Это было так же утомительно, как сам поворот, потому что Харниш каждый раз понапрасну сжимал шенкеля и напрягал все мышцы. А после нескольких мнимых поворотов, усыпив подозрения своего седока. Боб и в самом деле поворачивал, и Харниш опять, едва удержавшись в седле, хватался за его шею. До самого вечера Боб не прекращал своих выходок; спокойно пропустив десяток машин на дороге в Окленд, он вдруг вздумал разыграть панический страх перед каким-то миниатюрным автомобильчиком. И уже под конец, возвращаясь в конюшню, он достойно закончил день, так круто повернув и так высоко задрав передние ноги, что мартингал лопнул. Боб встал во весь рост на задних ногах, ремень стремени разорвался, и Харниш чудом удержался в седле.
Но конь полюбился ему, и он не сожалел о покупке. Он видел, что в Бобе нет ни злобы, ни коварства, — просто энергия его бьет через край; и вдобавок у него больше ума, чем у обыкновенных лошадей. Живость, сметка и редкая проказливость — вот его отличительные свойства. Для того чтобы подчинить его своей воле, нужна твердая рука, неуклонная строгость, а время от времени и суровое наказание.
— Увидим, кто кого. Боб, — неоднократно повторял Харниш своему норовистому коню.
А вечером он сказал конюху:
— Ну и мошенник! Видели вы что-нибудь подобное? Лучшего конского мяса мне не попадалось, а я на своем веку перепробовал его немало.
Потом он добавил, обращаясь к Бобу, который, по своему обыкновению, нагнул голову и тыкался мордой ему в плечо:
— До свиданья, золотко мое! Увидимся в воскресенье утром. Не забудь прихватить с собой все свои фокусы, разбойник ты этакий!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Всю неделю Харниш думал о Бобе чуть ли не столько же, сколько о Дид; а так как в эти дни особенно крупных операций не проводилось, то мысли его, вероятно, были заняты ими обоими в гораздо большей степени, чем финансовой игрой. Привычка Боба на всем скаку поворачивать обратно сильно тревожила Харниша. Как отучить его от этого? Вдруг он встретит в горах Дид и вдруг ему повезет и так выйдет, что они поедут рядом, а Боб возьмет и завертится волчком, — вот будет некстати! Ему вовсе не улыбается, чтобы она видела, как он валится вперед и цепляется за шею лошади. Да и не очень красиво получится, если ему придется ускакать от своей спутницы, обрабатывая жеребца хлыстом и шпорами.
Нужно придумать средство предупреждать эти молниеносные повороты, останавливать Боба прежде, чем он повернет. Поводьями тут ничего не сделаешь. И шпоры не помогут. Остается хлыст. Но как остановить Боба хлыстом? В эту неделю было много минут, когда Харниш, сидя в кресле за письменным столом, забывал, где он, и, мысленно оседлав своего чудесного гнедого жеребца, пытался помешать ему повернуть обратно. Одна из таких минут наступила в конце недели, во время делового совещания с Хиганом. Адвокат, который излагал какой-то новый умопомрачительный проект, пленивший его воображение, вдруг заметил, что патрон не слушает. Глаза Харниша глядели куда-то в пространство — у него тоже разыгралось воображение.
— Нашел! — вдруг закричал Харниш. — Хиган, поздравьте меня! Это же проще простого. Надо стукнуть его по носу, и стукнуть крепко — только и всего.
Объяснив изумленному Хигану, в чем дело, Харниш опять стал внимательно слушать, хотя и не мог удержаться, чтобы время от времени не усмехнуться про себя, предвкушая воскресную прогулку. Теперь он знает, что делать. Боб всегда поворачивает вправо. Отлично. Он перегнет хлыст пополам и будет держать его наготове, и в ту секунду, когда Боб начнет поворачивать, он ударит его сдвоенным хлыстом по носу. Ни одна лошадь не станет поворачивать, если уразумеет, что за это она больно получит по носу.
Никогда еще Харниш так сильно не жалел о том, что не может просто, по-человечески, заговорить с Дид. Даже такой безобидный, казалось бы, вопрос: поедет ли она верхом в воскресенье? — и то немыслим для него. Тяжкое и доселе не изведанное им испытание — быть хозяином — красивой девушки. Часто в часы занятий в конторе он взглядывал на нее, и с языка готов был сорваться вопрос: поедет ли она верхом в воскресенье? Но он молчал и, глядя на нее, думал о том, сколько ей может быть лет и много ли у нее было романов с этими молокососами, с которыми, по словам Моррисона, она водит компанию и танцует на студенческих вечерах. Все шесть дней, от воскресенья до воскресенья, Дид не выходила у него из головы, и одно он понял очень хорошо: его влекло к ней. И так сильно влекло, что его давний страх очутиться во власти женщины рассеялся, как дым. Он, который всю жизнь спасался бегством от преследовавших его женщин, теперь сам отваживался на преследование. В какое-то воскресенье, рано или поздно, он встретится с ней вне стен конторы, гденибудь в окрестных горах, и если уж тогда они не разговорятся, значит, она его знать не хочет.
Так Харниш обнаружил новую карту, сданную ему безумным божеством. Ему и не снилось, какое значение в его жизни она приобретет, но он решил, что карта неплохая. Однако сомнения осаждали его. Что, если Счастью вздумалось сыграть с ним злую шутку и его ждет погибель? Вдруг Дид отвергнет его, а он будет любить ее все больше, все сильнее? Ужас, который всегда внушала ему любовь, с новой силой овладевал им. Память воскрешала любовные драмы между мужчинами и женщинами, которых он когда-то знавал. Он вспомнил и Берту Дулитл, дочь старика Дулитла, которая влюбилась в Дартуорти, разбогатевшего на Бонанзе; а тот и не глядел на Берту, зато влюбился в жену полковника Уодтстона и бежал с ней вниз по Юкону; полковник, до безумия любивший свою жену, пустился в погоню за беглецами. И что же получилось? Берта, конечно, очень страдала от своей несчастной любви, а остальным пришлось еще хуже. Полковник догнал влюбленных пониже Минука, и там спор решило оружие. Дартуорти был убит наповал. У полковника оказалось прострелено легкое, и весной он умер от пневмонии. А у жены его не осталось на земле ни одного близкого существа.
Вспомнилась ему и Фреда, которая хотела утопиться в ледяной каше из-за кого-то на другом краю света и возненавидела его, Харииша, за то, что он, случайно проезжая мимо, спас ей жизнь, втащив ее в лодку. А Мадонна… От этих воспоминаний Харнишу становилось страшно. Если он схватит любовную горячку, а Дид отвергнет его, это будет ничуть не лучше, чем лишиться всего своего состояния по милости Даусета, Леттона и Гугенхаммера. Будь его увлечение Дид менее глубоко, страх одержал бы верх и он отказался бы от всякой мысли о ней. Но отказываться ему не хотелось, и он успокаивал себя тем, что не всегда же любовь кончается трагедией. Кто знает? Быть может, Счастье так стасовало карты, что выигрыш достанется ему. Есть же люди, которые родятся счастливыми, живут счастливо всю жизнь и счастливыми умирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Но конь полюбился ему, и он не сожалел о покупке. Он видел, что в Бобе нет ни злобы, ни коварства, — просто энергия его бьет через край; и вдобавок у него больше ума, чем у обыкновенных лошадей. Живость, сметка и редкая проказливость — вот его отличительные свойства. Для того чтобы подчинить его своей воле, нужна твердая рука, неуклонная строгость, а время от времени и суровое наказание.
— Увидим, кто кого. Боб, — неоднократно повторял Харниш своему норовистому коню.
А вечером он сказал конюху:
— Ну и мошенник! Видели вы что-нибудь подобное? Лучшего конского мяса мне не попадалось, а я на своем веку перепробовал его немало.
Потом он добавил, обращаясь к Бобу, который, по своему обыкновению, нагнул голову и тыкался мордой ему в плечо:
— До свиданья, золотко мое! Увидимся в воскресенье утром. Не забудь прихватить с собой все свои фокусы, разбойник ты этакий!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Всю неделю Харниш думал о Бобе чуть ли не столько же, сколько о Дид; а так как в эти дни особенно крупных операций не проводилось, то мысли его, вероятно, были заняты ими обоими в гораздо большей степени, чем финансовой игрой. Привычка Боба на всем скаку поворачивать обратно сильно тревожила Харниша. Как отучить его от этого? Вдруг он встретит в горах Дид и вдруг ему повезет и так выйдет, что они поедут рядом, а Боб возьмет и завертится волчком, — вот будет некстати! Ему вовсе не улыбается, чтобы она видела, как он валится вперед и цепляется за шею лошади. Да и не очень красиво получится, если ему придется ускакать от своей спутницы, обрабатывая жеребца хлыстом и шпорами.
Нужно придумать средство предупреждать эти молниеносные повороты, останавливать Боба прежде, чем он повернет. Поводьями тут ничего не сделаешь. И шпоры не помогут. Остается хлыст. Но как остановить Боба хлыстом? В эту неделю было много минут, когда Харниш, сидя в кресле за письменным столом, забывал, где он, и, мысленно оседлав своего чудесного гнедого жеребца, пытался помешать ему повернуть обратно. Одна из таких минут наступила в конце недели, во время делового совещания с Хиганом. Адвокат, который излагал какой-то новый умопомрачительный проект, пленивший его воображение, вдруг заметил, что патрон не слушает. Глаза Харниша глядели куда-то в пространство — у него тоже разыгралось воображение.
— Нашел! — вдруг закричал Харниш. — Хиган, поздравьте меня! Это же проще простого. Надо стукнуть его по носу, и стукнуть крепко — только и всего.
Объяснив изумленному Хигану, в чем дело, Харниш опять стал внимательно слушать, хотя и не мог удержаться, чтобы время от времени не усмехнуться про себя, предвкушая воскресную прогулку. Теперь он знает, что делать. Боб всегда поворачивает вправо. Отлично. Он перегнет хлыст пополам и будет держать его наготове, и в ту секунду, когда Боб начнет поворачивать, он ударит его сдвоенным хлыстом по носу. Ни одна лошадь не станет поворачивать, если уразумеет, что за это она больно получит по носу.
Никогда еще Харниш так сильно не жалел о том, что не может просто, по-человечески, заговорить с Дид. Даже такой безобидный, казалось бы, вопрос: поедет ли она верхом в воскресенье? — и то немыслим для него. Тяжкое и доселе не изведанное им испытание — быть хозяином — красивой девушки. Часто в часы занятий в конторе он взглядывал на нее, и с языка готов был сорваться вопрос: поедет ли она верхом в воскресенье? Но он молчал и, глядя на нее, думал о том, сколько ей может быть лет и много ли у нее было романов с этими молокососами, с которыми, по словам Моррисона, она водит компанию и танцует на студенческих вечерах. Все шесть дней, от воскресенья до воскресенья, Дид не выходила у него из головы, и одно он понял очень хорошо: его влекло к ней. И так сильно влекло, что его давний страх очутиться во власти женщины рассеялся, как дым. Он, который всю жизнь спасался бегством от преследовавших его женщин, теперь сам отваживался на преследование. В какое-то воскресенье, рано или поздно, он встретится с ней вне стен конторы, гденибудь в окрестных горах, и если уж тогда они не разговорятся, значит, она его знать не хочет.
Так Харниш обнаружил новую карту, сданную ему безумным божеством. Ему и не снилось, какое значение в его жизни она приобретет, но он решил, что карта неплохая. Однако сомнения осаждали его. Что, если Счастью вздумалось сыграть с ним злую шутку и его ждет погибель? Вдруг Дид отвергнет его, а он будет любить ее все больше, все сильнее? Ужас, который всегда внушала ему любовь, с новой силой овладевал им. Память воскрешала любовные драмы между мужчинами и женщинами, которых он когда-то знавал. Он вспомнил и Берту Дулитл, дочь старика Дулитла, которая влюбилась в Дартуорти, разбогатевшего на Бонанзе; а тот и не глядел на Берту, зато влюбился в жену полковника Уодтстона и бежал с ней вниз по Юкону; полковник, до безумия любивший свою жену, пустился в погоню за беглецами. И что же получилось? Берта, конечно, очень страдала от своей несчастной любви, а остальным пришлось еще хуже. Полковник догнал влюбленных пониже Минука, и там спор решило оружие. Дартуорти был убит наповал. У полковника оказалось прострелено легкое, и весной он умер от пневмонии. А у жены его не осталось на земле ни одного близкого существа.
Вспомнилась ему и Фреда, которая хотела утопиться в ледяной каше из-за кого-то на другом краю света и возненавидела его, Харииша, за то, что он, случайно проезжая мимо, спас ей жизнь, втащив ее в лодку. А Мадонна… От этих воспоминаний Харнишу становилось страшно. Если он схватит любовную горячку, а Дид отвергнет его, это будет ничуть не лучше, чем лишиться всего своего состояния по милости Даусета, Леттона и Гугенхаммера. Будь его увлечение Дид менее глубоко, страх одержал бы верх и он отказался бы от всякой мысли о ней. Но отказываться ему не хотелось, и он успокаивал себя тем, что не всегда же любовь кончается трагедией. Кто знает? Быть может, Счастье так стасовало карты, что выигрыш достанется ему. Есть же люди, которые родятся счастливыми, живут счастливо всю жизнь и счастливыми умирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91