— У него уже собралось пятнадцать зубов, и ему все обещали отдать свои, так что никому другому уже на ожерелье не хватит. Ничего не скажешь — Боултеры деловые люди.
— Ты хорошо вел себя у Боултеров? — спросила Марилла.
— Да, только мне надоело хорошо себя вести!
— Тебе еще скорее надоело бы вести себя плохо, — засмеялась Энн.
— Может, оно и так, но зато как бы я повеселился, — упорствовал Дэви. — А потом можно и раскаяться.
— Это не всегда помогает. А что вы сегодня делали с Милти?
— Ну что — ловили рыбу, гоняли кошку, искали птичьи гнезда, кричали, чтобы услышать эхо. Скажи, Энн, а что такое эхо?
— Эхо — это прекрасная нимфа, которая живет в глубине леса и смеется оттуда над всем светом.
— А какая она из себя?
— У нее темные волосы и глаза, а шея и руки у нее белые как алебастр. Но ни один смертный не может увидеть ее красоту. Она бегает быстрее оленя — так что мы только слышим, как она нас передразнивает. Иногда она зовет кого-то ночью, иногда смеется под звездами. Но увидеть ее нельзя. Если ты за ней пойдешь, она от тебя убежит и будет смеяться над тобой из-за следующего холма.
— Это правда, Энн, или ты заливаешь?
— Дэви! — с отчаянием воскликнула Энн. — Неужели у тебя не хватает ума отличить ложь от сказки?
— Тогда кто же дразнится из-за куста на участке Боултеров?
— Когда ты немного подрастешь, я тебе это объясню.
Упоминание о возрасте придало мыслям Дэви новый ход. Немного подумав, он прошептал с серьезным видом:
— Энн, я собираюсь жениться.
— Когда? — так же серьезно спросила Энн.
— Ну, конечно, не скоро — когда вырасту.
— Ну, слава Богу. А на ком?
— На Стелле Флетчер — мы с ней учимся в одном классе. Она такая хорошенькая, Энн, ты себе представить не можешь. Если я умру до того, как вырасту, ты о ней позаботься.
— Ну какую чушь ты городишь, Дэви! — сердито воскликнула Марилла.
— Никакую не чушь! — обиженно возразил Дэви. — Мы с ней помолвлены, и если я умру, она будет почти что моей вдовой. А о ней совершенно некому позаботиться — у нее только старенькая бабушка.
— Идите ужинать, — позвала Марилла. — Не надо ему потворствовать, Энн, а то он еще не то наговорит.
Глава двадцать первая
ОЖИВШИЙ ПРИЮТ РАДУШНОГО ЭХА
Энн с удовольствием провела лето в Эвонли, хотя иногда ее нет-нет да и посещало ощущение пустоты — словно ей не хватало чего-то привычного в жизни. Даже самой себе она отказывалась признаваться, что это из-за Джильберта. Но когда ей вечером приходилось идти домой одной, а Диана с Фредом и многие другие веселые парочки разбредались по дорожкам, освещенным лишь светом звезд, сердце ее ныло от одиночества, и она больше не могла обманывать себя. Джильберт ни разу ей даже не написал, а она надеялась получать от него весточки. Энн знала, что он иногда пишет Диане, но гордость не позволяла ей спрашивать о нем; Диана же, предполагая, что Энн сама от него получает письма, ни о чем ей не рассказывала. Мать Джильберта, веселая добродушная женщина, которую Бог не наградил избытком такта, имела привычку очень громко и всегда при скоплении народа спрашивать Энн, часто ли ей пишет Джильберт. Бедняжка Энн только краснела и бормотала: «Да нет, не очень», что всеми, включая саму миссис Блайт, расценивалось как проявление девичьей застенчивости.
Но в остальном Энн чудесно провела лето. В июне у нее гостила Присцилла, а после ее отъезда мистер и миссис Ирвинг, Поль и Шарлотта Четвертая приехали «домой» на июль и август.
Опять в Приюте Радушного Эха звучали веселые голоса, и эхо за рекой без конца звенело насмешливыми колокольчиками.
Мисс Лаванда ничуть не изменилась — даже стала еще красивее и очаровательнее. Поль ее обожал.
— Но я не называю ее «мама», — объяснил он Энн. — Так я обращался только к своей мамочке и больше ни к кому не могу. Вам ведь это понятно, мисс Энн?
Я зову ее «мама Лаванда» и люблю ее почти так же, как папу. И даже немножко больше, чем вас.
— Правильно, так и должно быть, — кивнула Энн.
Полю исполнилось тринадцать лет, он здорово вырос. У него было все такое же красивое лицо и все такое же цветистое воображение. Они с Энн с наслаждением гуляли по лесам, полям и морскому берегу, болтая без умолку. Вот уж действительно две полностью родственные души.
Шарлотта Четвертая стала взрослой девушкой, зачесывала волосы наверх и отказалась от непременных голубых бантов. Но лицо у нее было по-прежнему испещрено веснушками, нос — все такой же курносый, и она по-прежнему улыбалась до ушей.
— Вам не кажется, что я говорю с американским акцентом, мисс Ширли? — при первой встрече спросила она у Энн.
— Да нет, Шарлотта, я не замечаю.
— Вот и хорошо. А то дома меня этим страсть как донимают, но я думаю, они просто дразнятся. Я против янки ничего не имею, мисс Ширли, они очень даже цивилизованный народ. Но для меня нет ничего лучше нашего острова.
В августе Энн провела две безмятежные недели в Приюте Радушного Эха. В это же время там жил пожилой приятель Ирвингов, очень милый человек и веселый выдумщик.
— Как мы замечательно повеселились, — поведала мисс Лаванде. — Я чувствую прямо-таки гигантский прилив сил. Через две недели пора возвращаться в Кингспорт. Вы не представляете себе, мисс Лаванда, что за прелесть наш Домик Патти. Мне кажется, что у меня два дома — Грингейбл и Домик Патти. Но куда все-таки подевалось лето? Вроде только вчера я вошла в Грингеибл с букетом фиалок. Когда я была девочкой, лето казалось огромным и бесконечным. А сейчас оно прошло, едва успев начаться.
— Энн, вы по-прежнему друзья с Джильбертом Блайтом? — тихо спросила мисс Лаванда.
— Да, я по-прежнему испытываю к нему дружеские чувства, мисс Лаванда.
Мисс Лаванда покачала головой:
— Энн, я вижу, между вами что-то произошло. Прости уж за нескромность, но я хочу знать: вы поссорились?
— Нет, мы не ссорились, но Джильберт хочет от меня слишком многого.
— Ты в этом уверена, Энн?
— Абсолютно уверена.
— Очень жаль.
— Я не понимаю, почему всем так хочется выдать меня замуж за Джильберта Блайта, — рассердилась Энн.
— Потому что вы созданы друг для друга, Энн. И нечего хмуриться. От этого ты никуда не уйдешь.
Глава двадцать вторая
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ДЖОНАС
«Проспект Пойнт
20 августа
Дорогая Энн, — писала Фил, — придется мне чем-нибудь подпереть веки, чтобы написать это письмо. Я безобразно мало писала тебе все лето, и мне очень стыдно. Могу тебя утешить лишь тем, что и другими своими корреспондентами я пренебрегала точно так же. У меня лежит куча неотвеченных писем, так что придется препоясать чресла и взяться за лопату — извини меня за столь путаную метафору. Мне ужасно хочется спать. Вчера вечером мы с тетей Эмили были в гостях у соседа. Там собралось порядочно народу, и, как только гости ушли, хозяйка и ее три дочери принялись перемывать им косточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Ты хорошо вел себя у Боултеров? — спросила Марилла.
— Да, только мне надоело хорошо себя вести!
— Тебе еще скорее надоело бы вести себя плохо, — засмеялась Энн.
— Может, оно и так, но зато как бы я повеселился, — упорствовал Дэви. — А потом можно и раскаяться.
— Это не всегда помогает. А что вы сегодня делали с Милти?
— Ну что — ловили рыбу, гоняли кошку, искали птичьи гнезда, кричали, чтобы услышать эхо. Скажи, Энн, а что такое эхо?
— Эхо — это прекрасная нимфа, которая живет в глубине леса и смеется оттуда над всем светом.
— А какая она из себя?
— У нее темные волосы и глаза, а шея и руки у нее белые как алебастр. Но ни один смертный не может увидеть ее красоту. Она бегает быстрее оленя — так что мы только слышим, как она нас передразнивает. Иногда она зовет кого-то ночью, иногда смеется под звездами. Но увидеть ее нельзя. Если ты за ней пойдешь, она от тебя убежит и будет смеяться над тобой из-за следующего холма.
— Это правда, Энн, или ты заливаешь?
— Дэви! — с отчаянием воскликнула Энн. — Неужели у тебя не хватает ума отличить ложь от сказки?
— Тогда кто же дразнится из-за куста на участке Боултеров?
— Когда ты немного подрастешь, я тебе это объясню.
Упоминание о возрасте придало мыслям Дэви новый ход. Немного подумав, он прошептал с серьезным видом:
— Энн, я собираюсь жениться.
— Когда? — так же серьезно спросила Энн.
— Ну, конечно, не скоро — когда вырасту.
— Ну, слава Богу. А на ком?
— На Стелле Флетчер — мы с ней учимся в одном классе. Она такая хорошенькая, Энн, ты себе представить не можешь. Если я умру до того, как вырасту, ты о ней позаботься.
— Ну какую чушь ты городишь, Дэви! — сердито воскликнула Марилла.
— Никакую не чушь! — обиженно возразил Дэви. — Мы с ней помолвлены, и если я умру, она будет почти что моей вдовой. А о ней совершенно некому позаботиться — у нее только старенькая бабушка.
— Идите ужинать, — позвала Марилла. — Не надо ему потворствовать, Энн, а то он еще не то наговорит.
Глава двадцать первая
ОЖИВШИЙ ПРИЮТ РАДУШНОГО ЭХА
Энн с удовольствием провела лето в Эвонли, хотя иногда ее нет-нет да и посещало ощущение пустоты — словно ей не хватало чего-то привычного в жизни. Даже самой себе она отказывалась признаваться, что это из-за Джильберта. Но когда ей вечером приходилось идти домой одной, а Диана с Фредом и многие другие веселые парочки разбредались по дорожкам, освещенным лишь светом звезд, сердце ее ныло от одиночества, и она больше не могла обманывать себя. Джильберт ни разу ей даже не написал, а она надеялась получать от него весточки. Энн знала, что он иногда пишет Диане, но гордость не позволяла ей спрашивать о нем; Диана же, предполагая, что Энн сама от него получает письма, ни о чем ей не рассказывала. Мать Джильберта, веселая добродушная женщина, которую Бог не наградил избытком такта, имела привычку очень громко и всегда при скоплении народа спрашивать Энн, часто ли ей пишет Джильберт. Бедняжка Энн только краснела и бормотала: «Да нет, не очень», что всеми, включая саму миссис Блайт, расценивалось как проявление девичьей застенчивости.
Но в остальном Энн чудесно провела лето. В июне у нее гостила Присцилла, а после ее отъезда мистер и миссис Ирвинг, Поль и Шарлотта Четвертая приехали «домой» на июль и август.
Опять в Приюте Радушного Эха звучали веселые голоса, и эхо за рекой без конца звенело насмешливыми колокольчиками.
Мисс Лаванда ничуть не изменилась — даже стала еще красивее и очаровательнее. Поль ее обожал.
— Но я не называю ее «мама», — объяснил он Энн. — Так я обращался только к своей мамочке и больше ни к кому не могу. Вам ведь это понятно, мисс Энн?
Я зову ее «мама Лаванда» и люблю ее почти так же, как папу. И даже немножко больше, чем вас.
— Правильно, так и должно быть, — кивнула Энн.
Полю исполнилось тринадцать лет, он здорово вырос. У него было все такое же красивое лицо и все такое же цветистое воображение. Они с Энн с наслаждением гуляли по лесам, полям и морскому берегу, болтая без умолку. Вот уж действительно две полностью родственные души.
Шарлотта Четвертая стала взрослой девушкой, зачесывала волосы наверх и отказалась от непременных голубых бантов. Но лицо у нее было по-прежнему испещрено веснушками, нос — все такой же курносый, и она по-прежнему улыбалась до ушей.
— Вам не кажется, что я говорю с американским акцентом, мисс Ширли? — при первой встрече спросила она у Энн.
— Да нет, Шарлотта, я не замечаю.
— Вот и хорошо. А то дома меня этим страсть как донимают, но я думаю, они просто дразнятся. Я против янки ничего не имею, мисс Ширли, они очень даже цивилизованный народ. Но для меня нет ничего лучше нашего острова.
В августе Энн провела две безмятежные недели в Приюте Радушного Эха. В это же время там жил пожилой приятель Ирвингов, очень милый человек и веселый выдумщик.
— Как мы замечательно повеселились, — поведала мисс Лаванде. — Я чувствую прямо-таки гигантский прилив сил. Через две недели пора возвращаться в Кингспорт. Вы не представляете себе, мисс Лаванда, что за прелесть наш Домик Патти. Мне кажется, что у меня два дома — Грингейбл и Домик Патти. Но куда все-таки подевалось лето? Вроде только вчера я вошла в Грингеибл с букетом фиалок. Когда я была девочкой, лето казалось огромным и бесконечным. А сейчас оно прошло, едва успев начаться.
— Энн, вы по-прежнему друзья с Джильбертом Блайтом? — тихо спросила мисс Лаванда.
— Да, я по-прежнему испытываю к нему дружеские чувства, мисс Лаванда.
Мисс Лаванда покачала головой:
— Энн, я вижу, между вами что-то произошло. Прости уж за нескромность, но я хочу знать: вы поссорились?
— Нет, мы не ссорились, но Джильберт хочет от меня слишком многого.
— Ты в этом уверена, Энн?
— Абсолютно уверена.
— Очень жаль.
— Я не понимаю, почему всем так хочется выдать меня замуж за Джильберта Блайта, — рассердилась Энн.
— Потому что вы созданы друг для друга, Энн. И нечего хмуриться. От этого ты никуда не уйдешь.
Глава двадцать вторая
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ДЖОНАС
«Проспект Пойнт
20 августа
Дорогая Энн, — писала Фил, — придется мне чем-нибудь подпереть веки, чтобы написать это письмо. Я безобразно мало писала тебе все лето, и мне очень стыдно. Могу тебя утешить лишь тем, что и другими своими корреспондентами я пренебрегала точно так же. У меня лежит куча неотвеченных писем, так что придется препоясать чресла и взяться за лопату — извини меня за столь путаную метафору. Мне ужасно хочется спать. Вчера вечером мы с тетей Эмили были в гостях у соседа. Там собралось порядочно народу, и, как только гости ушли, хозяйка и ее три дочери принялись перемывать им косточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49