А Кацуо не мог в себя прийти от восторга, что у него снова есть сестричка.
* * *
Прошел еще год, снова настало лето. Внезапно Томоко заявила, что хочет съездить на море, в А. Масару был поражен.
- Как это?! Ты же сама говорила, что не желаешь никогда больше видеть тех мест!
- Не знаю. Вдруг захотелось побывать там.
- Чудная ты какая-то. Меня, например, туда не заманишь.
- Да? Ну ладно, это я так...
Несколько дней Томоко не возобновляла разговор на эту тему. Потом сказала:
- Знаешь, все-таки я хочу туда поехать.
- Ну и поезжай, если хочешь. Только одна.
- Одна - нет. - Почему?
- Страшно.
- Чего тогда ехать, раз страшно?
- Поехали все вместе, а? Если бы ты тогда был с нами, глядишь, и обошлось бы. Хочу с тобой...
- Уж больно ехать туда неудобно...
Масару снова стал спрашивать жену о причинах столь странного желания. "Сама не знаю", - твердила она. Тогда муж, любитель детективных романов, вспомнил один из основных постулатов криминалистики и подумал: "Убийцу, несмотря на опасность, неудержимо влечет к месту преступления. Наверное, и Томоко так же тянет снова побывать там, где погибли ее дети".
Трижды заводила жена разговор о поездке, - правда, очень спокойно, без надрыва, - и наконец Масару сдался. Он решил взять отгул и поехать в будний день, чтобы не толкаться в переполненном поезде. Гостиница в А. была всего одна - "Эйракусо". Масару заказал номер, расположенный как можно дальше от злополучной комнаты, где семья останавливалась два года назад. Ехать в машине мужа Томоко по-прежнему не соглашалась. Сойдя в Ито с поезда, семья взяла такси.
Лето было в разгаре. В двориках домов, вытянувшихся вдоль шоссе, трепетали косматыми львиными гривами подсолнухи. Пыль из-под колес оседала на ясных ликах цветов, но подсолнухи сохраняли невозмутимость.
Когда слева показалось море, пятилетний Кацуо радостно закричал - он не видел морских волн уже два года.
Супруги в такси почти не разговаривали. Так трясло, что беседовать ни о чем не хотелось. Момоко иногда уже лепетала что-то вразумительное. "Море", - сказал ей Кацуо. Она показала пальчиком на лысые глинистые холмы с противоположной стороны дороги и повторила: "Море". Масару не мог отделаться от ощущения, что сын учит сестренку какому-то запретному слову.
Приехали в гостиницу. Встречать их вышел тот же самый администратор. Масару дал ему на чай и вспомнил, как совал этому человеку дрожащей рукой тысячеиеновую бумажку.
В этом году дела в "Эйракусо" шли неважно, постояльцев было мало. В номере на Масару нахлынули воспоминания, он помрачнел и прямо при детях обрушился на жену:
- Какого черта ты меня сюда притащила?! Что тут нас может ждать, кроме тяжелых воспоминаний? Только стали забывать обо всем - и вот тебе, пожалуйста. Первый раз везем дочурку в путешествие! Что, получше места не могла придумать?! На работе дел невпроворот, а ты заставила меня из-за этой идиотской затеи отгул брать!
- Но ты сам согласился.
- Так ты же пристала с ножом к горлу!
Трава в саду вспыхнула яркими красками под горячими лучами послеполуденного солнца. Все было точно так же, как позапрошлым летом. На бело-синих качелях сушились голубые, зеленые и красные купальники. Возле щита с колышками на траве валялись забытые кольца. В углу сада темнела густая тень, там лежало когда-то тело Ясуэ. Просеиваясь сквозь листву, солнечный свет падал на траву пятнами, и на миг показалось, что Ясуэ в своем зеленом купальнике все еще там, - это были проделки ветерка, колеблющего ветки и стебли. Впрочем, Масару не знал, что его сестру положили в том углу, так что жертвой галлюцинации стала одна Томоко. Для ее мужа это был просто спокойный, тенистый уголок, точно так же, как на следующее утро после трагедии, когда все уже стало ясно, он еще пребывал в счастливом неведении. А остальным постояльцам и вовсе невдомек, подумала Томоко.
Поскольку жена перестала отвечать на его упреки, Масару тоже замолчал. Кацуо сбежал в сад и подобрал одно из колец, но не кинул его на щит, а пустил катиться по земле. Кольцо катилось, а мальчик, присев на корточки, на него смотрел. Вихляясь, оно описало кривую по светлым и темным пятнам. Потом подскочило, завалилось на бок и скрылось в густой тени. Кацуо, не шелохнувшись, продолжал смотреть. Ему казалось, что кольцо сейчас снова поднимется и покатится дальше.
Супруги молчали. Тишину нарушал лишь стрекот цикад. Масару почувствовал, как по шее стекает пот. Тут он вспомнил о родительских обязанностях и крикнул:
- Кацуо! Пойдем на море.
Томоко взяла дочку на руки, семья вышла из ворот и зашагала через сосновую рощу к пляжу. Показалось море. Оно лежало поверх песчаной полосы берега широкое и сверкающее, и по нему стремительно бежали волны.
Сейчас, в час отлива, на пляж можно было пройти не поднимаясь на холм. Масару потянул сына за руку, и они ступили на горячий песок.
Людей на берегу было совсем немного, зонты стояли нераскрытыми. Семья уже обогнула холм и шла по пляжу, здесь загорало человек двадцать, не больше.
Вчетвером они замерли у самой кромки прибоя.
Сегодня, как и тогда, над горизонтом слоились тяжелые облака - было даже удивительно, отчего эти массивные, наполненные светом громады не падают вниз. Над ними синело небо, по которому шли легкие белые разводы, словно оставленные метлой, подметавшей тучи. Сплошная пелена, спустившаяся ниже, будто противилась чему-то. Избыток сияния и тени, облаченный в белые одежды, удерживала вместе некая единая воля, подобная архитектурной силе светлой музыки, вбирающей в себя темные и бесформенные страсти.
Неохватный океан начинался откуда-то из-под самых облаков и надвигался на берег. Океан был всеобъемлющ, куда больше суши, даже небольшие его бухты не казались плененными твердью. Наоборот, здесь, в широком заливе, создавалось ощущение, что это море ведет фронтальную атаку на берег.
Волны вздымались высоко. Замирали. Обрушивались вниз. Их рокот был одной природы со жгучим безмолвием летнего солнца - почти не звук, почти тишина. К ногам же семьи подкатывались уже не волны, а лирическое их перевоплощение, легкая пена, насмешливая самоирония белых громадин.
Масару искоса взглянул на жену.
Она смотрела на море. Пряди волос трепетали на ветру, жаркое солнце было ей нипочем. Глаза налились влагой и глядели вдаль с каким-то странным холодным выражением. Губы были упрямо сжаты. Она прижимала к себе маленькую Момоко, головенку которой защищала от солнца соломенная шляпка.
Масару приходилось видеть такое выражение на лице жены и прежде. С тех пор как произошла трагедия, Томоко нередко застывала вот так, словно забыв обо всем на свете, словно ожидая чего-то.
"Чего ты сейчас-то ждешь?" - хотел спросить Масару, но промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
* * *
Прошел еще год, снова настало лето. Внезапно Томоко заявила, что хочет съездить на море, в А. Масару был поражен.
- Как это?! Ты же сама говорила, что не желаешь никогда больше видеть тех мест!
- Не знаю. Вдруг захотелось побывать там.
- Чудная ты какая-то. Меня, например, туда не заманишь.
- Да? Ну ладно, это я так...
Несколько дней Томоко не возобновляла разговор на эту тему. Потом сказала:
- Знаешь, все-таки я хочу туда поехать.
- Ну и поезжай, если хочешь. Только одна.
- Одна - нет. - Почему?
- Страшно.
- Чего тогда ехать, раз страшно?
- Поехали все вместе, а? Если бы ты тогда был с нами, глядишь, и обошлось бы. Хочу с тобой...
- Уж больно ехать туда неудобно...
Масару снова стал спрашивать жену о причинах столь странного желания. "Сама не знаю", - твердила она. Тогда муж, любитель детективных романов, вспомнил один из основных постулатов криминалистики и подумал: "Убийцу, несмотря на опасность, неудержимо влечет к месту преступления. Наверное, и Томоко так же тянет снова побывать там, где погибли ее дети".
Трижды заводила жена разговор о поездке, - правда, очень спокойно, без надрыва, - и наконец Масару сдался. Он решил взять отгул и поехать в будний день, чтобы не толкаться в переполненном поезде. Гостиница в А. была всего одна - "Эйракусо". Масару заказал номер, расположенный как можно дальше от злополучной комнаты, где семья останавливалась два года назад. Ехать в машине мужа Томоко по-прежнему не соглашалась. Сойдя в Ито с поезда, семья взяла такси.
Лето было в разгаре. В двориках домов, вытянувшихся вдоль шоссе, трепетали косматыми львиными гривами подсолнухи. Пыль из-под колес оседала на ясных ликах цветов, но подсолнухи сохраняли невозмутимость.
Когда слева показалось море, пятилетний Кацуо радостно закричал - он не видел морских волн уже два года.
Супруги в такси почти не разговаривали. Так трясло, что беседовать ни о чем не хотелось. Момоко иногда уже лепетала что-то вразумительное. "Море", - сказал ей Кацуо. Она показала пальчиком на лысые глинистые холмы с противоположной стороны дороги и повторила: "Море". Масару не мог отделаться от ощущения, что сын учит сестренку какому-то запретному слову.
Приехали в гостиницу. Встречать их вышел тот же самый администратор. Масару дал ему на чай и вспомнил, как совал этому человеку дрожащей рукой тысячеиеновую бумажку.
В этом году дела в "Эйракусо" шли неважно, постояльцев было мало. В номере на Масару нахлынули воспоминания, он помрачнел и прямо при детях обрушился на жену:
- Какого черта ты меня сюда притащила?! Что тут нас может ждать, кроме тяжелых воспоминаний? Только стали забывать обо всем - и вот тебе, пожалуйста. Первый раз везем дочурку в путешествие! Что, получше места не могла придумать?! На работе дел невпроворот, а ты заставила меня из-за этой идиотской затеи отгул брать!
- Но ты сам согласился.
- Так ты же пристала с ножом к горлу!
Трава в саду вспыхнула яркими красками под горячими лучами послеполуденного солнца. Все было точно так же, как позапрошлым летом. На бело-синих качелях сушились голубые, зеленые и красные купальники. Возле щита с колышками на траве валялись забытые кольца. В углу сада темнела густая тень, там лежало когда-то тело Ясуэ. Просеиваясь сквозь листву, солнечный свет падал на траву пятнами, и на миг показалось, что Ясуэ в своем зеленом купальнике все еще там, - это были проделки ветерка, колеблющего ветки и стебли. Впрочем, Масару не знал, что его сестру положили в том углу, так что жертвой галлюцинации стала одна Томоко. Для ее мужа это был просто спокойный, тенистый уголок, точно так же, как на следующее утро после трагедии, когда все уже стало ясно, он еще пребывал в счастливом неведении. А остальным постояльцам и вовсе невдомек, подумала Томоко.
Поскольку жена перестала отвечать на его упреки, Масару тоже замолчал. Кацуо сбежал в сад и подобрал одно из колец, но не кинул его на щит, а пустил катиться по земле. Кольцо катилось, а мальчик, присев на корточки, на него смотрел. Вихляясь, оно описало кривую по светлым и темным пятнам. Потом подскочило, завалилось на бок и скрылось в густой тени. Кацуо, не шелохнувшись, продолжал смотреть. Ему казалось, что кольцо сейчас снова поднимется и покатится дальше.
Супруги молчали. Тишину нарушал лишь стрекот цикад. Масару почувствовал, как по шее стекает пот. Тут он вспомнил о родительских обязанностях и крикнул:
- Кацуо! Пойдем на море.
Томоко взяла дочку на руки, семья вышла из ворот и зашагала через сосновую рощу к пляжу. Показалось море. Оно лежало поверх песчаной полосы берега широкое и сверкающее, и по нему стремительно бежали волны.
Сейчас, в час отлива, на пляж можно было пройти не поднимаясь на холм. Масару потянул сына за руку, и они ступили на горячий песок.
Людей на берегу было совсем немного, зонты стояли нераскрытыми. Семья уже обогнула холм и шла по пляжу, здесь загорало человек двадцать, не больше.
Вчетвером они замерли у самой кромки прибоя.
Сегодня, как и тогда, над горизонтом слоились тяжелые облака - было даже удивительно, отчего эти массивные, наполненные светом громады не падают вниз. Над ними синело небо, по которому шли легкие белые разводы, словно оставленные метлой, подметавшей тучи. Сплошная пелена, спустившаяся ниже, будто противилась чему-то. Избыток сияния и тени, облаченный в белые одежды, удерживала вместе некая единая воля, подобная архитектурной силе светлой музыки, вбирающей в себя темные и бесформенные страсти.
Неохватный океан начинался откуда-то из-под самых облаков и надвигался на берег. Океан был всеобъемлющ, куда больше суши, даже небольшие его бухты не казались плененными твердью. Наоборот, здесь, в широком заливе, создавалось ощущение, что это море ведет фронтальную атаку на берег.
Волны вздымались высоко. Замирали. Обрушивались вниз. Их рокот был одной природы со жгучим безмолвием летнего солнца - почти не звук, почти тишина. К ногам же семьи подкатывались уже не волны, а лирическое их перевоплощение, легкая пена, насмешливая самоирония белых громадин.
Масару искоса взглянул на жену.
Она смотрела на море. Пряди волос трепетали на ветру, жаркое солнце было ей нипочем. Глаза налились влагой и глядели вдаль с каким-то странным холодным выражением. Губы были упрямо сжаты. Она прижимала к себе маленькую Момоко, головенку которой защищала от солнца соломенная шляпка.
Масару приходилось видеть такое выражение на лице жены и прежде. С тех пор как произошла трагедия, Томоко нередко застывала вот так, словно забыв обо всем на свете, словно ожидая чего-то.
"Чего ты сейчас-то ждешь?" - хотел спросить Масару, но промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13