Но мне кажется, что ты собираешься покинуть меня. Это по меньшей мере немилосердно. О чем же ты мечтаешь?
– В твоем обществе – ни о чем.
– Что это значит?
– Это значит, что я должен быть один.
– Перед сном?
– И перед сном также. Но ты об этом не можешь знать, у тебя нет опыта.
– Да, это… теоретические знания. Ну, а когда ты один – тогда о чем?
– Зачем тебе это?
– Таковы правила игры.
– О щенках, ужасно забавных и веселых, как они тычутся мокрым носом в руку. О том, как пускать кораблики по воде. О буре. О скорлупе каштанов. О том, как можно заблудиться в горах. О том, как можно бесцельно бродить по улицам, засунув руки в карманы. Даже о мухах, которые не дают уснуть летом после обеда. Ну, теперь ты удовлетворен?
– Нет.
– Почему?
– А где люди?
– О них я не думаю.
– Это правда?
– Если не веришь, можешь обследовать мой психогальванический рефлекс.
– Прошу тебя, не говори так. Наверное, они тебе снятся, а?
– Сны – это уже не мечты. Сновидения от меня не зависят, я их не выбираю по своему усмотрению, понятно? Мечты – это мечты, и ничего больше.
– Я не думал, что это может тебя рассердить.
– Почему ты говоришь, как особа мужского пола?
– Не понимаю.
– Я имею в виду грамматические окончания. Ты же не различаешь пола.
– А ты хочешь, чтобы я говорил, как особа женского пола?
– Нет. Я просто так спросил.
– Так мне удобнее.
– Как это – удобнее?
– Это уже предопределено в первоначальных расчетах. Я обладаю мужской психикой. Или, если хочешь, мужским абстрактным мышлением. В схеме существуют некоторые различия – у полов.
– Я об этом не знал. Ну, а теперь ты мне все-таки скажешь, о чем ты мечтаешь?
– О музыке. Во мне звучат мелодии, которых я никогда не слыхал. О больших скоростях. О вращении, о силах, под действием которых все гибнет, остается лишь сознание.
– Сознание гибели?
– Да. А когда я остаюсь один…
– Что? Ты один?..
– Да, один… И вот тогда я мечтаю вырасти.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне хочется внутренне стать более совершенным, приобрести большую ясность и остроту мышления. Мне хочется охватить больше проблем, иметь большую силу и найти любое решение, даже то, которое не существует… Хочешь, чтобы я продолжал?
– Да, продолжай.
– Я мечтаю почувствовать усталость. Хочу слышать свое дыхание и чувствовать свой пульс. Хочу иметь возможность лечь, встать на колени. Я знаю теорию всего этого, а представить себе не могу, но это должно быть прекрасно, особенно, особенно если это делает зрелый человек и – впервые. Я хочу закрыть глаза и чувствовать прикосновение к лицу женщины, к ее шее, ощущать ее ресницами, веками и потом заплакать.
– Что? Что? Ты же говорил, что не можешь любить, потому что у тебя нет желез, ты же сам это говорил!
– Да, говорил. Это все правда.
– Так как же…
– Ты же спрашивал меня, о чем я мечтаю, а не что я могу.
– Да, это так…
– Почему ты побледнел?
– Я не хотел. Извини меня. Я не знал. Это… страшно.
– Ты полагаешь, что лучше не мечтать?
– Если осуществление мечты невозможно…
– Будь осторожен с экстраполяцией. Мои мечты не основываются на воспоминаниях или опыте, таковых у меня нет. Ты смотришь на это так, словно перед тобой человек, которому взрывом оторвало ноги. У меня ног никогда не было. Это большая разница.
– Ты еще и успокаиваешь меня! Но ведь это больно… Возможно, ты прав. Это, пожалуй, всего-навсего… любопытство, а? Может, так оно и есть?
– Мои мечты?
– Да, твои мечты.
– Можно назвать и так. Почему ты замолчал? Ага, я начинаю догадываться. Кажется, ты опять думаешь о… чувствах, да?
– Точнее, о состояниях. Счастье – несчастье. Это тебе не чуждо? Не так ли?
– Ты прав. Конструкторы создали нечто большее, чем то, что было в чертежах.
– Да. Но мои родители… они знали еще меньше. Прошу тебя, скажи мне, это мой последний вопрос на сегодня: как ты все это выдерживаешь?
В ответ он услышал тихое позванивание.
– Смеешься? Надо мной?
– Ты переоцениваешь сходство или недооцениваешь различия. Что же мне остается делать? Ты что-нибудь слышал о попытках самоубийств?
– Нет.
– Это, вероятно, требует кое-каких конструктивных усовершенствований. Может, со временем их введут. Я, по всей видимости, какое-то промежуточное звено на пути к более совершенным конструкциям.
– Как и я. В противном случае чего бы я тут с тобой сидел?
Они замолчали.
– Ты позавтракал?
– Да, спасибо. Выпил, кажется, какао. Ты так заботлив. А я могу проявить заботу о тебе?
– В какой-то мере. У меня потребности небольшие, ты это знаешь. Тебе нужны какие-нибудь сведения?
– Да. Каков градиент прироста скорости?
– Нормальный.
– На завтра у нас запланировано значительное увеличение ускорения?
– Да.
– Какова насыщенность окружающего нас вакуума?
– В пределах нормы. Нет ни частиц, ни метеоров, ничего. Небольшое количество ионов кальция, видимо, это старый след экстрасолярной кометы. Мы пересекли его четверть часа назад.
– Почему ты мне не сказал?
– Мы с тобой вели такую интересную беседу о мечтах… Кроме того, в этом ничего особенного нет.
– Да, пожалуй, и так, но я бы хотел… Я пойду в рубку.
– Хорошо. А тебе… не было скучно… со мной?
– Нет.
– Нет?
Они умолкли.
– Благодарю тебя.
4
Когда ракета стояла на земле, она была большой. Тень ее – широкая и длинная – напоминала взлетную полосу. Тупой нос ракеты, утолщенный в поперечнике, черным силуэтом вырисовывался на фоне неба и был похож на молот. Снаружи она и сейчас выглядела большой. Он помнил ее огромный хребет с двумя килями. Перед полетом он ради любопытства немного постоял на нем. А вот внутри за время путешествия становилось как бы теснее и теснее. Может, потому, что здесь не было ничего лишнего, бесполезного. Никаких ненужных закоулков, запутанных переходов, крутых поворотов – строгая, прекрасная в своей простоте геометрия. Плавные линии потолочных перекрытий в коридорах. Шеренги боковых проходов к помещениям, каждое из которых имело свое назначение. Нежные тона пластмассы, мебель обтекаемой формы, как бы являющаяся частью стены или пола. Удобно размещенные источники света: для работы, для чтения, экраны, гаснущие по приказу, самооткрывающиеся двери. Механических рук, выдвигавшихся из притолоки двери, чтобы погладить его по голове, к счастью, не было. Он подумал об этом без улыбки.
В рабочем кабинете огромный стол был завален картами, листами блестящей кальки, над столом навис гибкий держатель с точечной лампой, управляемой голосом; возле стола – стульчик, чтобы работать, стоя на коленях и опираясь локтями о стол, и еще один стул чуть ниже, тут же нечто вроде козетки с профилированным сиденьем, удобно облегающим бедра. Слегка наклоненная крышка стола по форме напоминала палитру – асимметричность ее линий оживляла пространственную композицию комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
– В твоем обществе – ни о чем.
– Что это значит?
– Это значит, что я должен быть один.
– Перед сном?
– И перед сном также. Но ты об этом не можешь знать, у тебя нет опыта.
– Да, это… теоретические знания. Ну, а когда ты один – тогда о чем?
– Зачем тебе это?
– Таковы правила игры.
– О щенках, ужасно забавных и веселых, как они тычутся мокрым носом в руку. О том, как пускать кораблики по воде. О буре. О скорлупе каштанов. О том, как можно заблудиться в горах. О том, как можно бесцельно бродить по улицам, засунув руки в карманы. Даже о мухах, которые не дают уснуть летом после обеда. Ну, теперь ты удовлетворен?
– Нет.
– Почему?
– А где люди?
– О них я не думаю.
– Это правда?
– Если не веришь, можешь обследовать мой психогальванический рефлекс.
– Прошу тебя, не говори так. Наверное, они тебе снятся, а?
– Сны – это уже не мечты. Сновидения от меня не зависят, я их не выбираю по своему усмотрению, понятно? Мечты – это мечты, и ничего больше.
– Я не думал, что это может тебя рассердить.
– Почему ты говоришь, как особа мужского пола?
– Не понимаю.
– Я имею в виду грамматические окончания. Ты же не различаешь пола.
– А ты хочешь, чтобы я говорил, как особа женского пола?
– Нет. Я просто так спросил.
– Так мне удобнее.
– Как это – удобнее?
– Это уже предопределено в первоначальных расчетах. Я обладаю мужской психикой. Или, если хочешь, мужским абстрактным мышлением. В схеме существуют некоторые различия – у полов.
– Я об этом не знал. Ну, а теперь ты мне все-таки скажешь, о чем ты мечтаешь?
– О музыке. Во мне звучат мелодии, которых я никогда не слыхал. О больших скоростях. О вращении, о силах, под действием которых все гибнет, остается лишь сознание.
– Сознание гибели?
– Да. А когда я остаюсь один…
– Что? Ты один?..
– Да, один… И вот тогда я мечтаю вырасти.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне хочется внутренне стать более совершенным, приобрести большую ясность и остроту мышления. Мне хочется охватить больше проблем, иметь большую силу и найти любое решение, даже то, которое не существует… Хочешь, чтобы я продолжал?
– Да, продолжай.
– Я мечтаю почувствовать усталость. Хочу слышать свое дыхание и чувствовать свой пульс. Хочу иметь возможность лечь, встать на колени. Я знаю теорию всего этого, а представить себе не могу, но это должно быть прекрасно, особенно, особенно если это делает зрелый человек и – впервые. Я хочу закрыть глаза и чувствовать прикосновение к лицу женщины, к ее шее, ощущать ее ресницами, веками и потом заплакать.
– Что? Что? Ты же говорил, что не можешь любить, потому что у тебя нет желез, ты же сам это говорил!
– Да, говорил. Это все правда.
– Так как же…
– Ты же спрашивал меня, о чем я мечтаю, а не что я могу.
– Да, это так…
– Почему ты побледнел?
– Я не хотел. Извини меня. Я не знал. Это… страшно.
– Ты полагаешь, что лучше не мечтать?
– Если осуществление мечты невозможно…
– Будь осторожен с экстраполяцией. Мои мечты не основываются на воспоминаниях или опыте, таковых у меня нет. Ты смотришь на это так, словно перед тобой человек, которому взрывом оторвало ноги. У меня ног никогда не было. Это большая разница.
– Ты еще и успокаиваешь меня! Но ведь это больно… Возможно, ты прав. Это, пожалуй, всего-навсего… любопытство, а? Может, так оно и есть?
– Мои мечты?
– Да, твои мечты.
– Можно назвать и так. Почему ты замолчал? Ага, я начинаю догадываться. Кажется, ты опять думаешь о… чувствах, да?
– Точнее, о состояниях. Счастье – несчастье. Это тебе не чуждо? Не так ли?
– Ты прав. Конструкторы создали нечто большее, чем то, что было в чертежах.
– Да. Но мои родители… они знали еще меньше. Прошу тебя, скажи мне, это мой последний вопрос на сегодня: как ты все это выдерживаешь?
В ответ он услышал тихое позванивание.
– Смеешься? Надо мной?
– Ты переоцениваешь сходство или недооцениваешь различия. Что же мне остается делать? Ты что-нибудь слышал о попытках самоубийств?
– Нет.
– Это, вероятно, требует кое-каких конструктивных усовершенствований. Может, со временем их введут. Я, по всей видимости, какое-то промежуточное звено на пути к более совершенным конструкциям.
– Как и я. В противном случае чего бы я тут с тобой сидел?
Они замолчали.
– Ты позавтракал?
– Да, спасибо. Выпил, кажется, какао. Ты так заботлив. А я могу проявить заботу о тебе?
– В какой-то мере. У меня потребности небольшие, ты это знаешь. Тебе нужны какие-нибудь сведения?
– Да. Каков градиент прироста скорости?
– Нормальный.
– На завтра у нас запланировано значительное увеличение ускорения?
– Да.
– Какова насыщенность окружающего нас вакуума?
– В пределах нормы. Нет ни частиц, ни метеоров, ничего. Небольшое количество ионов кальция, видимо, это старый след экстрасолярной кометы. Мы пересекли его четверть часа назад.
– Почему ты мне не сказал?
– Мы с тобой вели такую интересную беседу о мечтах… Кроме того, в этом ничего особенного нет.
– Да, пожалуй, и так, но я бы хотел… Я пойду в рубку.
– Хорошо. А тебе… не было скучно… со мной?
– Нет.
– Нет?
Они умолкли.
– Благодарю тебя.
4
Когда ракета стояла на земле, она была большой. Тень ее – широкая и длинная – напоминала взлетную полосу. Тупой нос ракеты, утолщенный в поперечнике, черным силуэтом вырисовывался на фоне неба и был похож на молот. Снаружи она и сейчас выглядела большой. Он помнил ее огромный хребет с двумя килями. Перед полетом он ради любопытства немного постоял на нем. А вот внутри за время путешествия становилось как бы теснее и теснее. Может, потому, что здесь не было ничего лишнего, бесполезного. Никаких ненужных закоулков, запутанных переходов, крутых поворотов – строгая, прекрасная в своей простоте геометрия. Плавные линии потолочных перекрытий в коридорах. Шеренги боковых проходов к помещениям, каждое из которых имело свое назначение. Нежные тона пластмассы, мебель обтекаемой формы, как бы являющаяся частью стены или пола. Удобно размещенные источники света: для работы, для чтения, экраны, гаснущие по приказу, самооткрывающиеся двери. Механических рук, выдвигавшихся из притолоки двери, чтобы погладить его по голове, к счастью, не было. Он подумал об этом без улыбки.
В рабочем кабинете огромный стол был завален картами, листами блестящей кальки, над столом навис гибкий держатель с точечной лампой, управляемой голосом; возле стола – стульчик, чтобы работать, стоя на коленях и опираясь локтями о стол, и еще один стул чуть ниже, тут же нечто вроде козетки с профилированным сиденьем, удобно облегающим бедра. Слегка наклоненная крышка стола по форме напоминала палитру – асимметричность ее линий оживляла пространственную композицию комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11