Г-н Авенариус знает, что такая брань на вороту не виснет, делает дальнейшие шаги. В другой раз он, "подскочив к роялю, присел и затянул арию "Сжалься" из "Роберта". Анджелику удивило, что этакий "поганый русский", как г. Авенариус, в то же время такой великий музыкант, а он "продолжал арию и довел ее громовым голосом до конца" и "был готов расцеловать Анджелику". Наконец у г. Авенариуса с Анджеликой завязывается любовь, которой никто не мешает: отец потому, что ничего, кажется, не видит, да притом, вероятно, и чувствует важность значения г. Авенариуса, как русского литератора, а живописец потому, что признает г. Авенариуса молодцом и знает, что с ним у женщин не потягаешься. Тут, на этой свободе, наш Чурила Опленкович влюбился как кот, и в его "наэлектризованную душу стали сами напрашиваться звучные рифмы", которые он, по скромности, его отличающей, так-таки и называет не более как только звучными рифмами. Но хитрый красавец и этим не ограничился: он знает, что женщину не доедешь одним стихотворством, и пускает в ход еще одну любовную хитрость: он равнодушествует с Анджеликой.
- Стихотворствую, - говорит он ей, - и потому не скучаю - даже и без вас.
- Очень, должно полагать, интересно сочиняете! Покажите-ка что-нибудь: точно ли так интересно (попросила Анджелика, и попросила вот именно этими самыми словами, которые мы приводим с скрупулезнейшею точностью).
Но эти звучные рифмы Авенариуса были русские, и потому он не показал их Анджелике, а написал ей итальянские стихи, которые и хотел было изорвать, "да жаль стало: слишком естественно чувство сказалось". Управляющая г. Авенариусом сила особенной благовоспитанности не позволяет ему манерничать и, похвалившись хорошими стихами, скрыть их от общества в папках своего интересного портфеля. Он прилагает для русских читателей хановского журнала перевод этих стихов на русский язык, но оригинала, к сожалению, не вписал, хотя вписывать стихи и свои и чужие г. Авенариус вообще первый в свете охотник. В переводе же его звучные итальянские стихи вышли, как назло, очень дурны. Чувство в них слишком естественно сказывается такими строфами:
Мечтательно-грустно ли бровки ты сдвинешь:
Невинно вперишь в меня огненный взгляд
И после со смехом головку закинешь
Надменно-грацьезно назад... etc.
Таких звучных рифм г. Авенариусом вписано целых восемь куплетов, вообще очень ровненьких по всесторонним своим достоинствам; но по-итальянски они все-таки, верно, еще гораздо сего превосходнейше. Есть, правда, у г. Авенариуса враги, без которых трудно прожить замечательному человеку, и эти враги, может быть готовые посягать и на его жизнь, посягают прежде на его литературную славу: они сомневаются, что г. Авенариус умеет писать итальянские стихи. Но какие же, однако, основания у этих людей сомневаться в этом, когда г. Авенариус смело и громко говорит, что он писал эти стихи по-итальянски и потом перевел их для хановского журнала?
Стишками своими, сочинение которых г. Авенариусом непременно надо допустить, как будто оно в самом деле происходило, этот красивый писатель так зажег свою девочку, что она даже пошла с ним за это гулять в горы. На этой прогулке они сначала увидели, как бедный художник Сторачи сидел на подмостках какого-то дома и красил стену. Это их посмешило; но зато потом они попались франту Сантакроче, который, в припадке злобной итальянской ревности, забыл о всех особенностях высокого положения г. Авенариуса и грубо, как настоящий макаронник, осмеял серенькое пальтишко нашего Чурилы. Дело это, однако, окончилось без особенных последствий, потому что Анджелика защитила Чурилу и рассудительно сказала ему, что "всякий одевается по средствам". Сантакроче так гриб и съел, а в любви русского писателя с итальянкой начинается новая фаза. У красавца Авенариуса заходит с его девочкой разговор: может ли надеяться "северянин" завладеть сердцем итальянки?
"Как человеку не взобраться вверх по этому водопаду, - надменно промолвила красавица, - так иностранцу не завладеть сердцем итальянки".
Водопад, на который указала итальянка, был черт знает какой страшный совсем неприступный. "Под острым углом сходились тут две неприступные голые стены, и по ним ниспадал водопад".
Но что же может удержать писателя Авенариуса?
"В два прыжка (говорит он в своих бесценных признаниях) я был у подножия водопада и лез уж вверх по его течению!"
"Безумец! Куда вы?" - не на шутку перепугалась девушка.
"За сердцем итальянки", - отвечал коротко Авенариус и "при известной ловкости", со "смертельною опасностью", "не хуже дикой кошки или ползучего растения", взлез до вершины обрыва, который "восходил до самых небес". Были там по этому пути и ущелья, сквозь которые другому бы ни за что не пронырнуть; "но я молод, тонок в талии, в движениях эластичен (рассказывает о себе наш Чурила), и протиснулся". Дело он сделал, по его описанию, сверхъестественной трудности, и вы действительно ничего подобного не найдете даже в описании опасностей, которым подвергался Тиндаль, исследуя альпийские ледники. Были моменты в этом подвиге, когда даже сам неустрашимый Авенариус отчаивался в своем спасении и, вися над бездною, спрашивал: "Господи! ужели так и покончить? свеж, здоров, полон светлых надежд..."
Ну, а если бы он там и покончил-то! Представьте! только представьте себе, российский читатель, всю скорбность столь рановременной утраты человека на нашем теперешнем-то литературном безлюдье! Кто у нас так может писать, как г. Авенариус? Положительно никто... Но, dei gratiae слава богу (итал.), он спасся; он долез куда-то, он "растянулся" на траве и вскоре почувствовал у себя, на самом вдохновенном челе своем, мягкую ладонь.
"- Слава богу, жив... - послышался голос Анджелики. - Отчего он не итальянец!
Я (говорит красавец) раскрыл глаза и счастливо улыбнулся.
Итальянка вспыхнула и отдернула руку.
- Я думала, вы померли, - пробормотала она".
Извольте их разобрать, этих итальянок! Будь он их итальянец, так она б его небось зацеловала-замиловала, потому что уж видно, что невтерпеж ей совсем от своих влечений к нашему Чуриле; но как он "поганый русский", а не их макаронник, так ей даже досадно, что "растянулся" он с остатками жизни, а не совсем мертвый!
Страшные женщины!
И действительно: чуть только наш дорогой соотечественник и наш талантливый писатель стал на свои резвые ножки, как уж эта Анджелика потребовала от него еще "нового подвига", который, пожалуй, еще пострашнее неприступного водопада. А именно: эта скверная девчонка, чтобы еще раз испытать любовь и храбрость г. Авенариуса, послала его в горы к свирепым бандитам.
Как это вам нравится? Иди, в некотором смысле, кровь свою проливай для ее каприза?
Другой бы кто, не такой отчаянный, как г.
1 2 3 4 5