Это будет самый грустный, смешной и дурацкий фильм. И мы получим премию в своей номинации. Потому что эта ниша совершенно не занята. – Так напутствовал меня мой друг…
Вчера я получила письмо:
Милая Аглая! Мы тут, в Голливуде, наслышаны о вас и о ваших душевных исканиях. Посовещавшись, совет директоров компании «Юнивёрсл» решил оказать вам материальную помощь в размере 15 млн. американских долларов, но в связи с ненадёжностью российской почты и неприемлемым налогообложением изменил своё решение. Вместо денег мы высылаем вам инструкцию, с помощью которой можно заработать ещё больше. Эта схема была найдена в письме Орсона Уэлса Альфреду Хичкоку и до сих пор хранилась в коробке из-под обуви в одном из шкафов Овального кабинета в Белом доме. Один мальчик нашёл её, переписал 10 000 раз и разослал своим друзьям-сценаристам, и было ему счастье и три «Оскара». Перепиши эту записку 10 000 раз, и будет тебе счастье. Целую.
Вечно твой Готлиб Губке.
В аттачменте была заветная схема. Я ее тоже как-нибудь обнародую. Когда перепишу 10 000 раз.
Эсхатофилия
Неделю назад мы с приятелем сидели на верхней палубе парома и ели лапшу «Доширак» в компании двух престарелых хиппи, татуированных, как якудзаи. По засмоктанности волосы хиппи оставили на полкорпуса позади все искусно свалянные дреды подрастающего поколения ручных растоманов. Впрочем, никаких подрастающих растоманов на пароме не было. Как не было дайверов и охотников за сандаловыми слониками, засахаренными в стразах Сваровски. Потому что это был аутентичный ржавый паром, и вез он в основном аутентичное местное население с аутентичными козами, курами и неистребимым запахом морепродуктов. Мы ели лапшу и смотрели, как нас догоняет буря. Буря сметала открыточный перламутр с неба и комкала воду. Мой приятель вдруг сказал (безмятежно), что с таким настроением (и с такого выгодного ракурса) хорошо бы наблюдать конец света. Вот, мол, конь блед пошел. Надо сказать, что в безмятежности моего приятеля не было ни доли цинизма. Потому что до этого мы прекрасно провели бессчетную череду дней на берегу, который два года назад смыло цунами. В первые ночи мы тревожно собирались под баньяном, высматривая абнормальные признаки в поведении автохтонных жителей и их домашнего скота. А потом расслабились и получили удовольствие. Когда буря настигла наш ржавый паром, престарелые хиппи уже сладко спали, накрывшись парео, расписанным флуоресцентными листьями конопли. Они имели право на такой цинизм. Кроме того, они никогда не забирались севернее Китая. А следовательно, были избавлены от особенностей русского менталитета.
Позавчера товарищи по работе запретили мне ездить в метро. Потому что вся страна охотилась на террористов, и простым гражданам в метро было не протолкнуться. Вчера товарищи по работе каждый час рассказывали мне сводку погоды. Страшный ветер, ускоряясь с каждой секундой, мчался на нас с неминуемостью гроба на колесиках из моего детства. Все с каким-то противоестественным сладострастием льнули к радиоточкам и экранам компьютеров, которые из последних сил противостояли тотальному обвалу электропроводов. Барометр упал ниже последнего деления, и уже никто не знал, до какой степени плохо всем магнитозависимым. В час дня мне позвонила подруга и сказала, что в «Меге» – страшные распродажи. И это неспроста. Хотят избавиться от неликвидного товара и свалить в прекрасные места. В?три мне позвонили соседи и сказали, что ежики не спят, а это экологическая катастрофа. И нет зимы. А это попахивает уже катастрофой эсхатологической. Мне сказали, что, по прикидкам, то же было в Атлантиде. Во всем этом была приподнятая решимость смириться с самыми худшими обстоятельствами. Это была решимость людей, знающих сюжеты всех мультиков «Хэппи три френдз» не понаслышке.
А вечером мне позвонил мой приятель и злорадно сказал, что я зря припарковала машину под деревом и поплачусь за такую халатность, как тот бедный человек из Бирмингема. Я сказала, что могу перегнать машину на другую сторону, к стройке. Там деревья выкосили еще в мае. «Ты что, рехнулась?!» – взвыл мой приятель. Он сказал, что строительные краны падают как подкошенные. Я сказала, что, мол, ладно, я поеду ночевать к нему на дачу. С котом и детьми. Мой приятель задумался. Нет, сказал он. Не надо с котом и детьми. Я обиделась. Потому что я уже завелась и хотела страдать и бояться вместе со всеми. И желательно с хорошей визуальной точки. Он сказал, что место это небезопасное. Не хочу же я, чтобы мне напрочь снесло крышу?! Потому что с маленьких домов сносит крыши просто как фольгу! И?кидает эти крыши на машины!! И машины сминает прямо как фольгу!!! Но мне уже снесло крышу. И я внесла посильную лепту во всеобщее приподнятое ожидание апокалипсиса. Я подошла к охраннику стройки и поинтересовалась (тревожно) судьбой крана. Я сказала, что это – халатность. А он ответил, что ничего по этому поводу предпринять не может. И не хочет. Потому что он призван сторожить этот кран. А в каком положении будет этот кран – в стоячем или лежачем, – ему глубоко по барабану. Охранник тоже страшно завелся и пошел в каптерку. Видно, прильнуть к радиоприемнику. Я бесилась из-за наглого охранника полночи. А?он, видно, бесился, что ураган не начинается. Он, может, даже кран раскачивал, чтобы повалить его на кособоко припаркованную машину. Полвторого хлопнула форточка. «Ну вот, началось»,?– с облегчением подумала я. И заснула.
Такая зима бывает в Риме. Там сквозь дождливые тучи иногда пробивается клочок голубого неба и бьет солнце. В такую зиму думаешь: это апрель. И на что-то надеешься. Под Римом, наверное, живут ежики. И они как-то приспособились. Мы могли провести эту зиму, как римляне, – в термах и эпикурействе. А провели как всегда – в сладострастном ожидании худшего. Римские каникулы в ожидании конца света. Надо было не сходить с ржавого парома в Бангкоке. Потому что на нем плыли настоящие эпикурейцы. Они даже после цунами не озаботились ковчегом. Обходились ржавой посудиной. Но?– с отличным обзором с верхней палубы.
Стамбул зимой
Если бы я была писателем, я бы была мужчиной. И?писала бы все глаголы прошедшего времени единственного числа первого лица без порочащего достоинство литературы окончания – а. Потому что там, где появляется окончание – а, тут же появляется «чек-лит». А?по-нашему еще безнадежней – «бабское чтиво». Даже до прочтения текста, заклейменного уничижительным окончанием. Но я не знаю, что думают мужчины. Еще я не знаю, что думают юные девы, рейверы, таксисты и собаки. И я совсем не уверена, имеет ли уж такое большое значение то, что думаю я. Наверное, я – не писатель. Тем не менее жизнь распорядилась самым ироничным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Вчера я получила письмо:
Милая Аглая! Мы тут, в Голливуде, наслышаны о вас и о ваших душевных исканиях. Посовещавшись, совет директоров компании «Юнивёрсл» решил оказать вам материальную помощь в размере 15 млн. американских долларов, но в связи с ненадёжностью российской почты и неприемлемым налогообложением изменил своё решение. Вместо денег мы высылаем вам инструкцию, с помощью которой можно заработать ещё больше. Эта схема была найдена в письме Орсона Уэлса Альфреду Хичкоку и до сих пор хранилась в коробке из-под обуви в одном из шкафов Овального кабинета в Белом доме. Один мальчик нашёл её, переписал 10 000 раз и разослал своим друзьям-сценаристам, и было ему счастье и три «Оскара». Перепиши эту записку 10 000 раз, и будет тебе счастье. Целую.
Вечно твой Готлиб Губке.
В аттачменте была заветная схема. Я ее тоже как-нибудь обнародую. Когда перепишу 10 000 раз.
Эсхатофилия
Неделю назад мы с приятелем сидели на верхней палубе парома и ели лапшу «Доширак» в компании двух престарелых хиппи, татуированных, как якудзаи. По засмоктанности волосы хиппи оставили на полкорпуса позади все искусно свалянные дреды подрастающего поколения ручных растоманов. Впрочем, никаких подрастающих растоманов на пароме не было. Как не было дайверов и охотников за сандаловыми слониками, засахаренными в стразах Сваровски. Потому что это был аутентичный ржавый паром, и вез он в основном аутентичное местное население с аутентичными козами, курами и неистребимым запахом морепродуктов. Мы ели лапшу и смотрели, как нас догоняет буря. Буря сметала открыточный перламутр с неба и комкала воду. Мой приятель вдруг сказал (безмятежно), что с таким настроением (и с такого выгодного ракурса) хорошо бы наблюдать конец света. Вот, мол, конь блед пошел. Надо сказать, что в безмятежности моего приятеля не было ни доли цинизма. Потому что до этого мы прекрасно провели бессчетную череду дней на берегу, который два года назад смыло цунами. В первые ночи мы тревожно собирались под баньяном, высматривая абнормальные признаки в поведении автохтонных жителей и их домашнего скота. А потом расслабились и получили удовольствие. Когда буря настигла наш ржавый паром, престарелые хиппи уже сладко спали, накрывшись парео, расписанным флуоресцентными листьями конопли. Они имели право на такой цинизм. Кроме того, они никогда не забирались севернее Китая. А следовательно, были избавлены от особенностей русского менталитета.
Позавчера товарищи по работе запретили мне ездить в метро. Потому что вся страна охотилась на террористов, и простым гражданам в метро было не протолкнуться. Вчера товарищи по работе каждый час рассказывали мне сводку погоды. Страшный ветер, ускоряясь с каждой секундой, мчался на нас с неминуемостью гроба на колесиках из моего детства. Все с каким-то противоестественным сладострастием льнули к радиоточкам и экранам компьютеров, которые из последних сил противостояли тотальному обвалу электропроводов. Барометр упал ниже последнего деления, и уже никто не знал, до какой степени плохо всем магнитозависимым. В час дня мне позвонила подруга и сказала, что в «Меге» – страшные распродажи. И это неспроста. Хотят избавиться от неликвидного товара и свалить в прекрасные места. В?три мне позвонили соседи и сказали, что ежики не спят, а это экологическая катастрофа. И нет зимы. А это попахивает уже катастрофой эсхатологической. Мне сказали, что, по прикидкам, то же было в Атлантиде. Во всем этом была приподнятая решимость смириться с самыми худшими обстоятельствами. Это была решимость людей, знающих сюжеты всех мультиков «Хэппи три френдз» не понаслышке.
А вечером мне позвонил мой приятель и злорадно сказал, что я зря припарковала машину под деревом и поплачусь за такую халатность, как тот бедный человек из Бирмингема. Я сказала, что могу перегнать машину на другую сторону, к стройке. Там деревья выкосили еще в мае. «Ты что, рехнулась?!» – взвыл мой приятель. Он сказал, что строительные краны падают как подкошенные. Я сказала, что, мол, ладно, я поеду ночевать к нему на дачу. С котом и детьми. Мой приятель задумался. Нет, сказал он. Не надо с котом и детьми. Я обиделась. Потому что я уже завелась и хотела страдать и бояться вместе со всеми. И желательно с хорошей визуальной точки. Он сказал, что место это небезопасное. Не хочу же я, чтобы мне напрочь снесло крышу?! Потому что с маленьких домов сносит крыши просто как фольгу! И?кидает эти крыши на машины!! И машины сминает прямо как фольгу!!! Но мне уже снесло крышу. И я внесла посильную лепту во всеобщее приподнятое ожидание апокалипсиса. Я подошла к охраннику стройки и поинтересовалась (тревожно) судьбой крана. Я сказала, что это – халатность. А он ответил, что ничего по этому поводу предпринять не может. И не хочет. Потому что он призван сторожить этот кран. А в каком положении будет этот кран – в стоячем или лежачем, – ему глубоко по барабану. Охранник тоже страшно завелся и пошел в каптерку. Видно, прильнуть к радиоприемнику. Я бесилась из-за наглого охранника полночи. А?он, видно, бесился, что ураган не начинается. Он, может, даже кран раскачивал, чтобы повалить его на кособоко припаркованную машину. Полвторого хлопнула форточка. «Ну вот, началось»,?– с облегчением подумала я. И заснула.
Такая зима бывает в Риме. Там сквозь дождливые тучи иногда пробивается клочок голубого неба и бьет солнце. В такую зиму думаешь: это апрель. И на что-то надеешься. Под Римом, наверное, живут ежики. И они как-то приспособились. Мы могли провести эту зиму, как римляне, – в термах и эпикурействе. А провели как всегда – в сладострастном ожидании худшего. Римские каникулы в ожидании конца света. Надо было не сходить с ржавого парома в Бангкоке. Потому что на нем плыли настоящие эпикурейцы. Они даже после цунами не озаботились ковчегом. Обходились ржавой посудиной. Но?– с отличным обзором с верхней палубы.
Стамбул зимой
Если бы я была писателем, я бы была мужчиной. И?писала бы все глаголы прошедшего времени единственного числа первого лица без порочащего достоинство литературы окончания – а. Потому что там, где появляется окончание – а, тут же появляется «чек-лит». А?по-нашему еще безнадежней – «бабское чтиво». Даже до прочтения текста, заклейменного уничижительным окончанием. Но я не знаю, что думают мужчины. Еще я не знаю, что думают юные девы, рейверы, таксисты и собаки. И я совсем не уверена, имеет ли уж такое большое значение то, что думаю я. Наверное, я – не писатель. Тем не менее жизнь распорядилась самым ироничным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73