Бэкманн . Привиделось? Да. Это от голода. Мне привиделось, что она вышвырнула меня назад, она, Эльба, эта старая… Не приняла меня. Решила, что я должен попытаться еще раз. Что не имею права. Говорит, я сопляк. Говорит, ей на мою беспросветную жизнь на… В самое ухо мне сказала, что ей на мое самоубийство на… На… – сказала мне эта грымза и выругалась, как базарная баба. Она решила, что жизнь прекрасна, и вот я лежу тут, на берегу Бланкенезе, мокрый до нитки, и мне холодно. Вечно мне холодно. Я так долго замерзал в России. Сыт по горло этой вечной мерзлотой. И Эльба, старая карга, – да, она привиделась мне с голоду. Что там?
Другой. Идет кто-то… Девчонка или что-то такое. Точно. Сейчас увидишь.
Она. Есть тут кто-нибудь? Только что я слышала голос. Эй, есть тут кто-нибудь?
Бэкманн . Да, лежит здесь один. Здесь. Здесь, внизу, у воды.
Она. А почему Вы не встаете? Что Вы там делаете?
Бэкманн . Лежу, как видите. Отчасти на суше, отчасти в воде.
Она. Но почему? Вставайте. А я-то как увидела у воды что-то темное, так и подумала: труп.
Бэкманн . Правильно. Что-то совершенно темное и есть, могу Вас уверить.
Она. Как Вы странно говорите. Теперь ведь часто по ночам в воде находят мертвецов. Они такие бывают распухшие и скользкие. И белые-белые, как привидения. Вот я и напугалась. Но Вы, слава Богу, живой пока что. Только, наверное, мокрый до нитки.
Бэкманн . Точно. Мокрый и холодный, как настоящий труп.
Она. Ну так поднимайтесь. Или Вы ранены?
Бэкманн . И это тоже. У меня отняли колено. В России. Так что я должен хромать по жизни со своей больной ногой. Вот я все падаю и падаю. О том, чтобы встать на ноги, и речи быть не может.
Она. Ну, поднимайтесь. Я помогу. А так Вы превратитесь в рыбу.
Бэкманн . Если Вы полагаете, что падение прекратилось, давайте попробуем. Вот так. Спасибо.
Она. Видите, можно сказать, воспарили. Но Вы промокли совсем и замерзли. Если б не я, быть бы Вам рыбой и очень скоро. Вы, кажется, и язык проглотили. Знаете что, я тут живу недалеко. И дома у меня есть сухая одежда. Пойдемте ко мне? Пойдем? Или Вы гордый и не дадите себя переодеть? Вы, полурыба? Ну, Вы, мокрая, немая рыба, Вы!
Бэкманн . Хотите взять меня с собой?
Она. Ну да, если пойдете. Но только потому что Вы промокли. Может, Вы совсем неприглядный тихоня, и я не пожалею, что позвала Вас. Я Вас беру с собой, оттого что Вы промокли и замерзли, понятно? И потому…
Бэкманн . «Потому»? Что еще за «потому»? Нет, только оттого что я замерз и вымок. И больше никаких «потому».
Она. Нет. Есть еще одно. Потому что у Вас такой безнадежно печальный голос. Такой тоскливый и безутешный. Что, глупость сказала, да? Ну, идемте, Вы, старая, мокрая, немая рыба.
Бэкманн . Стойте! Не тащите меня так. Моя нога – она не поспевает. Потише.
Она. Ах да. Ладно: потише. Как две древние, ископаемые, мороженые рыбы.
Другой . Ушли. Вот они, двуногие. Какие занятные существа живут на Земле. Сначала кидаются в воду, потому что дико хотят умереть. Но тут совершенно случайно из темноты являются другие двуногие – с юбкой, грудкой и длинными локонами. И жизнь опять прекрасна и удивительна. И умирать больше никто не хочет. А все из-за пряди волос, белой кожи и запаха женщины. Тут уж они и со смертного ложа скачут так резво, как десять тысяч оленей по весне. И добрая половина утопленников, которым невмочь было на этом скучном, жалком шарике, оживают мгновенно. Даже утопленники – и все из-за пары глазок, чуточки тепла и сочувствия, мягких лапок и нежной шейки. Даже утопленники, эти двуногие, самые занятные человеки на свете.
СЦЕНА II
Комната. Вечер. Скрипит и захлопывается дверь. Бэкманн. Она.
Она. Ну вот, а теперь я хочу поглядеть на свой улов при свете. Ой ты! (Смеется.) Господи, что это?
Бэкманн . Это? Очки. Да. Смейтесь. Это мои очки. К сожаленью.
Она. По-вашему, это очки? Вы что, разыгрываете меня?
Бэкманн . Это мои очки. Вы правы: конечно, они смешны. С этим серым металлом вокруг стекол. И потом, эти серые тесемки за ушами. И серая перемычка на носу. Лицо выходит совсем серое, обмундировочное. Лицо ржавого робота. Противогазное лицо. Но это ж противогазные очки.
Она. Противогазные?
Бэкманн . Противогазные. Их выдают солдатам-очкарикам. Чтоб они под противогазом тоже все видели.
Она. И что Вы с ними носитесь? У Вас что, нормальных нет?
Бэкманн . Нет. То есть были. Их разбили. Эти, конечно, нелепы, но я и таким рад. Знаю, они на редкость мерзкие. Иногда я даже выхожу из себя, если меня высмеивают. Но вообще-то мне все равно. Без них я не могу. Совершенно теряюсь. Правда, без них я совсем беспомощный.
Она. Да? Так Вы без очков беспомощны. (Радостно, мягко.) Дайте-ка мне эту вашу конструкцию. Вот так – что скажете? Нет, отдам, когда будете уходить. И мне спокойней, когда я знаю, что Вы беспомощны. Намного спокойней. А без очков Вы совсем другой. По-моему, Вы кислый такой оттого, что все видите через эти серые противогазные очки.
Бэкманн . А теперь у меня все расплывается. Отдайте. Так я ничего не вижу. Даже вы теперь как издалека. И нечетко.
Она. Вот хорошо. Этого мне и надо. Да и Вам так лучше. В этих очках вы похожи на призрак.
Бэкманн . Может, я и есть призрак, тот, вчерашний, которого сегодня никто и видеть не хочет. Призрак войны, на время переделанный для мира.
Она (тепло, сердечно) . И какой призрак – серый, замшелый! У вас, кажется, изнутри эти, противогазные, надеты, рыбка Вы пучеглазая. Оставьте очки мне. Пусть один вечерок у вас перед глазами все порасплывается.Вам полезно. Хоть брюки-то Вам подошли? Ну, как на Вас. Вот еще куртка, возьмите.
Бэкманн . Ага! Сначала выудили меня из воды, а теперь снова хотите утопить. Да эта куртка – на Геркулеса. У какого великана вы ее стащили?
Она. Великан – это мой муж. Был мой муж.
Бэкманн . Муж?
Она. Да. А Вы думали, я мужской одеждой приторговываю?
Бэкманн . И где он? Ваш муж?
Она (тихо, зло). Умер с голоду, замерз, убит – я что, знаю? Под Сталинградом пропал. Уже три года.
Бэкманн (механически). Под Сталинградом? Конечно, под Сталинградом. Конечно. Там многих убили. Под Сталинградом. Но кое-кто вернулся. И вернувшиеся теперь носят вещи тех, кто никогда не придет. Тот, кто был Вашим мужем, этим великаном, кто носил это, – он убит. А я – я вернулся и надел его вещи. Здорово, да? Нет разве? А куртка его мне так велика, что я в ней просто утонул. (Нервно.) Надо ее снять. Нет надо. Отдайте мои мокрые вещи. Я в этой куртке погибну. Она меня задушит, эта куртка. В этой куртке я просто насмешка. Жуткая, вульгарная насмешка войны. Я не хочу эту куртку.
Она (тепло, отчаянно). Тише, рыбка. Прекратите, прошу. Ты мне так нравишься, рыбка. Даже с этой твоей стрижкой. Ее ты тоже из России привез, да? Очки, больную ногу и еще этот коротюсенький ежик. Видишь, я догадалась. Ты не думай, рыбка, что я смеюсь над тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15