– Недавно я подрался с Петей... – с достоинством сказал Глеб.
– В истерике? – спросил гость.
– Да, кажется, – смутившись, ответил Глеб.
– Отвратительно, – осудил гость. – Истерика, милейший, это горячка бессилия. Так что ничего геройского вы тем, что полезли с кулаками, не совершили.
Оспорив таким образом мужественность недавнего поведения Глеба, гость стал расспрашивать далее:
– Чем здесь занимаетесь?
– Ничем. Читать не дают, писать вот только месяца два как разрешили... Да и то – отбирают время от времени: поправить ничего нельзя, – Глеб с опаской посмотрел в сторону ванной комнаты.
Пришелец расстроился и снова стал отчитывать Гле в а :
– А почему вы так покорно согласились?! И согласились, заметьте, дважды: сначала писать согласились, а потом – когда я вам сжечь все велел. Откуда такая покорность?
– Не знаю… – Глеб растерялся.
– Ну ладно, ладно... Что я вам сжечь велел – это необходимость: чтоб следов по себе не оставить, – смягчившись, разъяснил гость. – А вот начинать писать нельзя было ни в коем случае, вы их тем самым спровоцировали, и теперь гады еще неизвестно что придумали. Вот ведь как мне с вами не повезло! Мало того что вы кашу всю заварили, так еще такое безумие выдумали – писательством занялись! Как вам только в голову пришло – в такое время бумагу марать, рисковать, что гадам ваша писанина на пользу придется! Может, из-за камня этого нефтяного вот-вот война разразится, а вы ни сном ни духом, разрушены и как ребенок малый нюни распустили, – от негодования гость на тумбочке вскочил и теперь, пританцовывая от возбуждения на месте, горячо жестикулировал, рискуя повалить пластмассовую бутылку с отравой.
– Теперь я понимаю, почему Фонарев так нагло себя ведет в последнее время: он уже уверен, что козырь перешел к нему в руки, – тут гость бахнул кулачком по бутылке: глухо прянув, она рухнула на пол плашмя, покатилась.
Горячась, Петенька стал напряженно тереть лоб.
Глеб, впечатленный пылкой речью гостя, задумчиво и не сразу поставил бутылку на место.
– Что ж, еще не все потеряно, – наконец оживился гость и снова хлопнул по бутылке, но в этот раз она устояла, – то есть, конечно, потеряно все, но поправить удастся. Нам бы только Ираду дождаться: отправилась сюда еще вчера и вот-вот уж должна объявиться…
Сказав это, гость выжидающе-хитро посмотрел на Глеба, на лице которого второй раз за это утро проявилось живое удивление, когда-то для него означавшее потрясение.
– И кстати, у меня еще к вам есть весточка от отца, – добил Глеба пришелец. – Он полгода разыскивает вас: недавно мне удалось наладить с ним связь и немного успокоить.
На Глеба это произвело впечатление, какое могло бы произвести сообщение о помиловании субъекта, еще до выстрела обморочно стекающего по стене расстрела.
Заметив это, довольный Петенька вернулся к своей папиросе, потрубив, раскурил ее и, побалтывая в воздухе ножками, уселся на краю тумбочки.
Лихорадочно задумавшись, Глеб вспоминал, что Ираду он не видел уже два года. Оказавшись на Физтехе, она чудесным образом обрела там уют и спокойствие – и вскоре стала примечательным и почти родным персонажем общежития его факультета. Освоившись с новой жизнью, Ирада устроилась на работу в институтском буфете. До Глеба доходили слухи, что кто-то из студентов, взявшись за ликвидацию ее безграмотности, оказался настолько успешен, что она стала подумывать о поступлении на подготовительные курсы библиотечного факультета Института культуры, что поблизости от Физтеха, на Левобережной. Глебу также вспомнилось, как, несмотря на ее всегдашнюю приветливость и благодарную теплоту, которая излучалась ею при каждой их редкой встрече, он испытывал сладкое щемящее чувство…
Придя наконец в себя, Глеб оживился, встал, прошелся, посмотрел в окно – и заплакал. Потом засмеялся и снова заплакал.
Петенька, сердито глянув, буркнул:
– Это еще к чему?
Глеб бросился к нему, схватил под мышки и, подняв, как ребенка, над головой, тряхнул:
– Это правда?!
Петенька, морщась в его объятиях и опасаясь своей зажженной папиросы, зашипел:
– Немедленно поставьте меня обратно, вы с ума сошли, я щекотки боюсь... – И когда его требование было выполнено, поспешно поправляя задравшийся на животике свитер, добавил: – Какая мне нужда вас обманывать, если я здесь? Впрочем, можете мне не верить... – он пренебрежительно подмахнул ручкой, – но, когда выберемся отсюда, я вам это припомню.
Глеб не знал куда себя деть. Он то вставал и подходил к двери, то шел в ванную и пил из-под крана воду, то закуривал и тут же бросал папиросу, то пристально взглядывал, искаженно улыбаясь, на Петеньку. Тот заблаговременно предупреждал его своим «Но-но!», прекрасно зная, что взгляд этот означает: еще чуть-чуть – и ему снова придется оказаться в неосторожных объятиях брата.
Глеб понимал – кроха Петя сейчас ему все равно ничего больше не расскажет, и все же едва сдерживался от расспросов.
– Простите, – все-таки не выдержал Глеб, – а отцу известно, что со мной произошло?
– Какая разница, – рассердился гость, – известно, не известно, помочь он все равно не может: самим надо выбираться. И пожалуйста, умерьте свое любопытство, оно сейчас, ну честное слово, праздное. Да что за невезуха с вами, то слова живого не вытянешь, а то не знаешь, как уберечься, просто отвратительно, как вы несносны!
– Хорошо, – с удовольствием смирился Глеб, которому все это стало напоминать ужасно интересную игру в новую жизнь, – я обещаю…
Петенька недоверчиво кивнул, буркнул: «Ладно, посмотрим» – и попросил еще папиросу. Глеб сам гармошкой смял мундштук, прикурил, но тут послышались за дверью шаги и какое-то позвякивание.
Гость побледнел и, отпав от протягиваемой ему папиросы, нырнул с тумбочки под подушку.
Вошли Фонарев и Петя.
Фонарева у себя Глеб видел за все эти семь месяцев впервые. Позабывший в это утро об их существовании – и вот, вдруг видя сейчас своего главного мучителя, он мертво осел на кровать – да так неловко, что попал прямо на подушку, отчего маленький Петя глухо крякнул.
Это не прошло незамеченным.
Большой Петя подскочил к кровати и проворно вытащил себя-маленького из постели.
Гномик верещал и вырывался.
Фонарев удрученно смотрел, как маленького Петю выносит из комнаты большой, схватив щепотью за ворот свитерка.
Вышвырнув себя и грохнув дверью, Петя заглянул в ванную.
– Так вы здесь спичками баловались, ну-ну...
– Как этот негодник попал сюда? – проснулся Вениамин Евгеньевич.
Глеб, сидя с открытым ртом, не нашелся что ответить и только, пошевелив челюстью, что-то мыкнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41