«Этот бар находился в Лондоне. Дорогая Пегги, – писал Самюэль пальцем по стойке, – я выпиваю в, Анти-лопе" на Эджвер-роуд с мебельным торговцем, владелицей чайной, тремя молодыми женщинами и Джорджем Рингом. Я должен описывать все очень четко, потому что вокруг шумят, а одеколон, который я выпил в ванной, еще действует. Я чувствую себя хорошо, но не знаю, надолго ли».
– Что ты делаешь, Сэм? Рисуешь? Похоже, у меня в груди целое кладбище. Кха-кха, – сказал мистер Эллингем, сердясь все больше после каждого кхаканья.
– Не кашель доконал его, – заметила девица. Все ее пухлое тело тряслось от хихиканья.
«Все очень банально», – писал Самюэль.
Мистер Эллингем опьянел с одной порции виски. Все его лицо, за исключением родимого пятна, побледнело.
– Вот мы, – начал мистер Эллингем, – четыре заблудшие души. И где мы очутились.
– А в «Антилопе» очень мило, – отозвался Джордж Ринг. – В отдельном кабинете несколько настоящих гравюр со сценами охоты. – Он улыбнулся Сэму и быстро пробежал по стойке длинными прямыми пальцами, будто по клавишам рояля. – Я весь – ритм. Во мне как будто бурлит поток.
– Я имею в виду мир. Это всего лишь его крошечная часть. Здесь все хорошо, время течет размеренно, ты задергиваешь шторы и знаешь, чего ожидать. Но взгляни на мир. Ты, с твоими потоками, – продолжал мистер Эллингем.
– Нет, этот ритм и впрямь так и рвется из меня. – Джордж Ринг отбивал одной ногой чечетку и прищелкивал языком.
– И вот куда нас забросило. Посреди улиц, домов, людей, машин.
Девица потрогала вылезший палец. «Помолчи». Ее подружки хихикали, закрывая лица руками, и глядели сквозь щелочки на мистера Эллингема, подзуживая друг друга возгласами «Симпатяга», «Вот те на» и «Лентяйка Минни выходит замуж», а Джордж Ринг притопывал узким желтым ботинком из оленьей кожи и постукивал по стойке. Они закатили глаза, кто-то проговорил «держите меня!», и снова захихикали и зашушукались.
– Я оборонялся пятьдесят лет, – говорил мистер Эллингем. – И поглядите на меня. – Он снял шляпу.
– Вот волосы, – прошептала девица в рваном чулке.
Его серенькие волосенки поредели на макушке, они уже не росли на висках, зато теперь лезли из ушей. От шляпы у него на лбу появился глубокий белый след.
– Все мы обороняемся с утра до ночи, миссис Дейси. Круговая оборона. – У него были коричневые зубы. – Ни чувств, ни долга – ничего, все мы отвратительные психи. Посмотрите на Сэма. Красивый, невинный мальчик с кудряшками, большими глазами и всем прочим. Что он делает? Посмотрите на его чертову бутылку.
– Не выражайтесь, – сказала женщина за стойкой. Она была похожа на герцогиню, скачущую на лошади; говоря, она медленно вздымалась и опускалась.
– Галопом, – сказал Самюэль и покраснел под указывающим на него испачканным пальцем мистера Эллингема.
– Вот именно. Всегда у него нужное слово на нужном месте. Галопом! Я говорил вам, что все люди сумасшедшие. Они сами не знают, куда несутся, и потом не понимают, как там оказались. Все, чего они хотят, – это любовь, пиво и сон.
– С первым я согласна, – отозвалась миссис Дейси, – Не обращайте на него внимания, – посоветовала она женщине за стойкой. – Он философ.
– Называющий всех отвратительными, – проговорила женщина, вздымаясь. – Соринки в чужом глазу замечает.
«Берет барьер», – лениво подумал Самюэль, и она снова опустилась на невидимое седло.
– Она проскачет за ночь несколько миль, – сказал он пустому стакану.
– Людей интересуют и другие вещи. – Джордж Ринг для красивости возвел глаза к потолку. – Музыка, – сказал он, – и танцы. – Он танцевал на цыпочках и дирижировал.
– Секс, – добавил мистер Эллингем.
– Секс, секс, секс, всегда ты об этом, Дональд. Тебя, наверное, травмировали или еще что-нибудь.
– Секс, – прошептала молодая женщина у огня.
– С сексом все нормально, – сказала миссис Дейси. – Можете оставить секс в покое.
– Конечно, меня не травмировали. Меня подавляли пятьдесят лет.
– Не трогайте секс. – Женщина за стойкой перешла на карьер. – И религию. – Она чисто берет барьер и ров с водой.
Самюэль достал из бумажника фунт и указал на полку с виски. Он еще не решался заговорить со скачущей женщиной с гигантской фальшивой грудью и длинными молочно-белыми булками вместо рук. Его горло еще пылало, жаркий воздух комнаты горячил через ноздри мозг, и все слова схватывались на кончике его языка, как хворост, политый бензином; он видел трех молодых женщин, мерцающих у металлических поленьев, и трое его новых друзей орали и неестественно жестикулировали рядом с ним, как люди из плоти и крови, изображающие в кино узников, навеки обреченные представлять свое ничтожество в драматической манере.
Он сказал себе: «Миссис Антилопа, разливающая виски словно четыре оскорбления, думает, что секс и постель одно и то же. Акт любви есть постельный акт по своей сути; „Падай!" – вскрикивают пружины, и она рушится вместе с лошадью и всем остальным. Я вижу ее лежащей, как бревно, в кровати и слушающей с ненавистью и отвращением совершенные голоса зазубренных простыней».
Он почувствовал себя старым, мудрым и неустойчивым. Его внезапная мудрость оказалась такой тяжелой, что он вцепился в стойку и вскинул руку, как человек, схваченный морем и подающий сигнал бедствия.
– Можно, – сказала миссис Дейси, и комната захихикала, как девица.
«Теперь я понял, – думал Самюэль, выбираясь на поверхность со своим грузом, – что означает „столп церкви". Длинная, холодная миссис Дейси, способная подпереть Вифезду макушкой своей высеченной головы или заморозить взглядом черных, как навозные жуки, грешников, которые скребутся позади нее». Ее шутка ударилась об крышу.
– У тебя лихорадка, Сэм. – Мистер Эллингем поднял бумажку и держал ее на окрашенной солнцем ладони.
– Это адрес Люсиль Харрис, – объяснил Самюэль.
– Почему бы вам не позвонить ей? Телефон наверху, на лестнице, – показал Джордж Ринг. – Рядом с дамским туалетом.
Самюэль раздвинул занавеску и начал восхождение.
– Рядом с дамским туалетом. – Голос донесся из тонущей комнаты.
Он прочел инструкцию над телефоном, опустил два пенни, набрал номер и хотел произнести: «Миссис Харрис? Я друг Остина».
– Ничей я не друг. Я сам по себе, – шептал он в гудящую трубку. – Я – Лопо, изгой. Слоняюсь по ночам в компании сов и убийц. Слишком умен, чтоб ухаживать, – громко сказал он в трубку.
Она не ответила, и он прошаркал вниз по ступенькам, отдернул рывком занавеску и вошел в ярко освещенный бар широким шагом.
Троица девиц исчезла. Он посмотрел, не остались ли на решетке их туфли, но и они исчезли. Люди ничего не оставляют.
– Ее не было дома, – сказал он.
– Мы слышали, – сказал мистер Эллингем. – Слышали, как ты разговаривал с ее совой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16