хотел записать звуки движения в течение нескольких секунд, а когда поезд
остановится, послушать, что получилось.
Но вскоре после того, как я начал запись, в поезде, похоже, сломалась
система освещения. И (возможно, это игра воображения) мне отчетливо
показалось, что одновременно куда-то пропал гул мчащегося в туннеле
поезда. Я даже больше скажу: мне думается, что поезд каким-то неведомым
образом остановился.
Поймите, я достаточно хорошо знаком с законами физики и понимаю, что
многотонный поезд, несущийся со скоростью тридцать или даже сорок миль в
час, не может остановиться мгновенно. Особенно так, чтобы этого не
почувствовали пассажиры. И тем не менее, мне казалось, что в данном случае
обычные законы физики почему-то не работают.
Остановка, перебой в освещении или что это там было, продолжалось
всего каких-то несколько секунд. Потом снова зажегся свет, и поезд
помчался дальше как ни в чем не бывало.
Я покосился на магнитофон и протянул руку, чтобы его выключить. Он
проработал уже достаточно, и теперь мне хотелось послушать, что
получилось. И тут я замер. Катушки магнитофона все еще вращались, но одна
из них была пустой. Двести футов магнитной пленки, более десяти минут
записи, пронеслись, судя по моим ощущениям, за какие-то тридцать секунд.
Я оторопело глядел на магнитофон, пытаясь найти хоть какое-то
объяснение случившемуся. Я все еще глядел на него, как баран на новые
ворота, когда наш поезд, скрежеща тормозами, остановился у перрона
"Площади Пикадилли". Усилием воли собравшись с мыслями, я решил, что,
несколько перебрав белого вина, умудрился неправильно оценить, сколько
ленты оставалось на катушке. Понятия не имею, как это могло произойти - но
это единственное разумное объяснение и, безусловно, самое простое.
Выключив магнитофон, я хотел было послушать, что получилось, но так
как вся пленка смоталась, пришлось бы вновь вставлять ее в катушку, потом
перематывать... Честно говоря, не хотелось возиться. Кроме того, я
чувствовал себя усталым. Значительно более утомленным, чем несколько минут
тому назад. Словно огромная волна усталости накатилась на меня сразу после
того, как где-то между станциями в поезде погас свет.
В этот миг я понял, что происходит нечто необычное. Или вернее, не
происходит нечто обычное. Поезд прибыл на станцию уже довольно давно, а
двери все не открывались. С платформы до меня донеслись возбужденные
голоса - не то что-то доказывающие, не то протестующие. Когда же я
огляделся, у меня создалось впечатление, что с того момента, как мы
отъехали от "Зеленого Парка", нас стало несколько меньше. Но по дороге
двери не открывались.
Например, плачущая девушка. Она же сидела совсем рядом со мной... И
еще мне припоминался высокий угрюмый юноша в черной вельветовой куртке. И
пожилая седая дама с сумкой через плечо, на которой большими буквами было
написано В.Е.А...
Не имело смысла продолжать, ведь я точно не знал, сколько людей
находилось в вагоне до того, как мы тронулись в путь к "Площади
Пикадилли". Но я заметил, что все остальные пассажиры оглядываются так же
растерянно, как это, наверно, делал я.
Мужчина в котелке деликатно откашлялся.
- Что случилось - спросил он. - Мы кого-то потеряли по дороге? Мне
кажется, рядом со мной кто-то сидел, а теперь он исчез!
- Почему они не открывают двери? - поинтересовалась весьма
разукрашенная особа, догадаться о профессии которой не представляло
особого труда.
И в этот момент двери открылись.
Спор на платформе, похоже, разгорался. Носильщик и дежурный по
станции ругались с мужчиной в форме машиниста.
- Ну ладно, - горячился дежурный, - вы выехали с "Зеленого Парка"
вовремя. Я только говорю, что сейчас без пятнадцати час, а значит, на
"Площадь Пикадилли" вы опоздали на десять минут. Кроме того, из вашего
состава исчез этот чертов кондуктор и теперь черт знает, что будет дальше!
- ...! - машинист употребил одно из непечатных слов. - На моих часах
двенадцать тридцать пять. Я понятия не имею, что случилось с вашим
проклятым кондуктором, но приехал я сюда точно по графику!
Я посмотрел на свои часы. Они показывали двенадцать тридцать пять. Я
вышел на платформу. Там часы показывали двенадцать сорок пять.
- Что случилось - спросил я у носильщика.
- Вам всем придется немного задержаться, - ответил он. - Исчез
кондуктор. Мы позвонили начальству, спросили, что делать.
- Понятно... Кстати, ваши часы спешат.
- Вовсе нет. Мы их уже проверили.
Все больше и больше пассажиров выходило из вагонов. Они собирались
маленькими группками, о чем-то оживленно беседуя, или осаждали машиниста и
дежурного по станции бесчисленными вопросами. Я заговорил с парой человек
с наручными часами: интересовался, который, по их мнению, час. Почти у
всех часы показывали то же самое, что и у меня - двенадцать тридцать пять
- плюс-минус пара минут. Был только один пассажир, часы которого
показывали то же, что и станционные, но он утверждал, что всегда ставит
свои на десять минут вперед.
В конце концов на платформе появился полисмен. За ним - несколько
представителей Лондонской Транспортной.
1 2 3 4