Какое-то время его спасала щедрая природная чувственность Джанет, изучению и углублению которой она отдала немало сил. Но потом перестала помогать и она. Тогда Джанет пустила в ход другое испытанное средство – ревность, причем ревность не физическую, а гораздо более действенную в их случае – ревность самолюбий. И костер запылал снова, оживленный некоторой жестокостью, неизменно сопутствующей борьбе самолюбий. Но для того чтобы одерживать верх над энциклопедически образованным Хаскемом с его уже богатой юридической практикой, ей приходилось тратить часы, дни и недели на овладение тем или иным предметом. И сколько раз, глядя не томно прикрытыми, а широко и зло распахнутыми глазами в лицо Хаскема, овладевавшего ею, Джанет с отвращением к себе думала о том следующем ударе, который она нанесет ему, для того чтобы снова возбудить в нем мужчину.
Этот бесконечный поединок выматывал их обоих, но Джанет, с ее тонкой физиологией, начинала замечать в себе признаки истерии. Постоянная лихорадочная работа ума, постоянно не удовлетворенная плоть… И все же оставить эту жизнь Джанет даже не приходило в голову. Блестящее окружение, идеально налаженный быт, приправленный униженным служением мужчины, и, наконец, сам мужчина, умевший объяснить каждое внутреннее движение и побуждение Джанет, мужчина, действительно обладавший незаурядным академическим умом, холодным цинизмом, всегда привлекающим эмоциональные натуры, и волей, благодаря которой он добивался успехов не только на профессиональном поприще, но и в интимном общении.
Джанет неоднократно предлагали всерьез заняться наукой, но она решительно этому противилась, поскольку была твердо убеждена, что ее место – это место адвоката. Здесь, перед судейским барьером, существовало обширное поле для игры, живого блеска и живых страстей, которые были единственным, что действительно занимало Джанет в юриспруденции. Хаскем разумно советовал ей не рваться в Лондон, а после получения звания бакалавра права поработать где-нибудь в Ридинге или Стратфорде положенные год с четвертью – и только потом, сдав экзамены и надев уже докторскую шапочку, отправиться покорять столицу.
Благодаря собственному обаянию и мощной протекции Хаскема, Джанет легко вошла в круг местных молодых адвокатов и умудрялась даже мелочным делам придать прелесть абсолютно точного логического решения. У нее начала появляться собственная клиентура и собственные деньги. На последние Джанет почти не обращала внимания: вообще никогда не испытывавшая в них нужды, она могла себе позволить быть действительно равнодушной к ним и умела, как правило, обходиться небольшими тратами. Основную часть денег, уходивших на нее, тратил Хью. Он, по свойственной ему изощренности, любил одевать ее у Дороти Перкинс, с ее налетом нежного девичества на всех коллекциях, который всегда приятно возбуждал его.
Что же касается общения с клиентами, то первое время Джанет коробила необходимость ведения долгих и часто чересчур откровенных разговоров с разводящимися супругами, с людьми обманутыми или почитающими себя таковыми, алчущими чужого или недополучившими своего. Ей были совершенно чужды проблемы этих людей, они казались ей мелкими и пошлыми. Она тянула время и старалась работать поменьше. Хаскем очень скоро заметил это и, довольный тем, что на этот раз она в проигрыше, после очередного акта в холодной мартовской конюшне, где под ногами расплывалась грязь, принесенная с улицы, а за спиной у Джанет испуганно всхрапывала и дрожала лошадь, дал ей дельный совет:
– Ты должна найти в этом нечто свое. Свою игру, любую, пусть даже самую нелепую. На голой логике и ответственности ты не вытянешь.
И Джанет, перепробовав диккенсовскую благотворительность, конан-дойловскую аналитику и даже наследственную важность юристов Голсуорси, в конце концов нашла для себя совершенно неожиданное и действительно нелепое решение. Впрочем, Хаскем был от него в восторге. Вечером, в компании молодых, но уже гремевших по Беркширу и Букингему адвокатов, он с неподдельным восхищением рассказывал, ничуть не смущаясь присутствием самой Джанет:
– Она нашла безошибочный для такой женщины ход! Он обеспечивает изысканность в работе, позволяет законно, хотя и тайно, ненавидеть своего клиента и не обращать особого внимания на полученные деньги, ибо последние зарабатываются не трудом, а удовольствием. Что вы можете предложить?
Молодые люди деликатно промолчали, с удвоенным интересом обратив взгляды на Джанет, сидевшую на диване в чем-то наподобие мужской пижамы из синего бархата так, чтобы всем были видны ее узкие холеные ступни с высоким балетным подъемом.
– Представьте, она воображает себя кокоткой!
Разумеется, Хаскем утрировал, но Джанет действительно подогревало знакомое каждому молодому адвокату в первое время работы ощущение некой продажности. Но в ней оно порождало не скованность и неловкость, а иллюзию полностью развязанных рук – ум не бился в тисках морали, даже морали юридической, которая на самом деле несколько шире общепринятой, а давал возможность свободно находить внезапные и неожиданные решения. Кроме того, ощущение продажности порой приятно щекотало нервы…
Вскоре Джанет стала выигрывать и более крупные дела.
* * *
Но чем больших успехов достигала она на профессиональном поприще, тем хуже становились ее отношения с Хью. Видеть успехи Джанет было для него настоящей пыткой, а потому их близость становилась все более редкой и все более извращенной. Они оба словно жили в каком-то стеклянном замке своих представлений друг о друге, опасаясь и не желая выйти из него в реальный мир. Джанет уже не раз ловила на себе недвусмысленные взгляды совершенно посторонних людей: конюхов на конюшнях, случайных таксистов… Приходя домой, она отчаянно пыталась смыть с себя липкую грязь этих взглядов, но не могла убрать с лица странную смесь пресыщенности и неудовлетворенности.
Как-то в начале марта Джанет отказалась участвовать в процессе под предлогом болезни и под навесом свинцовых сумерек одна поехала в давно задуманное путешествие: она отправилась по небольшим монастырям, которых множество сохранилось в окрестностях Оксфорда. Маленькие, иногда откровенно жалкие рядом с великолепием позднейших дворцов и замков, они умиляли Джанет своей живучестью: августинский в Дорчестере, цистерианский в Бруэрне, бенедиктинский в Милтоне – все они говорили о том, что следование себе побеждает и спасает, что бы ни происходило вокруг. Джанет вернулась, промокшая с ног до головы, но размягченная и нежная. Хаскем был дома. Встав перед затопленным камином, Джанет принялась отжимать волосы, отчего на медном листе образовалась целая лужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Этот бесконечный поединок выматывал их обоих, но Джанет, с ее тонкой физиологией, начинала замечать в себе признаки истерии. Постоянная лихорадочная работа ума, постоянно не удовлетворенная плоть… И все же оставить эту жизнь Джанет даже не приходило в голову. Блестящее окружение, идеально налаженный быт, приправленный униженным служением мужчины, и, наконец, сам мужчина, умевший объяснить каждое внутреннее движение и побуждение Джанет, мужчина, действительно обладавший незаурядным академическим умом, холодным цинизмом, всегда привлекающим эмоциональные натуры, и волей, благодаря которой он добивался успехов не только на профессиональном поприще, но и в интимном общении.
Джанет неоднократно предлагали всерьез заняться наукой, но она решительно этому противилась, поскольку была твердо убеждена, что ее место – это место адвоката. Здесь, перед судейским барьером, существовало обширное поле для игры, живого блеска и живых страстей, которые были единственным, что действительно занимало Джанет в юриспруденции. Хаскем разумно советовал ей не рваться в Лондон, а после получения звания бакалавра права поработать где-нибудь в Ридинге или Стратфорде положенные год с четвертью – и только потом, сдав экзамены и надев уже докторскую шапочку, отправиться покорять столицу.
Благодаря собственному обаянию и мощной протекции Хаскема, Джанет легко вошла в круг местных молодых адвокатов и умудрялась даже мелочным делам придать прелесть абсолютно точного логического решения. У нее начала появляться собственная клиентура и собственные деньги. На последние Джанет почти не обращала внимания: вообще никогда не испытывавшая в них нужды, она могла себе позволить быть действительно равнодушной к ним и умела, как правило, обходиться небольшими тратами. Основную часть денег, уходивших на нее, тратил Хью. Он, по свойственной ему изощренности, любил одевать ее у Дороти Перкинс, с ее налетом нежного девичества на всех коллекциях, который всегда приятно возбуждал его.
Что же касается общения с клиентами, то первое время Джанет коробила необходимость ведения долгих и часто чересчур откровенных разговоров с разводящимися супругами, с людьми обманутыми или почитающими себя таковыми, алчущими чужого или недополучившими своего. Ей были совершенно чужды проблемы этих людей, они казались ей мелкими и пошлыми. Она тянула время и старалась работать поменьше. Хаскем очень скоро заметил это и, довольный тем, что на этот раз она в проигрыше, после очередного акта в холодной мартовской конюшне, где под ногами расплывалась грязь, принесенная с улицы, а за спиной у Джанет испуганно всхрапывала и дрожала лошадь, дал ей дельный совет:
– Ты должна найти в этом нечто свое. Свою игру, любую, пусть даже самую нелепую. На голой логике и ответственности ты не вытянешь.
И Джанет, перепробовав диккенсовскую благотворительность, конан-дойловскую аналитику и даже наследственную важность юристов Голсуорси, в конце концов нашла для себя совершенно неожиданное и действительно нелепое решение. Впрочем, Хаскем был от него в восторге. Вечером, в компании молодых, но уже гремевших по Беркширу и Букингему адвокатов, он с неподдельным восхищением рассказывал, ничуть не смущаясь присутствием самой Джанет:
– Она нашла безошибочный для такой женщины ход! Он обеспечивает изысканность в работе, позволяет законно, хотя и тайно, ненавидеть своего клиента и не обращать особого внимания на полученные деньги, ибо последние зарабатываются не трудом, а удовольствием. Что вы можете предложить?
Молодые люди деликатно промолчали, с удвоенным интересом обратив взгляды на Джанет, сидевшую на диване в чем-то наподобие мужской пижамы из синего бархата так, чтобы всем были видны ее узкие холеные ступни с высоким балетным подъемом.
– Представьте, она воображает себя кокоткой!
Разумеется, Хаскем утрировал, но Джанет действительно подогревало знакомое каждому молодому адвокату в первое время работы ощущение некой продажности. Но в ней оно порождало не скованность и неловкость, а иллюзию полностью развязанных рук – ум не бился в тисках морали, даже морали юридической, которая на самом деле несколько шире общепринятой, а давал возможность свободно находить внезапные и неожиданные решения. Кроме того, ощущение продажности порой приятно щекотало нервы…
Вскоре Джанет стала выигрывать и более крупные дела.
* * *
Но чем больших успехов достигала она на профессиональном поприще, тем хуже становились ее отношения с Хью. Видеть успехи Джанет было для него настоящей пыткой, а потому их близость становилась все более редкой и все более извращенной. Они оба словно жили в каком-то стеклянном замке своих представлений друг о друге, опасаясь и не желая выйти из него в реальный мир. Джанет уже не раз ловила на себе недвусмысленные взгляды совершенно посторонних людей: конюхов на конюшнях, случайных таксистов… Приходя домой, она отчаянно пыталась смыть с себя липкую грязь этих взглядов, но не могла убрать с лица странную смесь пресыщенности и неудовлетворенности.
Как-то в начале марта Джанет отказалась участвовать в процессе под предлогом болезни и под навесом свинцовых сумерек одна поехала в давно задуманное путешествие: она отправилась по небольшим монастырям, которых множество сохранилось в окрестностях Оксфорда. Маленькие, иногда откровенно жалкие рядом с великолепием позднейших дворцов и замков, они умиляли Джанет своей живучестью: августинский в Дорчестере, цистерианский в Бруэрне, бенедиктинский в Милтоне – все они говорили о том, что следование себе побеждает и спасает, что бы ни происходило вокруг. Джанет вернулась, промокшая с ног до головы, но размягченная и нежная. Хаскем был дома. Встав перед затопленным камином, Джанет принялась отжимать волосы, отчего на медном листе образовалась целая лужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69