., много требую… — добавил Лакон и убрал было руку назад.
— Лакон, — сказал Хейвор медленно, — откуда ты знаешь, что я не прикарманю эти деньги.., все равно, умрешь ты или останешься в живых?
— О, нет, капитан. Вы этого никогда бы не сделали. Хейвор слабо улыбнулся.
— У меня что, честность на лбу написана? — он взял кошелек и спрятал его. — Ну, ладно. Не волнуйся. Сохраню, пока наш король не возьмет Авиллиду. Тогда ты получишь его обратно и сможешь сам передать своей матери.
Лакон встал и серьезно сказал:
— Большое спасибо, капитан. Рядом с фермой проходит старая дорога…, а дом вы узнаете по высокой кривой сосне с западной стороны… — Затем он глубоко втянул воздух и, немного смущаясь, добавил:
— Теперь я буду спать спокойнее. Если вы не против.., там в низинке они жарят мясо, а я что-то вдруг проголодался… Странно, какими разными бывают страхи у людей! Чуть позднее Хейвор завернулся в одеяло и сонно глядел на огонь. Уже погружаясь в сон, он услышал вой волка, — где-то далеко-далеко в черных лесах-скелетах…первого волка зимы.
Кто-то тряс его за плечо.
— Капитан, встань! Будите ваших людей! Хейвор уставился в залитую лунным светом ночь. Ветер имел вкус дыма.
— Что случилось? Они нападают?
— Нет, — человек усмехнулся. — Мы на них. Город ненавидит своего господина и терпеть осаду ради него не желает. Один изменник открыл ворота и дал нам знать.
— Это может оказаться ловушкой.
— Король в это не верит.
И человек кинулся дальше — стряхивать сон со следующего.
Хейвор разбудил отряд. Пока люди вооружались, орали приказы и забрасывали костры землей, Хейвор, стоя на гребне холма, смотрел на лагерь. Лихорадка предстоящего сражения была ему хорошо знакома, однако в эту ночь, благодаря темноте и таинственности, в которой все должно было произойти, она содержали в себе нечто чуждое, лживое. Били копытами лошади, в воздухе висел дым. Тут и там звучало монотонное бормотание полевых священников, в спешке принимавших исповеди. Люди Хейвора были неверующим сбродом, только Лакон украдкой удалился и вскоре вернулся с тем странным выражением удовлетворения на лице, которое Хейвор никогда не мог понять. Ребенком он слишком близко соприкоснулся со скверной стороной религии, чтобы воспринимать ее как утешение. На родине священники католики его заставляли голодать, и эти воспоминания наложили отпечаток на его отношение к Святому Кругу Вечной Жизни.
Через полчаса отряд тихо скакал по бледной осенней траве холмов к Козьим Воротам города, где с узкой калитки засовы были сняты. Прокравшиеся вперед разведчики вернулись с известием, что сторожевая башня покинута. На улицах шмыгали только крысы.
Для Хейвора вторжение разыгрывалось как жуткий сон. Молчаливо продавливалась через маленькие ворота Огромная масса войска, всасываемая тьмой и молчанием притонов я переулков, чтобы потом разделиться на воинские единицы и развернуться длинной цепью. Их никто не замечал, нигде не загорелось, ни огонька.
О том, что происходит в Авиллиде, люди в своих халупах наверняка знали. Была ли это ненависть к своему господину-магу, заставившая их молчать, или ужас перед захватчиками?
Дело шло к полуночи. Тишина и крадущиеся тени давили на Хейвора.
Улицы начали расширяться. У домов авиллидской знати взмыл боевой клич, красным и желтым зазмеились языки факелов, ударили в высоту, осветили город и небо.
Хейвор видел, как занялся в пламени первый дом, — огненные нити на стенах, переходы, поднявшиеся подобно ребрам к пылающему сердцу, — в то время, как люди словно муравьи высыпали на улицу. Авиллида была самым последним городом похода и самым густо населенным. Король — Хейвор это знал — имел собственное представление о справедливости. Он бы приказал разрушить Авиллиду без всякого сожаления, а то, что город достался ему благодаря предательству, только усугубляло наказание. Король ненавидел измену, хотя в ходе войны часто использовал ее к своей выгоде.
Когда темнота закровоточила карминовым цветом, хаос сражения сомкнулся над Хейвором. Извилистые улицы были полны шума и огня. От битвы сохранились только отрывочные воспоминания, например, как он добирался по круто поднимающимся улицам к цитадели. Они взяли укрепление штурмом, меч встречался с мечом с глухим, жестоким лязгом.
Первоначальный страх обратился в грубое насилие. Не встретив достойного сопротивления, солдаты обрушились на Авиллиду, как обрушились бы в своих деревнях на знахаря, потому что приняли его за чародея. Из цитадели, которая находилась в самой высокой точке города внезапно ударило пламя, и дымные колонны взмыли в пурпурное зимнее небо.
Хейвор стоял в колеблющейся тени и пытался успокоить свою возбужденную лошадь. Его меч блестел красным в отсветах пламени. Ревущие банды бежали по улицам, а где-то крикливо били в колокол. Выше горел дворец Господина Авиллиды.
Он пристально смотрел туда, пока пламя не стало гаснуть, и пытался понять, сдались ли Господин его дети. Как-то в это мало верилось. Значит, дворец стал их погребальным кострищем.
Хейвор вел лошадь по улицам. Вокруг царила та странная предрассветная полутьма, которая делает высоким небо и выбеливает ландшафт задолго до того, как первые пальцы света ощупывают горизонт. Город был местом опустошения. Повсюду солдаты грабили дома: они казались единственными живыми существами в Авиллиде, которая подобно трупу на погосте ожидала восхода солнца.
Тут и там происходили конфликты. В одном переулке Хейвор обнаружил солдата, пытавшегося вырвать серьги у хромой девушки, и сбил его с ног. Девушка тут же заковыляла прочь. Вмешательство показалось Хейвору бессмысленным. Повсюду в городе происходило нечто подобное, а он не мог быть сразу везде.
На одной из улиц грузили на телеги узлы шелка и Мехов. В помещении разграбленного господского дома Хейвор передал свое подразделение и знаки различия ругающемуся, покрытому щетиной полковнику, положившему на почерневший от огня табурет свою кровоточащую ногу. Полковник пошутил в адрес Хейвора и на том же входе обругал фельдшера, накладывавшего бинты.
Хейвор вышел на улицу с солоноватым привкусом во рту. Он имел так мало и столь многое отдал. Из амуниции ему принадлежали лишь меч и черная лошадь с серой гривой. Король не считал нужным снабжать нижние чины чем-то, кроме самого необходимого. А все остальное, что он приобрел за последние два года, было отнято у него одним махом. Хотя решение покинуть армию Хейвор принял уже давно, он все же чувствовал себя сбитым с толку, нерешительным, а прежде всего, страшно усталым.
На углу стояла небольшая винная лавка. Дверь еле — держалась на петлях и наружу сочился свет. Помещение было забито солдатами короля, которых украденная водка сделала шумными и драчливыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Лакон, — сказал Хейвор медленно, — откуда ты знаешь, что я не прикарманю эти деньги.., все равно, умрешь ты или останешься в живых?
— О, нет, капитан. Вы этого никогда бы не сделали. Хейвор слабо улыбнулся.
— У меня что, честность на лбу написана? — он взял кошелек и спрятал его. — Ну, ладно. Не волнуйся. Сохраню, пока наш король не возьмет Авиллиду. Тогда ты получишь его обратно и сможешь сам передать своей матери.
Лакон встал и серьезно сказал:
— Большое спасибо, капитан. Рядом с фермой проходит старая дорога…, а дом вы узнаете по высокой кривой сосне с западной стороны… — Затем он глубоко втянул воздух и, немного смущаясь, добавил:
— Теперь я буду спать спокойнее. Если вы не против.., там в низинке они жарят мясо, а я что-то вдруг проголодался… Странно, какими разными бывают страхи у людей! Чуть позднее Хейвор завернулся в одеяло и сонно глядел на огонь. Уже погружаясь в сон, он услышал вой волка, — где-то далеко-далеко в черных лесах-скелетах…первого волка зимы.
Кто-то тряс его за плечо.
— Капитан, встань! Будите ваших людей! Хейвор уставился в залитую лунным светом ночь. Ветер имел вкус дыма.
— Что случилось? Они нападают?
— Нет, — человек усмехнулся. — Мы на них. Город ненавидит своего господина и терпеть осаду ради него не желает. Один изменник открыл ворота и дал нам знать.
— Это может оказаться ловушкой.
— Король в это не верит.
И человек кинулся дальше — стряхивать сон со следующего.
Хейвор разбудил отряд. Пока люди вооружались, орали приказы и забрасывали костры землей, Хейвор, стоя на гребне холма, смотрел на лагерь. Лихорадка предстоящего сражения была ему хорошо знакома, однако в эту ночь, благодаря темноте и таинственности, в которой все должно было произойти, она содержали в себе нечто чуждое, лживое. Били копытами лошади, в воздухе висел дым. Тут и там звучало монотонное бормотание полевых священников, в спешке принимавших исповеди. Люди Хейвора были неверующим сбродом, только Лакон украдкой удалился и вскоре вернулся с тем странным выражением удовлетворения на лице, которое Хейвор никогда не мог понять. Ребенком он слишком близко соприкоснулся со скверной стороной религии, чтобы воспринимать ее как утешение. На родине священники католики его заставляли голодать, и эти воспоминания наложили отпечаток на его отношение к Святому Кругу Вечной Жизни.
Через полчаса отряд тихо скакал по бледной осенней траве холмов к Козьим Воротам города, где с узкой калитки засовы были сняты. Прокравшиеся вперед разведчики вернулись с известием, что сторожевая башня покинута. На улицах шмыгали только крысы.
Для Хейвора вторжение разыгрывалось как жуткий сон. Молчаливо продавливалась через маленькие ворота Огромная масса войска, всасываемая тьмой и молчанием притонов я переулков, чтобы потом разделиться на воинские единицы и развернуться длинной цепью. Их никто не замечал, нигде не загорелось, ни огонька.
О том, что происходит в Авиллиде, люди в своих халупах наверняка знали. Была ли это ненависть к своему господину-магу, заставившая их молчать, или ужас перед захватчиками?
Дело шло к полуночи. Тишина и крадущиеся тени давили на Хейвора.
Улицы начали расширяться. У домов авиллидской знати взмыл боевой клич, красным и желтым зазмеились языки факелов, ударили в высоту, осветили город и небо.
Хейвор видел, как занялся в пламени первый дом, — огненные нити на стенах, переходы, поднявшиеся подобно ребрам к пылающему сердцу, — в то время, как люди словно муравьи высыпали на улицу. Авиллида была самым последним городом похода и самым густо населенным. Король — Хейвор это знал — имел собственное представление о справедливости. Он бы приказал разрушить Авиллиду без всякого сожаления, а то, что город достался ему благодаря предательству, только усугубляло наказание. Король ненавидел измену, хотя в ходе войны часто использовал ее к своей выгоде.
Когда темнота закровоточила карминовым цветом, хаос сражения сомкнулся над Хейвором. Извилистые улицы были полны шума и огня. От битвы сохранились только отрывочные воспоминания, например, как он добирался по круто поднимающимся улицам к цитадели. Они взяли укрепление штурмом, меч встречался с мечом с глухим, жестоким лязгом.
Первоначальный страх обратился в грубое насилие. Не встретив достойного сопротивления, солдаты обрушились на Авиллиду, как обрушились бы в своих деревнях на знахаря, потому что приняли его за чародея. Из цитадели, которая находилась в самой высокой точке города внезапно ударило пламя, и дымные колонны взмыли в пурпурное зимнее небо.
Хейвор стоял в колеблющейся тени и пытался успокоить свою возбужденную лошадь. Его меч блестел красным в отсветах пламени. Ревущие банды бежали по улицам, а где-то крикливо били в колокол. Выше горел дворец Господина Авиллиды.
Он пристально смотрел туда, пока пламя не стало гаснуть, и пытался понять, сдались ли Господин его дети. Как-то в это мало верилось. Значит, дворец стал их погребальным кострищем.
Хейвор вел лошадь по улицам. Вокруг царила та странная предрассветная полутьма, которая делает высоким небо и выбеливает ландшафт задолго до того, как первые пальцы света ощупывают горизонт. Город был местом опустошения. Повсюду солдаты грабили дома: они казались единственными живыми существами в Авиллиде, которая подобно трупу на погосте ожидала восхода солнца.
Тут и там происходили конфликты. В одном переулке Хейвор обнаружил солдата, пытавшегося вырвать серьги у хромой девушки, и сбил его с ног. Девушка тут же заковыляла прочь. Вмешательство показалось Хейвору бессмысленным. Повсюду в городе происходило нечто подобное, а он не мог быть сразу везде.
На одной из улиц грузили на телеги узлы шелка и Мехов. В помещении разграбленного господского дома Хейвор передал свое подразделение и знаки различия ругающемуся, покрытому щетиной полковнику, положившему на почерневший от огня табурет свою кровоточащую ногу. Полковник пошутил в адрес Хейвора и на том же входе обругал фельдшера, накладывавшего бинты.
Хейвор вышел на улицу с солоноватым привкусом во рту. Он имел так мало и столь многое отдал. Из амуниции ему принадлежали лишь меч и черная лошадь с серой гривой. Король не считал нужным снабжать нижние чины чем-то, кроме самого необходимого. А все остальное, что он приобрел за последние два года, было отнято у него одним махом. Хотя решение покинуть армию Хейвор принял уже давно, он все же чувствовал себя сбитым с толку, нерешительным, а прежде всего, страшно усталым.
На углу стояла небольшая винная лавка. Дверь еле — держалась на петлях и наружу сочился свет. Помещение было забито солдатами короля, которых украденная водка сделала шумными и драчливыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22