- Правда. Повесь же суму свою на седло мое и следуй. Отстал Ашик-Кериб, как ни старался бежать.
- Что ж ты отстаешь? - спросил всадник.
- Как же я могу следовать за тобою, твой конь быстрее мысли, а я уж измучен.
- Правда; садись же сзади на коня моего и говори всю правду: куда тебе нужно ехать?
- Хоть бы в Арзерум поспеть нынче, - отвечал Ашик.
- Закрой же глаза.
Он закрыл.
- Теперь открой.
Смотрит Ашик: перед ним белеют стены и блещут минареты Арзерума.
- Виноват, Ага, - сказал Ашик, - я ошибся, я хотел сказать, что мне надо в Каре.
- То-то же, - отвечал всадник ,- я предупредил тебя, чтоб ты говорил мне сущую правду. Закрой же опять глаза... Теперь открой.
Ашик себе не верит в то, что это Каре. Он упал на колени и сказал:
- Виноват, Ага, трижды виноват твой слуга Ашик-Кериб; но ты сам знаешь, что если человек решился лгать с утра, то должен лгать до конца дня: мне по-настоящему надо в Тифлиз.
- Экой ты неверный! - сказал сердито всадник. - Но нечего делать, прощаю тебя: закрой же глаза. Теперь открой, - прибавил он по прошествии минуты.
Ашик вскрикнул от радости: они были у ворот Тифлиза. Принеся искреннюю свою благодарность и взяв свою суму с седла, Ашик-Кериб сказал всаднику:
- Ага, конечно, благодеяние твое велико, но сделай еще больше; если я теперь буду рассказывать, что в один день поспел из Арзиньяна в Тифлиз, мне никто не поверит; дай мне какое-нибудь доказательство.
- Наклонись, - сказал тот, улыбнувшись, - и возьми из-под копыта коня комок земли и положи его за пазуху; и тогда, если не станут верить истине слов твоих, то вели привести к себе слепую, которая семь лет уж в этом положении, помажь ей глаза - и она увидит.
Ашик взял кусок земли из-под копыта белого коня, но только он поднял голову - всадник и конь исчезли. Тогда он убедился в душе, что его покровитель был не кто иной, как Хадерилиаз (св. Георгий. - Ред.).
Только поздно вечером Ашик-Кериб отыскал дом свой. Стучит он в двери дрожащею рукою, говоря:
- Ана, ана (мать), отвори: я божий гость; и холоден и голоден; прошу, ради странствующего твоего сына, впусти меня. Слабый голос старухи отвечал ему:
- Для ночлега путников есть дома богатых и сильных; есть теперь в городе свадьба - ступай туда! Там можешь провести ночь в удовольствии.
- Ана, - отвечал он, - я здесь никого знакомых не имею и потому повторяю мою просьбу: ради странствующего твоего сына, впусти меня!
Тогда сестра его говорит матери:
- Мать, я встану и отворю ему двери.
- Негодная! - отвечала старуха. - Ты рада принимать молодых людей и угощать их, потому что вот уже семь лет, как я от слез потеряла зрение.
Но дочь, не внимая ее упрекам, встала, отперла двери и впустила Ашик-Кериба. Сказав обычное приветствие, он сел и с тайным волнением стал осматриваться. И видит он, на стене висит, в пыльном чехле, его сладкозвучная сааз. И стал он спрашивать у матери:
- Что висит у тебя на стене?
- Любопытный ты гость, - отвечала она, - будет и того, что тебе дадут кусок хлеба и завтра отпустят тебя с богом.
- Я уж сказал тебе, - возразил он, - что ты моя родная мать, а это сестра моя, и потому прошу объяснить мне, что это висит на стене?
- Это сааз, сааз, - отвечала старуха сердито, не веря ему.
- А что значит сааз?
- Сааз то значит, что на ней играют и поют песни.
И просит Ашик-Кериб, чтобы она позволила сестре снять сааз и показать ему.
- Нельзя, - отвечала старуха, - это сааз моего несчастного сына; вот уже семь лет она висит на стене, и ничья живая рука до нее не дотрагивалась.
Но сестра его встала, сняла со стены сааз и отдала ему. Тогда он поднял глаза к небу и сотворил такую молитву:
- О всемогущий Аллах! Если я должен достигнуть до желаемой цели, то моя семиструнная сааз будет так же стройна, как в тот день, когда я в последний раз играл на ней! - И он ударил по медным струнам, и струны согласно заговорили; и он начал петь: -Я бедный Кериб (нищий) - и слова мои бедны; но великий Хадерилиаз помог мне спуститься с крутого утеса, хотя я беден и бедны слова мои. Узнай меня, мать, своего странника.
После этого мать его зарыдала и спрашивает его:
- Как тебя зовут?
- Рашид (храбрый), - отвечал он.
- Раз говори, другой раз слушай, Рашид, - сказала она, - своими речами ты изрезал сердце мое в куски. Нынешнюю ночь я во сне видела, что на голове моей волосы побелели, а вот уж семь лет, я ослепла от слез. Скажи мне ты, который имеешь его голос, когда мой сын придет?
И дважды со слезами она повторила ему просьбу. Напрасно он называл себя ее сыном, но она не верила. И спустя несколько времени просит он:
- Позволь мне, матушка, взять сааз и идти, я слышал, здесь близко есть свадьба: сестра меня проводит; я буду петь и играть, и все, что получу, принесу сюда и разделю с вами.
- Не позволю, - отвечала старуха, - с тех пор, как нет моего сына, его сааз не выходила из дому.
Но он стал клясться, что не повредит ни одной струны.
- А если хоть одна струна порвется, - продолжал Ашик, - то отвечаю моим имуществом.
Старуха ощупала его сумы и, узнав, что они наполнены монетами, отпустила его. Проводив его до богатого дома, где шумел свадебный пир, сестра осталась у дверей слушать, что будет.
В этом доме жила Магуль-Мегери, и в эту ночь она должна была сделаться женою Куршуд-бека. Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а Магуль-Мегери, сидя за богатою чапрой (занавес) с своими подругами, держала в одной руке чашу с ядом, а в другой острый кинжал: она поклялась умереть прежде, чем опустит голову на ложе Куршуд-бека. И слышит она из-за чапры, что пришел незнакомец, который говорил:
- Селям алейкюм! Вы здесь веселитесь и пируете, так позвольте мне, бедному страннику, сесть с вами, и за то я спою вам песню.
- Почему же нет, - сказал Куршуд-бек. - Сюда должны быть впускаемы песельники и плясуны, потому что здесь свадьба: спой же что-нибудь Ашик (певец), и я отпущу тебя с полной горстью золота.
Тогда Куршуд-бек спросил его:
- А как тебя зовут, путник?
- Шинды-Гёрурсез (скоро узнаете).
- Что это за имя! - воскликнул тот со смехом. - Я в первый раз такое слышу.
- Когда мать моя была мною беременна и мучилась родами, то многие соседи приходили к дверям спрашивать, сына или дочь бог ей дал; им отвечали -шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя. - После этого он взял сааз и начал петь: - В городе Халафе я пил мисирское вино, но бог дал мне крылья, и я прилетел сюда в день.
Брат Куршуд-бека, человек малоумный, выхватил кинжал, воскликнув:
- Ты лжешь! Как можно из Халафа приехать сюда?
- За что ж ты меня хочешь убить? - сказал Ашик. - Певцы обыкновенно со всех четырех сторон собирают в одно место; и я с вас ничего не беру, верьте мне или не верьте.
- Пускай продолжает, - сказал жених. И Ашик-Кериб запел снова:
- Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине, полуденный намаз в городе Арзеруме;
1 2 3