— Все-таки, как насчет ужина? Уверен, что не справишься?
— Если и справлюсь, обязательно об этом пожалею. Нет, спасибо. Пока достаточно йогурта, поглядим, кто кого.
— Ну, ладно, мне пора, завтра позвоню. Я поселился на вилле ради смены климата и уединения. Но, конечно, знал: климат — это всего лишь климат, да и уединение ничего не даст свыше того, что сулит своим названием.
Солнце было чудесным, пейзаж — прелестным, но я очень скоро понял, что не знаю, какой мне прок от светила и красот. Возможно, следовало перевести зрелища на язык слов и чувств, но чувства, вопреки моим ожиданиям, не реагировали. Я попытался вести дневник и вскоре бросил это занятие. Я пробовал читать и обнаружил, что взгляд не желает фокусироваться на буквах. На третий день я отправился ужинать к Изабелле и Алеку, старался не показаться невежливым, глядел, как Алек с той же целью лезет вон из кожи, вернулся под хмельком, и к тому же меня тошнило. Даже не в теле сидела дурнота, а в душе. Оставшись в одиночестве, я позорно пустил слезу. В конце концов запах джанфии, волнами затекая в комнату, привлек меня к окну. Я постоял, глядя на веранду, на далекие холмы, осиянные только звездами, на черное дерево; казалось, оно стоит гораздо ближе, пестря облачками раскрывшихся цветов. И я задумался о поэте и о духе дерева, инкубе. Час был вполне подходящий для таких мыслей. Надо же — дерево-вампир, неотразимый соблазнитель, убивающий плотскими наслаждениями. Какой чарующий образ… И какой точный. Если на то пошло, сама жизнь — вампир, она в конце концов приканчивает свои заколдованные жертвы.
Я уже не верил в Бога и потому нисколько не надеялся найти в мире что-нибудь сверхъестественное. Возможно, существует абстрактное зло или инкарнаций человеческой души, но нет ничего художественного, вроде демонов, выходящих по ночам из деревьев.
И тут зашуршали листья джанфии. Наверное, их шевельнул ночной ветерок, но он почему-то не тронул других растений на веранде.
На виллу часто приходили две красивые и робкие дикие кошки. Повариха давала им объедки, а однажды утром я увидел, как Марта поставила большую миску с водой в тени кипариса, по которому они любили лазать. Может, это кошка, пробираясь по перилам веранды, задела ветки джанфии? Я напряг зрение, пытаясь разглядеть желтые глаза, но увидел иное.
Тень. Ее роняло дерево, но она имела совсем другую форму. Кругом царила мгла, светили только звезды над холмами, но и этого было достаточно. Внизу стоял молодой и стройный мужчина с бледным, как месяц, лицом. Голова была запрокинута. Я понял, что он смотрит в мое окно.
Повинуясь инстинкту, я отпрянул. Надо сказать, меня изумило, даже взволновало сильное чувство, которому не было ни места, ни имени на современной земле. Что-то вроде первобытного страха, языческого ужаса перед стихийным, божественным, грозным явлением.
Выйдя из прострации я попытался найти рациональное объяснение. Вор? Я снова подошел к растворенному окну и поглядел вниз и никого не увидел. Только дерево на фоне звездного неба.
— Изабелла, — сказал я по телефону, — ты не будешь протестовать, если я перенесу дерево в спальню?
— Дерево? Я хохотнул.
— Да я не про сосну. Про малютку джанфию. Понимаю, это смешно, но мне теперь лучше спится. Похоже, запах помогает. Почти как непрерывная ингаляция паров двойного бренди. Перенесу в комнату, глядишь, буду засыпать с гарантией.
— Хорошо, делай, как считаешь нужным. Только смотри, чтобы голова не разболелась. По ночам растения выделяют окись углерода.., или двуокись? Помнишь, кто-то из знаменитостей насмерть отравился цветочным запахом? Кажется, одна из любовниц Мирабо. Нет, это было из-за жаровни с углем…
— Твои садовники наконец объявились, — прервал я. — И их не затруднит перенести кадку наверх. Поставлю ее у окна, так что асфиксии можно не опасаться.
— Ну, ладно, будь по-твоему. — Она еще минуту-другую расспрашивала меня о самочувствии и пообещала заглянуть завтра. Алек подцепил какой-то вирус, и ей было не до меня. Я сомневался, что увижу Изабеллу на этой неделе.
Марта мигом договорилась с садовниками. Каждый из них счел своим долгом покоситься на меня. Но они подняли кадку с деревом, перенесли, кряхтя, на второй этаж и поставили у окна. Затем в спальню поднялась Марта с банкой воды — полить джанфию. И с равнодушием хирурга удалила два поврежденных листа. Дерево стало деталью меблировки, а значит, перешло под опеку Марты.
У меня возникла занятная идея. Конечно, ночью на веранде я не видел никакого призрака, это были всего лишь галлюцинации под влиянием алкоголя. Но все же хотелось бы вывести джанфию на чистую воду. В какой-то мере она виновата передо мной. Наверное, цветы выделяют слабый галлюциноген. Короче говоря, надо проверить. За неимением творческой работы и интересного общества сгодится небольшой эксперимент.
Днем дерево почти не пахло. А утром я вообще не улавливал запаха. Я посидел, посмотрел на джанфию, затем прилег вздремнуть. Едва уснул, как увидел, что лежу на пропитанном кровью матрасе прямо на тротуаре оживленной улицы. Мимо проходят люди, некоторые ругаются, встретив препятствие, но никто не предлагает помощь. Я ловлю за рукав кого-то безликого, бесполого, и он добродушно успокаивает: «Не волнуйтесь, все будет в порядке”.
Я проснулся в поту. Спать посреди бела дня не очень полезно, особенно в такую жару. Неудивительно, что приснился кошмар. Бросалась в глаза и психологическая подоплека сна — паранойя и мучительная жалость к себе. Джентльмену необходимы спокойствие и хорошие манеры, иначе от него быстро устают. Даже для больных нет исключений из этого правила. Я смотрел на джанфию, она лоснилась, излучала красоту и здоровье; она выглядела надменной. Неужели это и правда вампир?
Неужели она, чтобы выжить, высасывает жизнь из людей?
А ведь это вполне бы устроило меня. Чем не способ порвать с мерзким существованием? Никакой крови и боли. Экстатично, эстетично, романтично.
Меня, конечно, не поймут. Скажут: “Он всегда был чокнутым». А Изабелла, вспомнив легенду, ошеломленно посмотрит на джанфию и нервно хихикнет, и передернет плечами, отгоняя страшную догадку.
Я встал и подошел к дереву.
— Что же ты медлишь? Я здесь. Я готов. Я… Я буду только рад такому концу. Погибнуть в объятиях того, кому — или чему? — ты нужен, умереть в наслаждении… А не от кровавого равнодушного скальпеля похмельного хирурга, теряющего — ах, какая жалость! — уже не первого пациента за день. И не жить в проклятой тоске, то и дело получая от судьбы в зубы и ни одного дела не доводя до конца… Нет, надо вырваться из порочного круга и забыться навсегда или даже начать все сызнова, и если есть на свете бородатый старикашка Бог, он ведь не упрекнет меня за такой исход, правда?
1 2 3 4 5