Дядя Саша рассмеялся:
– Нам бы твои заботы! Обожди, я тебя подвезу.
Он залез в кабину, открыл крышки котлов, накидал туда березовых чурок, пошарудил в котлах длинной кочергой, завинтил крышки, и машина с натужным воем дернулась раз, другой. Сани успели примерзнуть, но мороз не очень сильный – полозья саней сдвинулись на льду, и они поехали. Сидя на кожаном сиденьи, Леня с огорчением думал, что никто из его знакомых не видит, как он едет в кабине, держась одной рукой за баранку. У конбазы дядя Саша высадил Леню и предостерег, чтобы долго не задерживался, а то дома ему достанется.
На проходной – знакомая Лене тетя Нюра, которой в прошлом году отец пахал на лошади огород. На ее удивленный вопрос – зачем он пришел без отца? – почти честно ответил: хочется посмотреть, как живут лошади, и новое место Булата.
– Вообще-то посторонним находиться здесь нельзя, но так и быть, только недолго. Зайдя в конюшню, Леня увидел целый ряд отгороженных помещений, но без потолка – стойла для лошадей. Под крышей конюшни, на балках, находилось множество воробьев, которые оживленно переговаривались между собой, стараясь перекричать друг друга. Отдельно сидели степенные вороны, не обращая внимания на хулиганистых воробьев.
Несмотря на рабочий день, в некоторых стойлах находились кони. Леня знает, что это или больные, – у них есть свой врач, которого называют ветеринаром, – или же выходной день. А то и ночная смена. Лошади живут, как люди, – болеют, работают, отдыхают.
– Леня! Да ты совсем джигитом стал, – раздается знакомый голос из приоткрытой двери кладовочки, и появляется Бабай. Его все так зовут. Он небольшого роста, сгорбленный, лицо в частых морщинах, как треснувшее стекло. Много лет Бабай был на лесоповале, но сейчас он почти вольный, хотя, как все, числится за комендатурой.
– Ты пришел коней поглядеть? Молодец! Правильно понимаешь: самое верное на свете – животное, а самый преданный друг – конь. Да ты и сам знаешь это. Но твоего Булата нет, он на работе.
– Бабай, можно я похожу по конюшне?
– Посмотри, посмотри, потом я тебя чаем угощу. Только будь осторожен, сзади к лошадям не подходи.
– Хорошо, Бабай!
На всякий случай Леня держится посреди конюшни, хотя никогда не видел, чтобы лошади лягали маленьких. На спор с Колькой, даже под Булатом пробегал, и тот ему ничего не сделал, только недовольно потряс гривой. Над каждым стойлом таблички, и Леня по пути медленно читает, буковка к Суковке, и получается: «Чайка», «Ландыш», «Малыш»… у каждой лошади свое имя.
Заходит за стойло, где проход для раздачи корма, и смотрит в ясли – не осталось ли там овса. Ясли не только пустые, но как будто их кто-то вымыл. Многие изгрызенны лошадьми, будто короедом. Видимо, и лошадям еды не хватает, раз доски грызут. Кони, стоящие в стойлах, с удивлением смотрят на проходящего мимо мальчика, который убеждается, что здесь нечем поживиться. Одна из них оскалила зубы на незнакомца.
Зашел к Бабаю на обещанный чай, присел к горящей буржуйке, взял протянутую кружку с заваренным смородиной кипятком и с интересом слушал Бабая, который мог рассказывать про коней множество историй.
Бабай в молодости много лет служил в кавалерии и так любил коней, что почти жил в конюшне. После того, как было выпито по второй кружке, он спохватился и спросил Леню:
– Ты ведь без спросу пошел из дома не для того, чтобы меня, старика, слушать. Что у тебя случилось?
Пришлось Лене и Бабаю рассказать про свою беду о заскучавшем воробышке, к которому он привык, подружился и хочет помочь, чтобы тот опять стал веселым. В конце своего печального повествования вытащил кусочек хлеба и объяснил Бабаю, что он хотел обменять свою порцию хлебушка с какой-нибудь лошадью на овес для воробья, но у них в кормушках ничего нет. Старик внимательно выслушал, молча взял Леню за руку и повел из кладовки в конюшню. Показывая на щебечущих воробьев, спросил:
– Как, на твой слух, они весело разговаривают между собой?
– Да! Мой воробей так же сначала со мной разговаривал, и голос у него был звонкий.
Бабай открыл дверь из конюшни, показал на кучу сена, приготовленного Для раздачи, вокруг которого прыгало много чирикающих между собой птиц.
– Леня! Эти ведь также не скучают?
Ленино молчание было согласием.
– Птицам тяжело зимой, но веселые они от того, что на свободе. Летят, куда хотят, и никто их не держит в коробке. Простор им нужен, сынок, размах для крыльев. Отпусти воробья.
– Я отпущу его, Бабай, вот только теплей станет.
Лицо старика расплылось в улыбке, морщины разгладились. Положив Лене на голову теплую ладонь, велел кушать хлебушек самому, а овса он ему немножко даст. Но чтобы никто не узнал. Через некоторое время qh вынес завязанный в тряпочку сверток. Вместе спрятали под рубашку, тепло распрощались, и Леня заторопился к своему другу поправлять настроение. На проходной попрощался с тетей Нюрой и зашагал в сторону своих бараков. У железнодорожного переезда увидел стоящий студебеккер с наращенными, над бортами решетками из досок, а за ними плотно сидящих заключенных и, как положено, у кабины, отгороженные от заключенных, несколько автоматчиков. Еще один солдат копался в моторе.
Навстречу, вырастая на глазах, шел лесовоз, у которого, видимо, отказали тормоза. Пытаясь объехать машину с зэками, он свернул на обледеневшую обочину. Тяжелую машину потянуло по льду – слишком крутой уклон. Лесовоз стал медленно, медленно клониться на сторону студебеккера. Из-под капота выглянуло вмиг побелевшее лицо водителя, его как ветром сдуло в сторону. Лесовоз упал на кабину, слышно было, как заскрежетал металл, бревна посыпались на дорогу, взвизгнули охрана и заключенные. Раздалась автоматная очередь. Конвой опытный, прогремела команда:
– Все с машины через задний борт!
Горохом посыпались из кузова прямо в лужу зэки.
Следующая команда еще более властная:
– Ложись!
Над головами на секунду замешкавшихся зэков прогремели автоматные очереди, все мгновенно легли в ледяную воду. Кое-кто из лежащих попытался отползти немного в сторону, где меньше воды, но прогремели еще выстрелы и возгласы энкавэдэшников:
– На нервах, контра, играете? Всем лежать смирно!
Из разбитой кабины лесовоза выполз водитель, из-под черного бушлата которого выглядывала тельняшка. Он в бога и черта костерил энкавэдэшную машину, загородившую проезд. Такую дерзость мог себе позволить только вольный человек. Конвой успокоился, убедившись, что это не нападение, а авария. Лежащим приказали подняться и колонной двинулись в находившуюся неподалеку зону, а Леня, оглохший, напуганный от выстрелов, припустил в сторону своего барака.
Дома, протягивая тоскующему воробышку овес, просил его поесть. Воробей, чтобы не обидеть Леню, клюнул несколько зернышек и опять молча насупился, отвернувшись в сторону.
1 2 3
– Нам бы твои заботы! Обожди, я тебя подвезу.
Он залез в кабину, открыл крышки котлов, накидал туда березовых чурок, пошарудил в котлах длинной кочергой, завинтил крышки, и машина с натужным воем дернулась раз, другой. Сани успели примерзнуть, но мороз не очень сильный – полозья саней сдвинулись на льду, и они поехали. Сидя на кожаном сиденьи, Леня с огорчением думал, что никто из его знакомых не видит, как он едет в кабине, держась одной рукой за баранку. У конбазы дядя Саша высадил Леню и предостерег, чтобы долго не задерживался, а то дома ему достанется.
На проходной – знакомая Лене тетя Нюра, которой в прошлом году отец пахал на лошади огород. На ее удивленный вопрос – зачем он пришел без отца? – почти честно ответил: хочется посмотреть, как живут лошади, и новое место Булата.
– Вообще-то посторонним находиться здесь нельзя, но так и быть, только недолго. Зайдя в конюшню, Леня увидел целый ряд отгороженных помещений, но без потолка – стойла для лошадей. Под крышей конюшни, на балках, находилось множество воробьев, которые оживленно переговаривались между собой, стараясь перекричать друг друга. Отдельно сидели степенные вороны, не обращая внимания на хулиганистых воробьев.
Несмотря на рабочий день, в некоторых стойлах находились кони. Леня знает, что это или больные, – у них есть свой врач, которого называют ветеринаром, – или же выходной день. А то и ночная смена. Лошади живут, как люди, – болеют, работают, отдыхают.
– Леня! Да ты совсем джигитом стал, – раздается знакомый голос из приоткрытой двери кладовочки, и появляется Бабай. Его все так зовут. Он небольшого роста, сгорбленный, лицо в частых морщинах, как треснувшее стекло. Много лет Бабай был на лесоповале, но сейчас он почти вольный, хотя, как все, числится за комендатурой.
– Ты пришел коней поглядеть? Молодец! Правильно понимаешь: самое верное на свете – животное, а самый преданный друг – конь. Да ты и сам знаешь это. Но твоего Булата нет, он на работе.
– Бабай, можно я похожу по конюшне?
– Посмотри, посмотри, потом я тебя чаем угощу. Только будь осторожен, сзади к лошадям не подходи.
– Хорошо, Бабай!
На всякий случай Леня держится посреди конюшни, хотя никогда не видел, чтобы лошади лягали маленьких. На спор с Колькой, даже под Булатом пробегал, и тот ему ничего не сделал, только недовольно потряс гривой. Над каждым стойлом таблички, и Леня по пути медленно читает, буковка к Суковке, и получается: «Чайка», «Ландыш», «Малыш»… у каждой лошади свое имя.
Заходит за стойло, где проход для раздачи корма, и смотрит в ясли – не осталось ли там овса. Ясли не только пустые, но как будто их кто-то вымыл. Многие изгрызенны лошадьми, будто короедом. Видимо, и лошадям еды не хватает, раз доски грызут. Кони, стоящие в стойлах, с удивлением смотрят на проходящего мимо мальчика, который убеждается, что здесь нечем поживиться. Одна из них оскалила зубы на незнакомца.
Зашел к Бабаю на обещанный чай, присел к горящей буржуйке, взял протянутую кружку с заваренным смородиной кипятком и с интересом слушал Бабая, который мог рассказывать про коней множество историй.
Бабай в молодости много лет служил в кавалерии и так любил коней, что почти жил в конюшне. После того, как было выпито по второй кружке, он спохватился и спросил Леню:
– Ты ведь без спросу пошел из дома не для того, чтобы меня, старика, слушать. Что у тебя случилось?
Пришлось Лене и Бабаю рассказать про свою беду о заскучавшем воробышке, к которому он привык, подружился и хочет помочь, чтобы тот опять стал веселым. В конце своего печального повествования вытащил кусочек хлеба и объяснил Бабаю, что он хотел обменять свою порцию хлебушка с какой-нибудь лошадью на овес для воробья, но у них в кормушках ничего нет. Старик внимательно выслушал, молча взял Леню за руку и повел из кладовки в конюшню. Показывая на щебечущих воробьев, спросил:
– Как, на твой слух, они весело разговаривают между собой?
– Да! Мой воробей так же сначала со мной разговаривал, и голос у него был звонкий.
Бабай открыл дверь из конюшни, показал на кучу сена, приготовленного Для раздачи, вокруг которого прыгало много чирикающих между собой птиц.
– Леня! Эти ведь также не скучают?
Ленино молчание было согласием.
– Птицам тяжело зимой, но веселые они от того, что на свободе. Летят, куда хотят, и никто их не держит в коробке. Простор им нужен, сынок, размах для крыльев. Отпусти воробья.
– Я отпущу его, Бабай, вот только теплей станет.
Лицо старика расплылось в улыбке, морщины разгладились. Положив Лене на голову теплую ладонь, велел кушать хлебушек самому, а овса он ему немножко даст. Но чтобы никто не узнал. Через некоторое время qh вынес завязанный в тряпочку сверток. Вместе спрятали под рубашку, тепло распрощались, и Леня заторопился к своему другу поправлять настроение. На проходной попрощался с тетей Нюрой и зашагал в сторону своих бараков. У железнодорожного переезда увидел стоящий студебеккер с наращенными, над бортами решетками из досок, а за ними плотно сидящих заключенных и, как положено, у кабины, отгороженные от заключенных, несколько автоматчиков. Еще один солдат копался в моторе.
Навстречу, вырастая на глазах, шел лесовоз, у которого, видимо, отказали тормоза. Пытаясь объехать машину с зэками, он свернул на обледеневшую обочину. Тяжелую машину потянуло по льду – слишком крутой уклон. Лесовоз стал медленно, медленно клониться на сторону студебеккера. Из-под капота выглянуло вмиг побелевшее лицо водителя, его как ветром сдуло в сторону. Лесовоз упал на кабину, слышно было, как заскрежетал металл, бревна посыпались на дорогу, взвизгнули охрана и заключенные. Раздалась автоматная очередь. Конвой опытный, прогремела команда:
– Все с машины через задний борт!
Горохом посыпались из кузова прямо в лужу зэки.
Следующая команда еще более властная:
– Ложись!
Над головами на секунду замешкавшихся зэков прогремели автоматные очереди, все мгновенно легли в ледяную воду. Кое-кто из лежащих попытался отползти немного в сторону, где меньше воды, но прогремели еще выстрелы и возгласы энкавэдэшников:
– На нервах, контра, играете? Всем лежать смирно!
Из разбитой кабины лесовоза выполз водитель, из-под черного бушлата которого выглядывала тельняшка. Он в бога и черта костерил энкавэдэшную машину, загородившую проезд. Такую дерзость мог себе позволить только вольный человек. Конвой успокоился, убедившись, что это не нападение, а авария. Лежащим приказали подняться и колонной двинулись в находившуюся неподалеку зону, а Леня, оглохший, напуганный от выстрелов, припустил в сторону своего барака.
Дома, протягивая тоскующему воробышку овес, просил его поесть. Воробей, чтобы не обидеть Леню, клюнул несколько зернышек и опять молча насупился, отвернувшись в сторону.
1 2 3