«Пусть Нагаяма разрежет», – сказал он. Я уже сам хотел было сбегать за Нагаямой, но Мурата махнул рукой: «Оставь. Подумать только, этот разгильдяй – младший брат моей жены, и я еще должен заботиться о нем!..» Мурата обхватил голову, на висках выступили капли пота.
В это время в мастерскую своей развинченной походкой вошел Нагаяма, руки в карманах. Обстановка накалялась. «Ты, балбес! Тебя бы на мое место!» Лицо у Мураты исказилось. Задыхаясь от гнева, он схватил Нагаяму за руку и вышвырнул из мастерской. Нагаяма растерянно заморгал. Мурата был в такой ярости, что я невольно посочувствовал Нагаяме. Что толку бранить за молодость?
Вскоре Мурата вернулся, протирая носовым платком очки. На его узком лице с заострившимся подбородком проступила усталость. Близорукие навыкате глаза были обведены густой синевой. Я молчал, не зная, что сказать.
– Проходите, пожалуйста! Ну и хватка же у вас! – выдавил я наконец. Мурата надел очки и поднял голову, потом взял в руки штамп и стал внимательно рассматривать его края.
– Я собираюсь уехать. По финансовым делам, на несколько дней, – проговорил он глухим голосом. Неожиданно Мурата добавил: – Да-а, американцы – большие любители женщин. Пригласишь для них гейшу на вечерок – налетишь на кругленькую сумму. Но без этого ничего не добьешься. А, да что говорить об этом! – и горько улыбнулся.
Он достал заготовленный конверт с десятью тысячами иен.
– Что-то вы плохо выглядите. Вам надо отдохнуть, – посочувствовал я.
– Ничего. Все в порядке! Передавайте жене привет. Я опаздываю на поезд… – Поглядев на часы, Мурата торопливо ушел.
Не знаю, что сказал Мурата Нагаяме, но после этого Нагаяма стал как шелковый. Удивительное дело! За два дня он сделал все, что нужно, и даже в размерах не напутал, ну прямо квалифицированный прессовщик. И в прессовочной мастерской, связанной с нами, все было прекрасно: изготовили сто тысяч шайб. Как-то раз Нагаяма решил угостить ребят из мастерской и пришел ко мне попросить взаймы.
– Мурата еще не возвращался? – спросил он. Боясь, что мой отказ может помешать работе, я дал ему и на чай, и на сладости, и на табак и при этом старался делать радушное лицо.
Мурата обещал уехать на несколько дней, но вот уже прошла неделя.
– Наверное, сегодня вернется! – ответил я. Глаза у Нагаямы покраснели от постоянного недосыпания, в нем не осталось и следа былой бодрости, каждый вечер он делал сверхурочную работу. Я знал по себе: не поешь – не поработаешь. И молча выложил пятьсот иен. Да, трудно держать человека на работе. Тут не до смеха!
Нагаяма ушел, а жена окликнула меня из глубины дома. С напильником в руке я вошел в комнату, где посередине стоял старый сломанный комод. На драном тюфяке сидела жена, сжавшись в комочек, рядом с ней на татами валялась детская сберегательная книжка.
– Что случилось? – спросил я.
– Кончились деньги, – со злостью ответила жена. Она родилась в префектуре Нагано, а потом судьба свела ее со мной. Даже тогда, когда у нас в доме еще была прислуга, жена все равно вставала каждое утро в четыре утра и кипятила мне чай. Такова была моя жена – упорная, но неумная. Стоило завестись деньгам, как она начинала ломать голову, какое кимоно, какой пояс ей бы купить. Жена была некрасивой: низенькая, лицо как груша. А когда она размалевывала свою физиономию, то и вовсе смотреть тошно было, и все же я ни в чем никогда не упрекнул свою жену. Ведь что она видела со мной? Даже в Кабуки я ее ни разу не сводил.
– Я думал, что у нас есть около тысячи иен! – сказал я невозмутимо и отвел глаза.
Это просто взбесило ее:
– Не придуривайся! На, посчитай сам! – Она швырнула мне в лицо сберегательную книжку. В молодости мы частенько спорили из-за пустяков, дело доходило даже до битья посуды. И за двадцать лет совместной жизни я понял, что, когда жена начинает хныкать как побирушка, лучше не доводить дело до ссоры. От Ивамото мы получили пять тысяч иен, от Мураты – двадцать пять тысяч, итого тридцать тысяч иен. При нынешней жизни это все равно что капля в море. Однако ссорой ничему не поможешь.
– А что, если снять деньги с книжки? – спросил я.
– Нет, ты уж займи где-нибудь до приезда Мураты!
Я вдруг неожиданно вспомнил о ломбарде. Но свяжешься с ростовщиками – значит, выкладывай пятьдесят иен в месяц, а это все равно что выброшенные деньги. Жена сразу же найдет куда их потратить, а чтобы заработать столько же, прольешь немало пота и крови. Встретиться с женой Мураты, рассказать ей о нашем бедственном положении? Может, она посочувствует. А может, даст бог, и Мурата уже вернулся… Что-то надолго он там застрял; наверное, дел по горло. Послал мне только свою визитную карточку откуда-то из Цуруми, а это далековато. Я решил, что надо рассказать все Нагаяме, и отправился в прессовочную мастерскую, где тот сейчас работал.
За моим домом была водосточная канава, от которой исходило ужасное зловоние. Через нее перекинут деревянный мосточек без перил, и стоило перейти через него, как перед глазами возникали заводские трубы. Они хорошо были видны даже в пасмурный день. Трубы стояли в ряд, словно вцепившись в землю железной арматурой. Неподалеку маячило уцелевшее при пожаре общежитие завода «F-дэнки», заводские краны, рядом прилепились и маленькие мастерские. Я заглянул в мастерскую, где работал Нагаяма. Там не было ни забора, ни конторы, да и сама мастерская напоминала заброшенный склад. И вообще она производила странное впечатление – может, оттого, что молодые ребята, работавшие у Кобаяси, вместо того чтобы работать, гоняли лодыря, болтали без умолку.
– Что, уже закрылись? – с недоумением спросил я. Тогда Кобаяси, спавший в углу мастерской, поднялся и вышел ко мне. Мы с ним были знакомы давно, и, когда бы я его ни встретил, у него всегда были не застегнуты брюки, в руках – неизменная газета с отчеркнутой красным карандашом заметкой о велогонках.
– Как там Нагаяма? – спросил я.
– Да он же должен быть у тебя. Разве не приходил? Вот дела! – удивился Кобаяси, подняв небритый распухший подбородок. И дальше я услышал такое, во что поверить было просто невозможно, но это оказалось правдой. Недавно к Кобаяси заходили ребята из Иокогамы. Они посмотрели мою работу и показали для начала свои шайбы Гровера – десять тысяч штук. Каждая штучка у них завернута в вощеную бумагу, и шайбы упакованы в коробку. Коробка плотно закрыта и залита сверху воском. И если хоть одна шайба окажется некондиционной, можно возвратить всю партию.
– Что, завидно, наверное? – спросил Кобаяси.
Я верил и не верил своим ушам. Я выбиваюсь из сил, работаю как проклятый, изготовил уже тридцать тысяч шайб – да мне все завидовать должны! Я выдавил из себя улыбочку. Но Кобаяси отвернулся от меня:
– Да.
1 2 3 4 5
В это время в мастерскую своей развинченной походкой вошел Нагаяма, руки в карманах. Обстановка накалялась. «Ты, балбес! Тебя бы на мое место!» Лицо у Мураты исказилось. Задыхаясь от гнева, он схватил Нагаяму за руку и вышвырнул из мастерской. Нагаяма растерянно заморгал. Мурата был в такой ярости, что я невольно посочувствовал Нагаяме. Что толку бранить за молодость?
Вскоре Мурата вернулся, протирая носовым платком очки. На его узком лице с заострившимся подбородком проступила усталость. Близорукие навыкате глаза были обведены густой синевой. Я молчал, не зная, что сказать.
– Проходите, пожалуйста! Ну и хватка же у вас! – выдавил я наконец. Мурата надел очки и поднял голову, потом взял в руки штамп и стал внимательно рассматривать его края.
– Я собираюсь уехать. По финансовым делам, на несколько дней, – проговорил он глухим голосом. Неожиданно Мурата добавил: – Да-а, американцы – большие любители женщин. Пригласишь для них гейшу на вечерок – налетишь на кругленькую сумму. Но без этого ничего не добьешься. А, да что говорить об этом! – и горько улыбнулся.
Он достал заготовленный конверт с десятью тысячами иен.
– Что-то вы плохо выглядите. Вам надо отдохнуть, – посочувствовал я.
– Ничего. Все в порядке! Передавайте жене привет. Я опаздываю на поезд… – Поглядев на часы, Мурата торопливо ушел.
Не знаю, что сказал Мурата Нагаяме, но после этого Нагаяма стал как шелковый. Удивительное дело! За два дня он сделал все, что нужно, и даже в размерах не напутал, ну прямо квалифицированный прессовщик. И в прессовочной мастерской, связанной с нами, все было прекрасно: изготовили сто тысяч шайб. Как-то раз Нагаяма решил угостить ребят из мастерской и пришел ко мне попросить взаймы.
– Мурата еще не возвращался? – спросил он. Боясь, что мой отказ может помешать работе, я дал ему и на чай, и на сладости, и на табак и при этом старался делать радушное лицо.
Мурата обещал уехать на несколько дней, но вот уже прошла неделя.
– Наверное, сегодня вернется! – ответил я. Глаза у Нагаямы покраснели от постоянного недосыпания, в нем не осталось и следа былой бодрости, каждый вечер он делал сверхурочную работу. Я знал по себе: не поешь – не поработаешь. И молча выложил пятьсот иен. Да, трудно держать человека на работе. Тут не до смеха!
Нагаяма ушел, а жена окликнула меня из глубины дома. С напильником в руке я вошел в комнату, где посередине стоял старый сломанный комод. На драном тюфяке сидела жена, сжавшись в комочек, рядом с ней на татами валялась детская сберегательная книжка.
– Что случилось? – спросил я.
– Кончились деньги, – со злостью ответила жена. Она родилась в префектуре Нагано, а потом судьба свела ее со мной. Даже тогда, когда у нас в доме еще была прислуга, жена все равно вставала каждое утро в четыре утра и кипятила мне чай. Такова была моя жена – упорная, но неумная. Стоило завестись деньгам, как она начинала ломать голову, какое кимоно, какой пояс ей бы купить. Жена была некрасивой: низенькая, лицо как груша. А когда она размалевывала свою физиономию, то и вовсе смотреть тошно было, и все же я ни в чем никогда не упрекнул свою жену. Ведь что она видела со мной? Даже в Кабуки я ее ни разу не сводил.
– Я думал, что у нас есть около тысячи иен! – сказал я невозмутимо и отвел глаза.
Это просто взбесило ее:
– Не придуривайся! На, посчитай сам! – Она швырнула мне в лицо сберегательную книжку. В молодости мы частенько спорили из-за пустяков, дело доходило даже до битья посуды. И за двадцать лет совместной жизни я понял, что, когда жена начинает хныкать как побирушка, лучше не доводить дело до ссоры. От Ивамото мы получили пять тысяч иен, от Мураты – двадцать пять тысяч, итого тридцать тысяч иен. При нынешней жизни это все равно что капля в море. Однако ссорой ничему не поможешь.
– А что, если снять деньги с книжки? – спросил я.
– Нет, ты уж займи где-нибудь до приезда Мураты!
Я вдруг неожиданно вспомнил о ломбарде. Но свяжешься с ростовщиками – значит, выкладывай пятьдесят иен в месяц, а это все равно что выброшенные деньги. Жена сразу же найдет куда их потратить, а чтобы заработать столько же, прольешь немало пота и крови. Встретиться с женой Мураты, рассказать ей о нашем бедственном положении? Может, она посочувствует. А может, даст бог, и Мурата уже вернулся… Что-то надолго он там застрял; наверное, дел по горло. Послал мне только свою визитную карточку откуда-то из Цуруми, а это далековато. Я решил, что надо рассказать все Нагаяме, и отправился в прессовочную мастерскую, где тот сейчас работал.
За моим домом была водосточная канава, от которой исходило ужасное зловоние. Через нее перекинут деревянный мосточек без перил, и стоило перейти через него, как перед глазами возникали заводские трубы. Они хорошо были видны даже в пасмурный день. Трубы стояли в ряд, словно вцепившись в землю железной арматурой. Неподалеку маячило уцелевшее при пожаре общежитие завода «F-дэнки», заводские краны, рядом прилепились и маленькие мастерские. Я заглянул в мастерскую, где работал Нагаяма. Там не было ни забора, ни конторы, да и сама мастерская напоминала заброшенный склад. И вообще она производила странное впечатление – может, оттого, что молодые ребята, работавшие у Кобаяси, вместо того чтобы работать, гоняли лодыря, болтали без умолку.
– Что, уже закрылись? – с недоумением спросил я. Тогда Кобаяси, спавший в углу мастерской, поднялся и вышел ко мне. Мы с ним были знакомы давно, и, когда бы я его ни встретил, у него всегда были не застегнуты брюки, в руках – неизменная газета с отчеркнутой красным карандашом заметкой о велогонках.
– Как там Нагаяма? – спросил я.
– Да он же должен быть у тебя. Разве не приходил? Вот дела! – удивился Кобаяси, подняв небритый распухший подбородок. И дальше я услышал такое, во что поверить было просто невозможно, но это оказалось правдой. Недавно к Кобаяси заходили ребята из Иокогамы. Они посмотрели мою работу и показали для начала свои шайбы Гровера – десять тысяч штук. Каждая штучка у них завернута в вощеную бумагу, и шайбы упакованы в коробку. Коробка плотно закрыта и залита сверху воском. И если хоть одна шайба окажется некондиционной, можно возвратить всю партию.
– Что, завидно, наверное? – спросил Кобаяси.
Я верил и не верил своим ушам. Я выбиваюсь из сил, работаю как проклятый, изготовил уже тридцать тысяч шайб – да мне все завидовать должны! Я выдавил из себя улыбочку. Но Кобаяси отвернулся от меня:
– Да.
1 2 3 4 5