Я приготовился. Горло мужчины и кадык — самые, я думаю, узнаваемые на ощупь места. Ее теплые пальцы ползли... Я притих. Узнает?.. Чужая женская рука — не шуточки.
Она хотела, и я начал снова. Теперь уже лицом к лицу. Отваги хватило. Вот только зря я чуть заспешил. Именно от спешки новый акт уже сразу (я чувствовал) шел сколько-то под откос... Руки не так. Живот не так... Вот-вот должно было обнаружиться нечто меня разоблачающее, не в их формате . Я взволновался. И боялся поменять позу. А она, Вика, как раз ждала... Чего-то... Привычного ей.
И потому я вслух сказал. (Надо быть первым...) Я как бы обнародовал свое некоторое удивление:
— Что у тебя с голосом нынче? Простыла?
Вопль ее вырвался сразу. И уже не стихал. «Оооо-Уиии!..» Реакция! На мой голос! (На чужой голос в своей постели.) Она мгновенно, сильно отбросила меня и мгновенным же щелчком включила настольную. Глянула... На меня! И снова: «Оооо-Уиии!.. Оооо-Уиии!» — вопила! Она еще и откинулась всей верхней половиной тела. Откинулась, сколько могла! От меня подальше — вот-вот порвется пополам.
Я, само собой, тоже показательно отпрянул и даже вскрикнул:
— Где я?..
Мы отпрянули друг от друга телами, но ноги наши под простыней соприкасались. До ног еще не дошло. Ноги нас не понимали. Ноги только заскользили невнятно одна о другую и третья о четвертую. Кто из нас двоих выдал ногами этот липкий, скользкий, прохладный пот испуга — пот взаимного страха! — трудно сказать. Возможно, мы оба.
Торопясь (я все еще удивляюсь первый), я ее перекрикивал: я продолжал кричать, кричать, кричать, — я ведь пришел... я пришел к своей!.. к своей подружке! Что за кино! Что за дьявольщина! Как я сюда попал?!
Я даже тер глаза кулаком — мол, не сон ли какой?
Она не верила, кричала:
— Подонок! Подонок!.. Ты куда пришел?.. Я тебя сдам ментам. Сейчас же! Сволочь! Старая сволочь!
— Ошибка! Ошибка!.. — кричал и я. — Вышла ошибка!
— Ошибка?.. А если пять! Если восемь? Если восемь лет схлопочешь — ошибка?
Мы оба вопили. Особенно она. И больно (для меня) дергалась ногами. Дело в том, что ноги наши под простыней так и терлись, обливаясь непонятно чьим потом.
Я решительно откинул простынку, схватил одежку:
— Не нужны вы мне, дорогая. Не нужны!.. У меня своя есть! Иду! Иду, блин, к своей бабе. (Уже раньше мне следовало выругаться. Брань искренна. Брань выручает!)
— Сво-олочь!
— Тс-с. Не орите на весь поселок!
Притихла. Наконец-то на минуту она притихла. Перевела дых. И немного опомнилась. (Возможно, вспомнила-таки о соседях на другой половине дачи, о слышимости. И очень важно, что я на «вы». На «вы»!)
Я уже надевал брюки.
Понимая, что я сейчас уйду (и как тогда меня достанешь!), красивая Вика сменила тональность — уже не слепая ярость. Уже не возмущение, а жесткий спрос. Она зло шипела:
— Ка-аак? Как вы сюда прошли-и?
— Как и всегда. Всегда к ней хожу.
— Ка-ак?
— Через веранду... Она не запирает веранду... Как и вы свою не запираете!
— И не сты-ыыдно?.. Не юнец же с соплями! Старый уже! Как это можно поверить, что вы пришли — и не поняли? Легли — и женщину не узнали?!
— А как вы?.. Почему не узнали?
— Я-ааа?
— Вы! Вы!.. Почему вы меня не узнали? Когда я только лег? Когда мы вместе... Когда... Когда на четвереньках. — Я всерьез разозлился. (Но я выбирал слова.) Я даже вскрикнул: — Да и как узнать! Кайф был. Еще какой кайф!
Она осеклась, вспомнив.
Она заправила прядь волос за ухо. В глазах сонное припоминание. Вязкий, запинающийся ее голос произнес:
— К-к-кайф?
Я стал чуть спокойнее. (Отыграл очко.) Теперь я объяснял ночную ошибку уже уверенно:
— Я пришел к своей женщине. В темноте... Такая же калитка. Веранда. Такая же тьма в комнате. Выпил?.. Ну да... выпил. Суббота!.. Выпивший мужик может узнать, а может и не узнать свою женщину. А вы?
— Я?
— Вы, вы... Вам хоть бы что... Мы уже час трахаемся!
— Нет.
— Уже больше часа мы лежим! Бок о бок... Греемся!
— Нет.
— Не нет — а да.
Она на миг смолкла. Возможно, вчера выпивала, провожая Бориса.
— Тс-с. Давайте разбираться, — говорил я. — Но разбираться потише... Тс-с. Ваши соседи! Они нагрянут на шум. Я не хочу им показываться. Мне тоже светиться ни к чему.
Я все повторял «светиться», «засвечиваться» — в чужой ситуации (в напряженной) жесткое слово как якорь. И сам собой на языке возникает спасительный сленг, а то и мат.
И словно бы я накликал — в эту самую минуту нам засветило, и как! В окна!.. Свет! Вплоть до веранды. Насквозь! И даже в настенном зеркале, что в глубине спальни, запрыгали шаровые молнии. (Фары. Вот оно что!)
Машина. Подъехала прямо к забору.
— Я пропала! Пропала... Борис! — пискнула все еще голая Вика.
Я... осторожно... к окнам. Она за мной. Голая. Оба слепо глядели в окно. Не соображали...
Однако ее киношный вскрик: «Я пропала!» — или, может быть: «Я погибла!» — вдруг придал мне хладнокровия. Я остыл. А сердце стучало мощно.
Да, машина стояла прямо под окнами. Да, фары искосясь били в нашу сторону — ярко, светло!.. Но я вгляделся. Это был кто-то... Не Борис... Из машины вышла пара.
— Вика! — крикнул из ночи мужской голос. — Не спишь?
Ага, соседи. Сосед-рыбак... Всего лишь сосед!.. Я сказал ей тихо: «Откликнитесь... Скажите — легла . Будет лучше, если вы им сразу откликнетесь».
— Уже легла, — откликнулась Вика (в окно), имитируя сонный голос.
— Спишь?
— Да.
Женский голос оттуда (из ночи) крикнул:
— Борис велел передать, что вернется позже. Он с рыбаками! На озере! Большой костер развели. Сказали: такой клев! клев! А по-моему, заглатывают без счета пивко!.. — И хохотнула: — Хочешь, Вика, мы зайдем? Пиво у нас тоже есть!
Я ей негромко: «Скажите, нет, я уже сплю », — и как завороженная она повторила:
— Нет... Я уже сплю.
Машина проехала к соседней даче. Фары ушли, отвалив в сторону. Погасли. После шума двигателя и ночных криков все разом стихло. Как задернули занавес. Тишина.
Минуту мы с ней стояли у окна молча.
Я сказал — мне, мол, Вика, надо уходить. До свиданья.
— Открыть дверь?
— Не надо. Дверь у вас открыта.
Я осторожно шел к выходу. Она набросила плащ... Она шла следом. Всё молчком. Похоже, после встряски ей полегчало. (Мне тоже.)
Я открыл дверь и, выходя, завел витиеватую, вежливую речь: «Простите меня... Я, в общем... Но я благодарен своей ошибке... Вика, я думаю, что... Вика», — да, да, мягко и деликатно я ей говорил. Красиво говорил. После такой встряски речь нам кстати.
Я даже потянулся к ней... Чтобы на прощанье. Чтобы с любовью... Коснуться пальцами ее щеки...
Она оттолкнула:
— Я для чужих — Виктория Сергеевна! — и отбросила мою руку. (Строга! Но меня всегда грела женская строгость.)
От фонаря упал сильный свет, и тотчас Виктория Сергеевна меня узнала. Были уже у калитки. «Чумовой дедок» — именно так она и Борис меня называли. Меж собой... Слышал не раз их разговоры на веранде.
— Ах, это вы!
1 2 3 4 5 6 7 8