Наконец мысли стали потихоньку возвращаться. Вот Господь наказал так наказал! Глупая похотливая старая кошка! И что это ты возомнила себе? Роман? Любовь? И с кем, с коварным опасным ловеласом, который втерся в доверие, окрутил, обманул, околдовал! Ну конечно, она должна была заметить, почувствовать, понять! Но нет! Она сама влюбилась в него и утратила бдительность, потеряла свою девочку!
Что же будет, что будет?! Бежать в полицию!
Пусть ищут!
Ковалевская вскочила. Добежала до двери и остановилась. Она живо представила себе, как лепечет в полиции о бегстве дочери с женатым мужчиной, как ухмыляется полицейский, как назавтра какая-нибудь бульварная газетенка распишет историю в самых мерзких красках, как все знакомые отвернутся от них, как быстро ужасная новость добежит до России. И тогда позор!
Она вернулась в кресло и в изнеможении закрыла глаза. Проснулась Катерина Андреевна, когда за окном уже брезжил рассвет. Первые лучи солнца пробивались через портьеры. Может, это жуткий кошмар, и ничего не было?
– Надя! – позвала Ковалевская.
Ответом была тишина.
Пришлось открыть глаза и снова увидеть злополучное письмо. Бледная, едва волоча ноги, она отправилась на почту. Долго собиралась с мыслями, подбирала слова. Наконец, заливаясь краской стыда, подала в окошечко телеграмму Василию Никаноровичу:
«Надя уехала с князем Евгением. Что мне делать?»
Телеграфист, которому неведома была подоплека невинной фразы, принял ее с бесстрастным видом. Катерина Андреевна вернулась в гостиницу, легла на постель и стала молить Бога, что бы он тотчас же забрал ее. Она не могла жить с мыслью, что виновата в безумном поступке дочери, поступке, который, без сомнения, ее погубит. Нестерпимо больно было пытаться представлять, что последует за этим бегством.
Конечно, Верховский поиграет ею как игрушкой и бросит. И дальше?.. Нет, Господи, нет! Верни мне мою бедную девочку, Господи, верни! На коленях поползу к гробу Господню! Пусть только она вернется! Нет себе прощения, согрешить хотела, вот и получила грех, только не свой!
Страсти укрощала всю жизнь, а они, видать, Наде передались. И нешуточные, коли на такой поступок пошла! Бедная, неразумная, любимая девочка! А Верховский негодяй, подлец, нет ему прощения!
Пришел ответ от Ковалевского. Он состоял из одного слова:
« Возвращайся!»
Катерина Андреевна собиралась поспешно. Ее отъезд походил на бегство, так она боялась встреч и расспросов. В вагоне поезда она тупо смотрела за окно, вспоминая, как они с Надюшей с удовольствием обсуждали пробегающие мимо ухоженные и живописные пейзажи Европы. Пересекли границу, полетели мимо родные просторы. На одной из станций, когда она прохаживалась по перрону, ее окликнул женский голос. Катерина Андреевна хотела сделать вид, что не слышит, и поспешила к своему вагону, но дама настигла ее. Хуже встречи трудно было себе представить в данный момент, так как столичная знакомая дама виделась с Ковалевскими в Швейцарии.
– А где же Наденька, вы потеряли свою дочку в Альпах? – пошутила собеседница.
Как она недалека от истины!
– Увы, Надя из Парижа вернулась снова в Швейцарию продолжить лечение, – не моргнув глазом, соврала Ковалевская.
– – Как, вы оставили ее там одну? – изумилась дама и посмотрела на Катерину Андреевну с некоторым недоверием.
– О пет, конечно, нет! Как можно! Я наняла ей компаньонку! Сама же я вынуждена вернуться домой, меня ждут семейные дела! И как только появится возможность, снова поеду к Наде.
Поговорили еще о том о сем, посетовали на тяготы пути, и тут раздался спасительный звон колокола. Оказавшись в вагоне, Ковалевская едва перевела дух и подивилась на самое себя, как ловко и естественно ей удалось солгать.
Поезд стремительно приближался к Петербургу. В России уже стояла осень. Но завораживающие картины увядающей природы не трогали душу бедной матери. С ужасом она готовилась к встрече с мужем. Что он ей скажет?!!
Ведь это только ее вина, она негодная, беспутная мать! Неровен час, и побить может! Да и поделом!
Показались станционные строения, поезд замедлил ход и плавно остановился. Все пришло в движение. Мимо пробегали носильщики с тележками, слышались радостные возгласы встречающих. Ковалевская медлила, но сколько можно оттягивать неизбежное? Она тяжело вздохнула и вышла на перрон. Мужа она увидела сразу и замерла в нерешительности. Василий Никанорович подошел к жене и ткнулся в щеку седым усом.
– Как доехала? – спросил глухим безжизненным голосом.
– Вася, я.., я… – начала что-то лепетать Катерина Андреевна, но он резко оборвал ее:
– Дома, дома поговорим, не сейчас.
Подбежал с поклоном кучер Петр, ему вручили багажную квитанцию. Пока он укладывал вещи барыни, супруги перебрасывались несущественными фразами. Ковалевский нехотя пересказывал мелкие домашние новости, в потом и вовсе погрузился в угрюмое молчание. Катерине Андреевне показалось, что он до самого последнего момента не верил, что встретит только одну жену, что произойдет чудо и он обнимет свою Надю, единственную ненаглядную девочку. О Роеве Катерина Андреевна даже боялась спрашивать, решила, что узнается само собой.
Владимир Иванович уже знал, что произошло.
Пока дамы путешествовали, он почти каждый день навещал будущего тестя, и они проводили вдвоем время за холостяцким ужином, добрым вином, хорошей дружеской беседой. Ковалевский еще больше прикипел душой к молодому человеку за это время и относился к нему как к сыну.
По мере того, как приезд женщин все отодвигался, оптимизм и жизнелюбие Роева стали потихоньку затухать. Вероятно, уже тогда в его душе появилось предчувствие большой беды. На каждые три письма Владимира приходил в лучшем случае один ответ Нади, и тот сухой и далекий от любовного чувства. Владимир гнал от себя догадки и подозрения, и потом, в чем можно подозревать порядочную благовоспитанную девушку, путешествующую под строгим присмотром матери?
Когда Василий Никанорович получил злополучную телеграмму, то не мог опомниться весь день. Пришедший как всегда вечером Роев нашел хозяина дома в необычном виде. Василий Никанорович лежал на кушетке в кабинете, лицом к стене, небритый, с всклокоченными седыми волосами.
– Что-нибудь случилось? – упавшим голосом прошептал Роев.
– Случилось! – И Ковалевский мотнул головой в сторону письменного стола, на котором и лежала телеграмма.
Роев прочитал и обмер. Прочитал еще раз, потом еще. Смысл строк становился для него все яснее. Его обманули, предали, его чувствами пренебрегли, выставили на посмешище! Жизнь кончена!
– Ты, сынок, того.., запей горе-то, может, полегчает, – пробормотал Ковалевский, спуская ноги с дивана. – Я с утра пью, не берет! Сердце разрывается!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Что же будет, что будет?! Бежать в полицию!
Пусть ищут!
Ковалевская вскочила. Добежала до двери и остановилась. Она живо представила себе, как лепечет в полиции о бегстве дочери с женатым мужчиной, как ухмыляется полицейский, как назавтра какая-нибудь бульварная газетенка распишет историю в самых мерзких красках, как все знакомые отвернутся от них, как быстро ужасная новость добежит до России. И тогда позор!
Она вернулась в кресло и в изнеможении закрыла глаза. Проснулась Катерина Андреевна, когда за окном уже брезжил рассвет. Первые лучи солнца пробивались через портьеры. Может, это жуткий кошмар, и ничего не было?
– Надя! – позвала Ковалевская.
Ответом была тишина.
Пришлось открыть глаза и снова увидеть злополучное письмо. Бледная, едва волоча ноги, она отправилась на почту. Долго собиралась с мыслями, подбирала слова. Наконец, заливаясь краской стыда, подала в окошечко телеграмму Василию Никаноровичу:
«Надя уехала с князем Евгением. Что мне делать?»
Телеграфист, которому неведома была подоплека невинной фразы, принял ее с бесстрастным видом. Катерина Андреевна вернулась в гостиницу, легла на постель и стала молить Бога, что бы он тотчас же забрал ее. Она не могла жить с мыслью, что виновата в безумном поступке дочери, поступке, который, без сомнения, ее погубит. Нестерпимо больно было пытаться представлять, что последует за этим бегством.
Конечно, Верховский поиграет ею как игрушкой и бросит. И дальше?.. Нет, Господи, нет! Верни мне мою бедную девочку, Господи, верни! На коленях поползу к гробу Господню! Пусть только она вернется! Нет себе прощения, согрешить хотела, вот и получила грех, только не свой!
Страсти укрощала всю жизнь, а они, видать, Наде передались. И нешуточные, коли на такой поступок пошла! Бедная, неразумная, любимая девочка! А Верховский негодяй, подлец, нет ему прощения!
Пришел ответ от Ковалевского. Он состоял из одного слова:
« Возвращайся!»
Катерина Андреевна собиралась поспешно. Ее отъезд походил на бегство, так она боялась встреч и расспросов. В вагоне поезда она тупо смотрела за окно, вспоминая, как они с Надюшей с удовольствием обсуждали пробегающие мимо ухоженные и живописные пейзажи Европы. Пересекли границу, полетели мимо родные просторы. На одной из станций, когда она прохаживалась по перрону, ее окликнул женский голос. Катерина Андреевна хотела сделать вид, что не слышит, и поспешила к своему вагону, но дама настигла ее. Хуже встречи трудно было себе представить в данный момент, так как столичная знакомая дама виделась с Ковалевскими в Швейцарии.
– А где же Наденька, вы потеряли свою дочку в Альпах? – пошутила собеседница.
Как она недалека от истины!
– Увы, Надя из Парижа вернулась снова в Швейцарию продолжить лечение, – не моргнув глазом, соврала Ковалевская.
– – Как, вы оставили ее там одну? – изумилась дама и посмотрела на Катерину Андреевну с некоторым недоверием.
– О пет, конечно, нет! Как можно! Я наняла ей компаньонку! Сама же я вынуждена вернуться домой, меня ждут семейные дела! И как только появится возможность, снова поеду к Наде.
Поговорили еще о том о сем, посетовали на тяготы пути, и тут раздался спасительный звон колокола. Оказавшись в вагоне, Ковалевская едва перевела дух и подивилась на самое себя, как ловко и естественно ей удалось солгать.
Поезд стремительно приближался к Петербургу. В России уже стояла осень. Но завораживающие картины увядающей природы не трогали душу бедной матери. С ужасом она готовилась к встрече с мужем. Что он ей скажет?!!
Ведь это только ее вина, она негодная, беспутная мать! Неровен час, и побить может! Да и поделом!
Показались станционные строения, поезд замедлил ход и плавно остановился. Все пришло в движение. Мимо пробегали носильщики с тележками, слышались радостные возгласы встречающих. Ковалевская медлила, но сколько можно оттягивать неизбежное? Она тяжело вздохнула и вышла на перрон. Мужа она увидела сразу и замерла в нерешительности. Василий Никанорович подошел к жене и ткнулся в щеку седым усом.
– Как доехала? – спросил глухим безжизненным голосом.
– Вася, я.., я… – начала что-то лепетать Катерина Андреевна, но он резко оборвал ее:
– Дома, дома поговорим, не сейчас.
Подбежал с поклоном кучер Петр, ему вручили багажную квитанцию. Пока он укладывал вещи барыни, супруги перебрасывались несущественными фразами. Ковалевский нехотя пересказывал мелкие домашние новости, в потом и вовсе погрузился в угрюмое молчание. Катерине Андреевне показалось, что он до самого последнего момента не верил, что встретит только одну жену, что произойдет чудо и он обнимет свою Надю, единственную ненаглядную девочку. О Роеве Катерина Андреевна даже боялась спрашивать, решила, что узнается само собой.
Владимир Иванович уже знал, что произошло.
Пока дамы путешествовали, он почти каждый день навещал будущего тестя, и они проводили вдвоем время за холостяцким ужином, добрым вином, хорошей дружеской беседой. Ковалевский еще больше прикипел душой к молодому человеку за это время и относился к нему как к сыну.
По мере того, как приезд женщин все отодвигался, оптимизм и жизнелюбие Роева стали потихоньку затухать. Вероятно, уже тогда в его душе появилось предчувствие большой беды. На каждые три письма Владимира приходил в лучшем случае один ответ Нади, и тот сухой и далекий от любовного чувства. Владимир гнал от себя догадки и подозрения, и потом, в чем можно подозревать порядочную благовоспитанную девушку, путешествующую под строгим присмотром матери?
Когда Василий Никанорович получил злополучную телеграмму, то не мог опомниться весь день. Пришедший как всегда вечером Роев нашел хозяина дома в необычном виде. Василий Никанорович лежал на кушетке в кабинете, лицом к стене, небритый, с всклокоченными седыми волосами.
– Что-нибудь случилось? – упавшим голосом прошептал Роев.
– Случилось! – И Ковалевский мотнул головой в сторону письменного стола, на котором и лежала телеграмма.
Роев прочитал и обмер. Прочитал еще раз, потом еще. Смысл строк становился для него все яснее. Его обманули, предали, его чувствами пренебрегли, выставили на посмешище! Жизнь кончена!
– Ты, сынок, того.., запей горе-то, может, полегчает, – пробормотал Ковалевский, спуская ноги с дивана. – Я с утра пью, не берет! Сердце разрывается!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59