- А вы помните эту историю, миссис Хейторн?
- Прекрасно помню, - отвечала женщина, и спокойствие ее голоса являло разительный контраст гневу, вспыхнувшему в ее глазах. Она отвернулась, пряча лицо от Хейторна.
Врач опять хотел было спросить Месснера, как его зовут, но тот продолжал:
- Этот доктор Уомбл... говорят, он был очень красив и пользовался... э-э... большим успехом у женщин.
- Может быть, но эта история его доконала, - пробормотал Хейторн.
- А жена была настоящая мегера. Так по крайней мере я слышал. В Беркли считали, что она создала своему мужу... гм... совсем не райскую жизнь.
- Первый раз слышу, - ответил Хейторн. - В Сан-Франциско говорили как раз обратное.
- Жена-мученица, не так ли? Распятая на кресте супружеской жизни?
Хейторн кивнул. Серые глаза Месснера не выражали ничего, кроме легкого любопытства.
- Этого следовало ожидать - две стороны медали. Живя в Беркли, я, конечно знал только одну сторону. Эта женщина, кажется, часто бывала в Сан-Франциско.
- Налей мне, пожалуйста, кофе, - сказал Хейторн.
Наполняя его кружку, женщина непринужденно рассмеялась.
- Вы сплетничаете, как настоящие кумушки, - упрекнула она мужчин.
- А это очень интересно, - улыбнулся ей Месснер и снова обратился к врачу: - Муж, по-видимому, пользовался не очень-то завидной репутацией в Сан-Франциско.
- Напротив, его считали высоко моральной личностью, - вырвалось у Хейторна с излишним жаром. - Педант, сухарь без капли горячей крови.
- Вы его знали?
- Никогда в жизни не видел. Я не вращался в универститетских кругах.
- Опять только одна сторона медали, - сказал Месснер, как бы беспристрастно обсуждая дело со всех сторон. - Правда, он был не бог весть как хорош, - я говорю про внешность, - но и не так уж плох. Увлекался спортом вместе со студентами. И вообще был не без способностей. Написал святочную пьесу, которая имела большой успех. Я слышал, что его хотели назначить деканом английского отделения, да тут как раз все это стряслось, он подал в отставку и уехал куда-то. По-видимому, эта история погубила его карьеру. Во всяком случае, в наших кругах считали, что после такого удара ему не оправиться. Он, кажется, очень любил свою жену.
Хейторн допил кофе и, пробурчав что-то безразличным тоном, закурил трубку.
- Счастье, что у них не было детей, - продолжал Месснер.
Но Хейторн, посмотрев на печку, надел шапку и рукавицы.
- Пойду за дровами, - сказал он. - А потом сниму мокасины и устроюсь поудобнее.
Дверь за ним захлопнулась. Воцарилось долгое молчание. Месснер, не меняя позы, лежал на койке. Женщина сидела на ящике напротив его.
- Что вы намерены делать? - спросила она резко.
Месснер лениво взглянул на нее.
- А что, по-вашему, должен я делать? Надеюсь, не разыгрывать драму? Я, знаете ли, устал с дороги, а койка очень удобная.
Женщина в немой ярости прикусила губу.
- Но... - горячо начала она и замолчала, стиснув руки.
- Надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера... э-э... Хейторна? сказал он кротко, почти умоляюще. - Это было бы очень печально... и, уверяю вас, совсем не нужно.
- Но вы должны что-то сделать! - вскричала она.
- Напротив, я, вероятнее всего, ничего не сделаю.
- Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Женщина с отчаянием оглядела хижину и постель, приготовленную на другой койке.
- Скоро ночь. Вам нельзя здесь оставаться. Нельзя! Понимаете, это просто невозможно!
- Нет, можно. Позвольте вам напомнить, что я первый нашел эту хижину, и вы оба - мои гости.
Снова ее глаза обежали комнату, и в них отразился ужас, когда они скользнули по второй койке.
- Тогда уйдем мы, - объявила она решительно.
- Это невозможно. Вы кашляете тем самым сухим, резким кашлем, который так хорошо описал мистер... э-э... Хейторн. Легкие у вас уже слегка простужены. А ведь он врач и понимает это. Он не позволит вам уйти.
- Но что же тогда вы будете делать? - опять спросила она напряженно спокойным голосом, предвещавшим бурю.
Месснер постарался изобразить на своем лице максимум сочувствия и долготерпения и взглянул на нее почти отечески.
- Дорогая Тереза, я уже вам сказал, что не знаю. Я еще не думал об этом.
- Боже мой, вы меня с ума сведете! - она вскочила с ящика, ломая руки в бессильной ярости. - Раньше вы никогда таким не были.
- Да, я был воплощенная мягкость и кротость, - согласился он. Очевидно, поэтому вы меня и бросили?
- Вы так переменились! Откуда у вас это зловещее спокойствие? Я боюсь вас! Я чувствую, вы замышляете что-то ужасное. Не давайте воли гневу, будьте рассудительны...
- Я больше не теряю самообладания... - прервал ее Месснер, - с тех пор как вы ушли.
- Вы исправились просто на удивление, - отпарировала она.
Месснер улыбнулся в знак согласия.
- Пока я буду думать о том, как мне поступить, советую вам сделать вот что: скажите мистеру... э-э... Хейторну, кто я такой. Это сделает наше пребывание в хижине более, как бы это выразиться... непринужденным.
- Зачем вы погнались за мной в эту ужасную страну? - спросила она неожиданно.
- Не подумайте, что я искал вас, Тереза. Не льстите своему тщеславию. Наша встреча - чистая случайность. Я порвал с университетской жизнью, и мне нужно было куда-нибудь уехать. Честно признаюсь, я приехал в Клондайк именно потому, что меньше всего ожидал встретить вас здесь.
Послышался стук щеколды, дверь распахнулась, и вошел Хейторн с охапкой хвороста. При первом же звуке его шагов Тереза как ни в чем не бывало принялась убирать посуду. Хейторн опять вышел за хворостом.
- Почему вы не представили нас друг другу? - спросил Месснер.
- Я скажу ему, - ответила она, тряхнув головой. - Не думайте, что я боюсь.
- Я никогда не замечал, чтобы вы чего-нибудь особенно боялись.
- Исповеди я тоже не испугаюсь, - сказала она. Выражение ее лица смягчилось, и голос зазвучал нежнее.
- Боюсь, что ваша исповедь превратится в завуалированное вымогательство, стремление к собственной выгоде, самовозвеличение за счет бога.
- Не выражайтесь так книжно, - проговорила она капризно, но с растущей нежностью в голосе. - Я не любительница мудрых споров. Кроме того, я не побоюсь попросить у вас прощения.
- Мне, собственно говоря, нечего прощать вам, Тереза. Скорее, я должен благодарить вас. Правда, вначале я страдал, но потом ко мне - точно милосердное дыхание весны - пришло ощущение счастья, огромного счастья. Это было совершенно поразительное открытие.
- А что, если я вернусь к вам? - спросила она.
- Это поставило бы меня, - сказал он, посмотрев на нее с лукавой усмешкой, - в немалое затруднение.
- Я ваша жена. Вы ведь не добивались развода?
- Нет, - задумчиво сказал он. - Всему виной моя небрежность. Я сразу же займусь этим, как только вернусь домой.
Она подошла к нему и положила руку ему на плечо.
- Я вам больше не нужна, Джон? - Ее голос звучал нежно, прикосновение руки было, как ласка.
1 2 3 4 5
- Прекрасно помню, - отвечала женщина, и спокойствие ее голоса являло разительный контраст гневу, вспыхнувшему в ее глазах. Она отвернулась, пряча лицо от Хейторна.
Врач опять хотел было спросить Месснера, как его зовут, но тот продолжал:
- Этот доктор Уомбл... говорят, он был очень красив и пользовался... э-э... большим успехом у женщин.
- Может быть, но эта история его доконала, - пробормотал Хейторн.
- А жена была настоящая мегера. Так по крайней мере я слышал. В Беркли считали, что она создала своему мужу... гм... совсем не райскую жизнь.
- Первый раз слышу, - ответил Хейторн. - В Сан-Франциско говорили как раз обратное.
- Жена-мученица, не так ли? Распятая на кресте супружеской жизни?
Хейторн кивнул. Серые глаза Месснера не выражали ничего, кроме легкого любопытства.
- Этого следовало ожидать - две стороны медали. Живя в Беркли, я, конечно знал только одну сторону. Эта женщина, кажется, часто бывала в Сан-Франциско.
- Налей мне, пожалуйста, кофе, - сказал Хейторн.
Наполняя его кружку, женщина непринужденно рассмеялась.
- Вы сплетничаете, как настоящие кумушки, - упрекнула она мужчин.
- А это очень интересно, - улыбнулся ей Месснер и снова обратился к врачу: - Муж, по-видимому, пользовался не очень-то завидной репутацией в Сан-Франциско.
- Напротив, его считали высоко моральной личностью, - вырвалось у Хейторна с излишним жаром. - Педант, сухарь без капли горячей крови.
- Вы его знали?
- Никогда в жизни не видел. Я не вращался в универститетских кругах.
- Опять только одна сторона медали, - сказал Месснер, как бы беспристрастно обсуждая дело со всех сторон. - Правда, он был не бог весть как хорош, - я говорю про внешность, - но и не так уж плох. Увлекался спортом вместе со студентами. И вообще был не без способностей. Написал святочную пьесу, которая имела большой успех. Я слышал, что его хотели назначить деканом английского отделения, да тут как раз все это стряслось, он подал в отставку и уехал куда-то. По-видимому, эта история погубила его карьеру. Во всяком случае, в наших кругах считали, что после такого удара ему не оправиться. Он, кажется, очень любил свою жену.
Хейторн допил кофе и, пробурчав что-то безразличным тоном, закурил трубку.
- Счастье, что у них не было детей, - продолжал Месснер.
Но Хейторн, посмотрев на печку, надел шапку и рукавицы.
- Пойду за дровами, - сказал он. - А потом сниму мокасины и устроюсь поудобнее.
Дверь за ним захлопнулась. Воцарилось долгое молчание. Месснер, не меняя позы, лежал на койке. Женщина сидела на ящике напротив его.
- Что вы намерены делать? - спросила она резко.
Месснер лениво взглянул на нее.
- А что, по-вашему, должен я делать? Надеюсь, не разыгрывать драму? Я, знаете ли, устал с дороги, а койка очень удобная.
Женщина в немой ярости прикусила губу.
- Но... - горячо начала она и замолчала, стиснув руки.
- Надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера... э-э... Хейторна? сказал он кротко, почти умоляюще. - Это было бы очень печально... и, уверяю вас, совсем не нужно.
- Но вы должны что-то сделать! - вскричала она.
- Напротив, я, вероятнее всего, ничего не сделаю.
- Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Женщина с отчаянием оглядела хижину и постель, приготовленную на другой койке.
- Скоро ночь. Вам нельзя здесь оставаться. Нельзя! Понимаете, это просто невозможно!
- Нет, можно. Позвольте вам напомнить, что я первый нашел эту хижину, и вы оба - мои гости.
Снова ее глаза обежали комнату, и в них отразился ужас, когда они скользнули по второй койке.
- Тогда уйдем мы, - объявила она решительно.
- Это невозможно. Вы кашляете тем самым сухим, резким кашлем, который так хорошо описал мистер... э-э... Хейторн. Легкие у вас уже слегка простужены. А ведь он врач и понимает это. Он не позволит вам уйти.
- Но что же тогда вы будете делать? - опять спросила она напряженно спокойным голосом, предвещавшим бурю.
Месснер постарался изобразить на своем лице максимум сочувствия и долготерпения и взглянул на нее почти отечески.
- Дорогая Тереза, я уже вам сказал, что не знаю. Я еще не думал об этом.
- Боже мой, вы меня с ума сведете! - она вскочила с ящика, ломая руки в бессильной ярости. - Раньше вы никогда таким не были.
- Да, я был воплощенная мягкость и кротость, - согласился он. Очевидно, поэтому вы меня и бросили?
- Вы так переменились! Откуда у вас это зловещее спокойствие? Я боюсь вас! Я чувствую, вы замышляете что-то ужасное. Не давайте воли гневу, будьте рассудительны...
- Я больше не теряю самообладания... - прервал ее Месснер, - с тех пор как вы ушли.
- Вы исправились просто на удивление, - отпарировала она.
Месснер улыбнулся в знак согласия.
- Пока я буду думать о том, как мне поступить, советую вам сделать вот что: скажите мистеру... э-э... Хейторну, кто я такой. Это сделает наше пребывание в хижине более, как бы это выразиться... непринужденным.
- Зачем вы погнались за мной в эту ужасную страну? - спросила она неожиданно.
- Не подумайте, что я искал вас, Тереза. Не льстите своему тщеславию. Наша встреча - чистая случайность. Я порвал с университетской жизнью, и мне нужно было куда-нибудь уехать. Честно признаюсь, я приехал в Клондайк именно потому, что меньше всего ожидал встретить вас здесь.
Послышался стук щеколды, дверь распахнулась, и вошел Хейторн с охапкой хвороста. При первом же звуке его шагов Тереза как ни в чем не бывало принялась убирать посуду. Хейторн опять вышел за хворостом.
- Почему вы не представили нас друг другу? - спросил Месснер.
- Я скажу ему, - ответила она, тряхнув головой. - Не думайте, что я боюсь.
- Я никогда не замечал, чтобы вы чего-нибудь особенно боялись.
- Исповеди я тоже не испугаюсь, - сказала она. Выражение ее лица смягчилось, и голос зазвучал нежнее.
- Боюсь, что ваша исповедь превратится в завуалированное вымогательство, стремление к собственной выгоде, самовозвеличение за счет бога.
- Не выражайтесь так книжно, - проговорила она капризно, но с растущей нежностью в голосе. - Я не любительница мудрых споров. Кроме того, я не побоюсь попросить у вас прощения.
- Мне, собственно говоря, нечего прощать вам, Тереза. Скорее, я должен благодарить вас. Правда, вначале я страдал, но потом ко мне - точно милосердное дыхание весны - пришло ощущение счастья, огромного счастья. Это было совершенно поразительное открытие.
- А что, если я вернусь к вам? - спросила она.
- Это поставило бы меня, - сказал он, посмотрев на нее с лукавой усмешкой, - в немалое затруднение.
- Я ваша жена. Вы ведь не добивались развода?
- Нет, - задумчиво сказал он. - Всему виной моя небрежность. Я сразу же займусь этим, как только вернусь домой.
Она подошла к нему и положила руку ему на плечо.
- Я вам больше не нужна, Джон? - Ее голос звучал нежно, прикосновение руки было, как ласка.
1 2 3 4 5