нет, негритянку погребли целой на местном кладбище и
написали на дощечке ее голландское имя. От нее дочь
унаследовала пышные формы и цвет кожи, а от отца- глаза,
золотистые и словно изумленные; у Нельсона Фарины были все
основания считать, что у него в доме растет самая красивая
женщина на свете.
Познакомившись еще в первую избирательную кампанию с
сенатором Онесимо Санчесом, Нельсон Фарина попросил того помочь
ему обзавестись фальшивым удостоверением личности, которое
позволило бы ему жить не испытывая страха перед законом.
Сенатор вежливо, но твердо ему отказал. Нельсон Фарина не
сложил оружия и несколько лет подряд, в каждый новый приезд
сенатора, находил повод обратиться к нему со своей просьбой.
Однако ответ он всегда получал один и тот же. Так что на этот
раз он решил остаться в гамаке, обреченный гнить заживо в этом
пышущем зноем месте, которое когда-то было прибежищем корсаров.
Услыхав аплодисменты, раздавшиеся после окончания речи, он
приподнялся, вытянул шею и увидел поверх забора оборотную
сторону представления: косые подпорки зданий, арматуру
деревьев, служителей, которые, оставаясь невидимыми для толпы,
двигали трансокеанский лайнер. Вся накопившаяся злость
выплеснулась из Нельсона Фарины.
- Merde, - сказал он. - c'est le Blacaman delа
politique.
После выступления сенатор, как обычно, совершил, под
музыку оркестра и вспышки пиротехнических ракет, прогулку по
улицам, во время которой жители селения, окружив его, докучали
ему рассказами о своих невзгодах. Сенатор доброжелательно
выслушивал каждого и всегда находил способ утешить, не беря на
себя при этом никаких трудновыполнимых обязательств. Одной
женщине, взобравшейся со своими шестью малолетними детьми на
крышу дома, удалось перекричать шум толпы и взрывы петард.
- Я совсем малого прошу, сенатор, - кричала она, - мне
нужен только осел, возить воду из Пруда Висельника!
Сенатор посмотрел на шестерых грязных и худых малышей.
- Что сталось с твоим мужем? -- спросил он ее.
- Отправился искать счастье на остров Аруба,- ответила
добродушно женщина, - а встретил иностранку, из тех, что
вставляют себе в зубы алмазы.
Толпа встретила ее ответ взрывом хохота.
- Хорошо, - сказал сенатор, - осел у тебя будет.
И скоро один из его помощников привел в дом женщины
вьючного осла, на боках которого несмываемой краской был
написан избирательный лозунг, дабы никто не забыл, что этот
осел подарен сенатором.
За время своей недолгой прогулки сенатор оказывал знаки
доброго расположения и другим жителям городка, а кроме того,
собственноручно дал ложку лекарства больному, который, чтобы
посмотреть, как пройдет сенатор, велел вынести свою кровать на
улицу. Огибая последний угол, сенатор сквозь щели в заборе
патио увидел Нельсона Фарину, лежащего в гамаке; Нельсон Фарина
показался ему пепельно-серым и печальным, однако сенатор, хоть
и без особой радости, его приветствовал:
- Как поживаете?
Тот повернулся к сенатору и утопил его в янтаре своих
грустных глаз.
- Moi, vouz savez, - ответил он.
Услышав разговор, в патио вышла его дочь. На ней был
старенький халат, голову украшали разноцветные банты, а лицо
было намазано кремом от загара, но даже в таком виде она была
самой красивой женщиной на свете. У сенатора даже дыхание
перехватило.
- Черт возьми, - изумленно выдохнул он, - надо же,
чтобы Бог такое создал!
Тем же вечером Нельсон Фарина велел дочери надеть на себя
лучшее, что у нее было, и послал ее к сенатору. Двое охранников
с винтовками, разморенные жарой и клюющие носом в
предоставленном гостю доме, приказали ей сесть на единственный
стул в передней и ждать.
Сенатор заседал в соседней комнате вместе с самыми
влиятельными жителями Наместничьих Роз, приглашенными, чтобы он
мог напрямик сказать им о том, о чем не говорил в своих
выступлениях. Эти люди были столь похожи на тех, кто всегда
присутствовал на таких заседаниях во всех городках пустыни, что
сенатору казалось, будто каждый вечер происходит одно и тоже
заседание, которое ему давно уже осточертело. Рубашка на
сенаторе пропиталась потом, и он пытался высушить ее на себе
струей горячего воздуха от вентилятора, назойливо жужжавшего в
сонном оцепенении комнаты.
- Мы с вами, разумеется, кормимся не бумажными птичками,
- говорил сенатор. - И мы знаем, что с того дня, как в этой
выгребной яме появятся цветы и деревья, а в прудах вместо
головастиков заведутся карпы, ни вам, ни мне делать здесь будет
нечего. Вы меня понимаете?
Все молчали. Продолжая говорить, сенатор оторвал листок от
календаря и сложил из него бумажную бабочку. Просто так,
машинально, он бросил ее в струю воздуха от вентилятора, и
бабочка, описав круг, выпорхнула в приоткрытую дверь. Сенатор
говорил спокойно, так как не смог бы говорить никогда, если бы
не вступил в тайный сговор со смертью.
- В таком случае, - сказал он, - мне не нужно повторять
то, что вы и сами прекрасно знаете: в моем переизбрании вы
заинтересованы больше меня, потому что я гнилой водой и
индейским потом сыт по горло, а вы, наоборот, этим живете.
Когда бумажная бабочка вылетела в переднюю, Лаура Фарина
сразу же ее увидела. Увидела она одна, потому что охранники
спали сидя, обхватив руками винтовки, на скамейках со спинками.
Огромная бабочка с рисунками на крыльях сделала несколько
кругов, потом лист бумаги развернулся и прилип к стене. Лаура
Фарина попробовала оторвать его ногтями. Один из охранников,
разбуженный звуком аплодисментов, раздавшихся в соседней
комнате, сказал, что попытка ее напрасна.
- Не оторвешь, - пробормотал он сквозь сон, - потому
что она нарисована на стене.
Лаура Фарина снова уселась на стул, и как раз в это время
начали выходить заседавшие. Сенатор, держась за ручку двери,
стоял в дверном проеме и увидал Лауру Фарину, только когда
передняя опустела.
- Что ты здесь делаешь?
- C'est de la part de mon pиre, - ответила она.
Сенатор понял. Он пристально посмотрел на спящего
охранника, потом на Лауру Фарину, чья немыслимая красота в один
миг одержала победу над его болью, и подумал, что за него все
уже решила смерть.
- Входи, - сказал он ей.
Лаура Фарина остановилась, словно зачарованная, в дверях:
по комнате порхали, как вылетевшая к ней бабочка, тысячи
банковских билетов. Но Онесимо Санчес выключил вентилятор, и
банкноты, которые уже ничто не поддерживало в воздухе, стали
опускаться на пол и на все вещи в комнате.
1 2 3
написали на дощечке ее голландское имя. От нее дочь
унаследовала пышные формы и цвет кожи, а от отца- глаза,
золотистые и словно изумленные; у Нельсона Фарины были все
основания считать, что у него в доме растет самая красивая
женщина на свете.
Познакомившись еще в первую избирательную кампанию с
сенатором Онесимо Санчесом, Нельсон Фарина попросил того помочь
ему обзавестись фальшивым удостоверением личности, которое
позволило бы ему жить не испытывая страха перед законом.
Сенатор вежливо, но твердо ему отказал. Нельсон Фарина не
сложил оружия и несколько лет подряд, в каждый новый приезд
сенатора, находил повод обратиться к нему со своей просьбой.
Однако ответ он всегда получал один и тот же. Так что на этот
раз он решил остаться в гамаке, обреченный гнить заживо в этом
пышущем зноем месте, которое когда-то было прибежищем корсаров.
Услыхав аплодисменты, раздавшиеся после окончания речи, он
приподнялся, вытянул шею и увидел поверх забора оборотную
сторону представления: косые подпорки зданий, арматуру
деревьев, служителей, которые, оставаясь невидимыми для толпы,
двигали трансокеанский лайнер. Вся накопившаяся злость
выплеснулась из Нельсона Фарины.
- Merde, - сказал он. - c'est le Blacaman delа
politique.
После выступления сенатор, как обычно, совершил, под
музыку оркестра и вспышки пиротехнических ракет, прогулку по
улицам, во время которой жители селения, окружив его, докучали
ему рассказами о своих невзгодах. Сенатор доброжелательно
выслушивал каждого и всегда находил способ утешить, не беря на
себя при этом никаких трудновыполнимых обязательств. Одной
женщине, взобравшейся со своими шестью малолетними детьми на
крышу дома, удалось перекричать шум толпы и взрывы петард.
- Я совсем малого прошу, сенатор, - кричала она, - мне
нужен только осел, возить воду из Пруда Висельника!
Сенатор посмотрел на шестерых грязных и худых малышей.
- Что сталось с твоим мужем? -- спросил он ее.
- Отправился искать счастье на остров Аруба,- ответила
добродушно женщина, - а встретил иностранку, из тех, что
вставляют себе в зубы алмазы.
Толпа встретила ее ответ взрывом хохота.
- Хорошо, - сказал сенатор, - осел у тебя будет.
И скоро один из его помощников привел в дом женщины
вьючного осла, на боках которого несмываемой краской был
написан избирательный лозунг, дабы никто не забыл, что этот
осел подарен сенатором.
За время своей недолгой прогулки сенатор оказывал знаки
доброго расположения и другим жителям городка, а кроме того,
собственноручно дал ложку лекарства больному, который, чтобы
посмотреть, как пройдет сенатор, велел вынести свою кровать на
улицу. Огибая последний угол, сенатор сквозь щели в заборе
патио увидел Нельсона Фарину, лежащего в гамаке; Нельсон Фарина
показался ему пепельно-серым и печальным, однако сенатор, хоть
и без особой радости, его приветствовал:
- Как поживаете?
Тот повернулся к сенатору и утопил его в янтаре своих
грустных глаз.
- Moi, vouz savez, - ответил он.
Услышав разговор, в патио вышла его дочь. На ней был
старенький халат, голову украшали разноцветные банты, а лицо
было намазано кремом от загара, но даже в таком виде она была
самой красивой женщиной на свете. У сенатора даже дыхание
перехватило.
- Черт возьми, - изумленно выдохнул он, - надо же,
чтобы Бог такое создал!
Тем же вечером Нельсон Фарина велел дочери надеть на себя
лучшее, что у нее было, и послал ее к сенатору. Двое охранников
с винтовками, разморенные жарой и клюющие носом в
предоставленном гостю доме, приказали ей сесть на единственный
стул в передней и ждать.
Сенатор заседал в соседней комнате вместе с самыми
влиятельными жителями Наместничьих Роз, приглашенными, чтобы он
мог напрямик сказать им о том, о чем не говорил в своих
выступлениях. Эти люди были столь похожи на тех, кто всегда
присутствовал на таких заседаниях во всех городках пустыни, что
сенатору казалось, будто каждый вечер происходит одно и тоже
заседание, которое ему давно уже осточертело. Рубашка на
сенаторе пропиталась потом, и он пытался высушить ее на себе
струей горячего воздуха от вентилятора, назойливо жужжавшего в
сонном оцепенении комнаты.
- Мы с вами, разумеется, кормимся не бумажными птичками,
- говорил сенатор. - И мы знаем, что с того дня, как в этой
выгребной яме появятся цветы и деревья, а в прудах вместо
головастиков заведутся карпы, ни вам, ни мне делать здесь будет
нечего. Вы меня понимаете?
Все молчали. Продолжая говорить, сенатор оторвал листок от
календаря и сложил из него бумажную бабочку. Просто так,
машинально, он бросил ее в струю воздуха от вентилятора, и
бабочка, описав круг, выпорхнула в приоткрытую дверь. Сенатор
говорил спокойно, так как не смог бы говорить никогда, если бы
не вступил в тайный сговор со смертью.
- В таком случае, - сказал он, - мне не нужно повторять
то, что вы и сами прекрасно знаете: в моем переизбрании вы
заинтересованы больше меня, потому что я гнилой водой и
индейским потом сыт по горло, а вы, наоборот, этим живете.
Когда бумажная бабочка вылетела в переднюю, Лаура Фарина
сразу же ее увидела. Увидела она одна, потому что охранники
спали сидя, обхватив руками винтовки, на скамейках со спинками.
Огромная бабочка с рисунками на крыльях сделала несколько
кругов, потом лист бумаги развернулся и прилип к стене. Лаура
Фарина попробовала оторвать его ногтями. Один из охранников,
разбуженный звуком аплодисментов, раздавшихся в соседней
комнате, сказал, что попытка ее напрасна.
- Не оторвешь, - пробормотал он сквозь сон, - потому
что она нарисована на стене.
Лаура Фарина снова уселась на стул, и как раз в это время
начали выходить заседавшие. Сенатор, держась за ручку двери,
стоял в дверном проеме и увидал Лауру Фарину, только когда
передняя опустела.
- Что ты здесь делаешь?
- C'est de la part de mon pиre, - ответила она.
Сенатор понял. Он пристально посмотрел на спящего
охранника, потом на Лауру Фарину, чья немыслимая красота в один
миг одержала победу над его болью, и подумал, что за него все
уже решила смерть.
- Входи, - сказал он ей.
Лаура Фарина остановилась, словно зачарованная, в дверях:
по комнате порхали, как вылетевшая к ней бабочка, тысячи
банковских билетов. Но Онесимо Санчес выключил вентилятор, и
банкноты, которые уже ничто не поддерживало в воздухе, стали
опускаться на пол и на все вещи в комнате.
1 2 3