Ну, какой же ты идеал, мой дорогой Медведь? Ты неуклюжий, ты тяжелый, ходишь вперевалку, волосы у тебя рыжие. Когда я тебя увидела в первый раз на заводе, я подумала: "Вот чудесный большой зверь для приручения". И я сама не помню, как и когда это случилось, что добрый зверь стал моим господином. Я тебя серьезно прошу, Мишика, поживи у меня, сколько тебе понравится. Я не стесню твоей свободы, и когда ты захочешь, мы опять можем вернуться в нашу морскую каютку.
-- Мария! а где же твое гордое, брезгливое одиночество? Твоя абсолютная свобода? Отвращение к тесной жизни бок о бок?
Она улыбнулась кротко, но не ответила.
-- Поцелуй меня скорее, Мишика, и пойдем завтракать. Я слышу, идет моя Ингрид.
Действительно, открылась боковая дверь, и в ней показалась какая-то женщина и издали поклонилась.
У Марии была уютная светлая маленькая столовая, незатейливая, но очень вкусная кухня и хорошее вино. Прислуживала нам молчаливо эта самая Ингрид -- чрезвычайно странное и загадочное существо, по-видимому, откуда-то с севера, из Норвегии, Швеции или Финляндии, судя по имени; светловолосая, с необычайно нежной кожей. Лицо и фигура у нее были как бы двойные. Когда она глядела на Марию, голубые глаза становились необыкновенно добрыми и прекрасными: это был умиленный взор ангела, любующегося на свое верховное божество. Но когда эти глаза останавливались на мне, то мне казалось, что на меня смотрит в упор ядовитая змея или взбешенная, яростная, молодая ведьма. Или мне это только мерещилось? Но такое впечатление осталось у меня на очень долгое время -- вернее, навсегда. Достаточно сказать, что каждый раз впоследствии, когда я чувствовал ее присутствие за моей спиною, я невольно и быстро оборачивался к ней лицом, подобно тому как каждый человек инстинктивно обернется, если по его пятам крадется коварная дрянная собака, которая хватает за ноги молчком, исподтишка.
Пользуясь минутой, когда Ингрид вышла из столовой, я спросил Марию: .
-- Где ты достала эту странную женщину? -- И тут же осекся: -- Прости, Мария, я опять спрашиваю...
Она на секунду закрыла глаза и печально, как мне почудилось, покачала головой. Может быть, она слегка вздохнула?..
-- Нет, Мишика. Это прошло. Теперь спрашивай меня о чем хочешь, я отвечу откровенно. Я верю твоей деликатности. Я тебе сейчас скажу, откуда Ингрид, а ты сам рассуди, удобно ли мне открывать чужую тайну? -- Тогда не надо, Мария... не надо...
-- Все равно. Я вытащила ее из публичного дома в Аргентине.
Я не знал, что сказать. Замолчал. А вошедшая Ингрид, точно зная, что разговор шел о ней, пронзила меня отравленным взглядом василиска...
А все-таки наш завтрак кончился весело. Ингрид разлила шампанское. Мария вдруг спросила меня:
-- Ты очень любишь это вино?
Я ответил, что не особенно. Выпью с удовольствием бокал-два, когда жажда, но уважения к этому вину у меня нет.
-- Послушай же, Мишика, я должна тебе сделать маленькое признание. Мне до сих пор бывает стыдно, когда я вспоминаю о том, как я фамильярно напросилась на знакомство с тобою в ресторане этой доброй толстухи испанки (и она в самом деле покраснела; вообще она краснела не редко). Но я, пожалуй, здесь не так виновата, как кажусь. Видишь ли, у нас в Марсели был один русский ресторан. Теперь его уже больше нет, он разорился и исчез. Я однажды пошла в него с одним моим знакомым, который много лет прожил в России, очень ее любит -и отлично говорит по-русски. Я не учла того, что он хотя и умный и добрый человек, но великий шутник и мистификатор. А я,-- признаюсь,-плохо понимаю шутку. В этом ресторане он был моим гидом. Я заметила, что все служащие женщины были дородны и важны, почти величественны. Иногда, с видом милостивого снисхождения, они присаживались то к одному, то к другому столику и пригубливали вино. "Кто эти великолепные дамы?" --спросила я моего спутника. И он объяснил мне: эти дамы -- все из высшей русской аристократии. Самая незаметная среди них -- по крайней мере, баронесса, остальные -- графини и княгини. Потом плясали и пели какие-то маленькие курчавые люди с золотыми кубиками, нашитыми на груди камзола. Одну из их песен мой гид перевел по-французски. В ней говорилось о том, что русские бояре не могут жить без шампанского вина и умирают от ностальгии, если не слышат цыганского пения. Ведь это неправда, Мишика?
-- Конечно, неправда.
-- А я доверчива до глупости. Я думала, там, у Аллегрии, показать тебе и почет, и тонкое знание аристократической русской жизни. Ну, не глупа ли я была, мой добрый Мишика? А теперь выпьем этого вина за наше новоселье!
Я сказал шутя:
-- За наш брак!
Она отпила глоток вина и ответила:
-- Только не это.
Глава X. ФЛАМИНГО
После завтрака Мария показала мне свой дом. Есть на свете старая-престарая пословица: "Скажи мне, с кем ты знаком, а я скажу, кто ты таков". С не меньшим смыслом можно, пожалуй, было бы сказать: "Покажи мне твое жилье, а я определю твои привычки и твой характер". Комнаты Марии носили отпечаток ее простоты, скромного изящества и свободного вкуса. Сразу было видно, что в устройстве комнат она до крайней меры избегала всяких тряпок, бумаги и безделушек.
Первое, что она мне показала, была ее спальня -- небольшая комната, вся белая: белые крашеные стены, белая соломенная штора на окне, белая, узенькая, как у девочки или монахини, постель. Над изголовьем висело небольшое черное распятие, за которое была заткнута ветка остролистника. На ночном столике, у кровати, стоял бурый плюшевый медведь, растопыря лапы.
-- Мишика, ты узнаешь, кто это такой? -- спросила Мария лукаво.
-- Вероятно, я?
-- Конечно, ты. Не правда ли, большое сходство? Но пойдем дальше. Вот в этом простенке моя маленькая библиотека. Ты в ней найдешь кое-что интересное. А здесь наша ванная комната. Посмотри.
Она открыла дверь, и я с восхищением увидел не ванную, а скорее просторный бассейн, с кафельными блестящими стенами и полом с четырьмя ступеньками, ведущими вниз, в воду. Легкий запах вербены улавливался в воздухе. Я сказал, что все это великолепно.
-- Поверь мне, мой Мишика,-- ответила Мария,-единственная роскошь, которую я себе позволяю,-- это вода. Я не могу, физически не могу мыться в тяжелых фаянсовых чашках, или в раковинах под кранами, или в этих противных ваннах, крашенных под мрамор. Вот почему в путешествиях я всегда скучаю по моей ванной комнатке.
Теперь, Мишика, я покажу тебе твою собственную комнату, хотя я тебе уже говорила, что весь этот дом, с живым и мертвым инвентарем, принадлежит тебе. Я смеялся.
-- Во всяком случае, ты можешь оставить себе прекрасную Ингрид.
-- Да,-- сказала она,-- эта девушка ни на кого не производит приятного впечатления. У нее дикая мания, что все люди, которые бывают у меня,-- злые враги или коварные шпионы, всегда умышляющие гибель ей, а главное, и мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19