Ты рванулся, только не к берегу, а прочь от него, к барже. Ты кричал мне с истеричным надрывом, захлебываясь и отплевываясь, вытягивая шею из захлестывающих тебя волн и струй дождя, бросая в меня угольным пламенем глаз, рыдая:
– Я на берегу еще с тобой поговорю! Ты подписался, Тимаков! Я тебе навешаю! На оба глаза! В Москву с фонарями покатишь! Письмо напишу обяз-з-зательно, тварюга!.. - в раже, в полубеспамятстве орал ты.
Я настиг тебя в несколько гребков. Ты задыхался и был почти без сил, я это видел. Унижение и ор лишили тебя энергии. Фанаберия была твоим содержанием; лишенный ее, ты лишился и физических сил.
Ты уже почти вырвался, почти одолел мою хватку, почти отодрал мою руку от волос, но в последний момент я догадался нырнуть; у меня было вдосталь сил и воздуха в легких, а у тебя нет, и я нырнул и потащил тебя, обессиленного, за собой в глубину. В последний момент ты рванулся с отчаянной, уже безотчетной, зоологической тоской, ты еще попытался извернуться и лягнуть меня ногой и изогнулся под водой червяком, и на это изгибание истратил последние силы; я держал тебя за волосы на вытянутой руке, которую ты двумя руками не смог оторвать; ты попытался меня куснуть, но не хватило гибкости, и ты не достал. Ты оказался беспомощен, Литвин.
И руки твои сделались как плети и протянулись в пространства безжизненно...
Мне показалось, что сбоку мелькнула чья-то тень - не то рыба огромная, не то нырял кто-то... Я от испуга едва не выпустил тебя.
Держа тебя внизу, под водой, я вынырнул.
Лил ливмя холодный дождь, он был холоднее, чем море. Нет, я ошибся, никого не видно было в плещущихся волнах. Багровая туча превратилась в черную и закрыла все небо. Далекие молнии били отвесно огненными столбами в море у горизонта, и глухой гром катился над пенными седыми волнами.
Я поплыл к барже. Я не соображал, что делаю. Некая сила толкала меня к барже, прочь от белого песка пионерского пляжика. Я поплыл на спине, загребая одной рукой, левой: правая удерживала тебя под водой и тащила тебя, мертвец, как на буксире.
Утащить тебя в глубину и доволочь до пробоины в борту оказалось самым трудным.
Я сиганул на поверхность, ничего не воспринимая, отдышался, держась за мачту, и снова нырнул к пробоине. Чуть шевелились в мутной зеленой мгле плоские бурые ветви водорослей. Ты плавал внутри, но поблизости у отверстия. Я оттолкнул тебя, и ты послушно двинулся прочь, чуть покачиваясь средь водорослей.
Дождь лил сплошной стеной с ревом водопада. Иссиня-багровая туча скользила над головой, ползла за Карантинный мыс; молнии лупили все ближе.
Возвращение к жизни далось мне с адскими усилиями. Последние метры я плыл из последних сил. Усталость вязала мертвящая. К тому же я замерз. На берег я буквально выполз, как больной дельфин.
– А Рома где?! - закричала истошно Женя издали и выбежала из-под навеса ко мне навстречу, под дождь.
В этот момент важно было не переиграть.
– А что, нет его еще? - хмуро отозвался я и взглянул издали на Шуру-в-кубе. - Не бойся, не утонет.
– Что там случилось? Почему вы так долго?! Где он?
– Ничего не случилось. Меня судорога схватила, - вдруг нашелся я и, прихрамывая, проковылял мимо нее под навес и сел рядом с Шурой-в-кубе. В этот момент внезапно кончился дождь, как отрубило. Стало тихо-тихо... Только волны плескали в берег. - Я на буйке пионерском висел и ногу массировал... А он на барже поплыл. Дуракам закон не писан.
Все, Литвин. Легенда внезапно сложилась идеально. При такой волне и под грозой с ливнем никто не мог увидеть, что же произошло в море. Даже если какой-то малахольный чудак и очутился бы в такую погоду и час на обрыве, он не смог бы разглядеть издали, чья башка мелькает там средь волн - твоя или моя. Так что свидетелей не было; а что будто бы кто-то мелькал в волнах поблизости, так это мне просто показалось.
Прощай, Литвин, еще раз с удовольствием сказал я себе.
– Артем, - хрипло произнес Шура-в-кубе, - звонила Любовь Никитична. Артем, Катерине Степановне стало хуже. Ты бы поспешил домой, а?.. Я тебя везде искал... вот хорошо хоть, сюда догадался спуститься...
Я мигом стянул с себя мокрые трусы и вытер тело майкой. Я не стеснялся Жени, которая торопливо отвернулась. Костюм с рубашкой я нацепил на голые телеса, галстук, который мне баб Катя помогала завязывать двойным узлом, я сунул в карман пиджака.
Я промахнул пляжную лестницу (где мы с Женей когда-то целовались столь самозабвенно), забыв вообще, что на свете есть дыхание.
Баб Катя, баб Катя!..
Наверху, на улице коттеджей, меня остановил грубый оклик, донесшийся из потустороннего мира. Кто-то твоим голосом зычно рявкнул:
– Эй, ты-ы-ы! Ну-ка, постой!
Ледяная волна омерзительного страха окатила меня с головы до ног. Я оглянулся на бегу. Я увидел твоего папашу: его башнеобразная туша, словно из бронзы отлитая, попирала асфальт возле черной "Волги" с открытой дверцей. Его просторный пиджак с металлически неподвижными складками был расстегнут. Открытую дверь автомобиля он придерживал своим черным протезом.
– Это ты хотел усыпить Романа как бродячую шавку?
– Нет.
Корректный выдох воздуха... И я устремился прочь. Он внимательно глядел мне вслед. Я спиной ощущал тяжкость его взгляда.
Позже, вспоминая этот эпизод, я недоумевал: ради чего номенклатурного надсмотрщика понесло на работу в столь ранний час?
_______________
Я не успел, конечно.
Тетя Люба сказала, что баб Катя умерла, как только началась гроза, около пяти утра. Гром громыхал ужасно, она такого не помнила. Из спальни ей показалось, что баб Катя с кем-то разговаривает, даже вроде мой голос ей послышался, и она подумала, что это я уже вернулся с бала; потом среди грохотания грома она услышала стук входной двери; тетя Люба побежала к баб Кате; никого, конечно, в комнате баб Кати не было, а сама баб Катя была уже бездыханна... А входная дверь стукнула, наверное, от ветра.
Баб Катю похоронили через два дня.
На следующий после похорон день пропал Сысой Псоич: его отвязали, чтоб он погулял, и он не вернулся. Тетя Люба написала мне в Москву, что его нашли мертвым на могилке баб Кати, когда они с Павлом Сергеичем приехали к ней на девятый день.
Днем приходил следователь. Он, извинившись, что не вовремя (подразумевая кончину баб Кати), подробно расспросил про наше с тобой купание. Я повторил все про судорогу и так далее.
Поднялся гомон. Тебя искали, в трюм баржи лазил водолаз, но ничего, кроме водорослей, там не обнаружил. Ты пропал бесследно, сгинул в пучинах.
В Москву мы с Женей ехали в одном поезде, в соседних вагонах. Я заглянул к ней, мы, стоя у окна в проходе, вяло поговорили ни о чем. О тебе не было упомянуто ни слова.
Зеленые холмы, перелески, вся огромная, прекрасная страна нашей юности, залитая золотым солнцем заката, плыла мимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31