Моргуну не пришлось пить такой воды; еще в станице Ново-Орской бродяга, с несколькими обозными, успел нагрузить целую фуру большими пятнистыми арбузами. Арбузы накалились на степном солнце, сделались дряблыми, их корка походила на размокшую кожу, и все же люди ели этот сладкий студень – почти украдкой, чтобы не видели и не отняли другие – более сильные и жестокие.
За день до побега Моргун-Поплевкин полез в фуру за арбузом, вытащил теплый шар и только собрался разбить его о колено, как вдруг услышал страшный, летящий к самому небу, женский крик.
Моргун от неожиданности выронил арбуз из рук, не замечая, как он разбился. Люди соскакивали с подвод и бежали куда-то вперед, в голову обоза, поскальзываясь на солончаковой земле. Поплевкин ругаясь, встал во весь рост на повозке, силясь разглядеть то, что произошло впереди.
Но увидел лишь, что сквозь чащу тел пронеслись поднятые, белые, женские руки, мелькнуло лицо, но ни лицо, ни руки не вырвались из кольца людей. Над толпой поднялся приклад, потом взлетел одинокий выстрел; вслед за выстрелом все затихло.
Поплевкин сел в фуру, но вдруг вскочил, как ударенный. Мимо него, разбрасывая толкущихся на месте солдат, быстро пробежал кто-то, кого Поплевкин не мог узнать сейчас, но которого он знал всю жизнь так же хорошо, как и себя самого. У людей бывает такое чувство, которое они вряд ли смогут объяснить. Оно похоже скорее на страх, чем на растерянность. Чувство это вырастает мгновенно, как волшебный цветок факира, причем корни его бывают скрыты в необъяснимом.
Такое чувство испытал и Моргун-Поплевкин. Он даже не успел как следует рассмотреть пробежавшего человека, бродяга не увидел, а именно почувствовал его, как чувствуют ветер, холод и свое собственное тело.
– Погоди, погоди, – закричал Моргун, ринувшись с фуры, но он не мог догнать бегущего, ибо впопыхах мешком свалился с повозки, попав рукой в раздавленный арбуз. Поплевкин стряхнул прилипшие к рукаву семечки и вытер руку полой шинели.
– Что за дьявол! – выругался он, силясь что-то вспомнить, почесал бровь, потом безнадежно махнул рукой и полез обратно на козлы. Повозки снова двинулись вперед, и Моргун под скрип колес долго соображал, за что могла быть убита женщина. Когда фура поравнялась с брошенным на месте трупом убитой, Поплевкин невольно отвернулся: тело женщины пугало его своей необычностью – ведь на войне убивают крепких и сильных мужчин. В это время к повозке Моргуна подбежал знакомый солдат с исступленными синими глазами на худом лице. Одно плечо солдата все время подрагивало, тогда как другое оставалось недвижным.
– Дай арбуз, сморился! – крикнул солдат Моргуну. Когда солдат протянул руку за арбузом, Поплевкин увидел под ногтями густую каемку плохо стертой крови и растерянно взглянул на нее.
– Что это ты? – спросил солдат, заметив взгляд Моргуна и обсасывая усы, покрытые арбузным студнем. Тогда бродяга заметил следы свежей крови на штыке солдата.
– Кого это ты? – прошептал Моргун, нагибаясь с козел.
Солдат сначала не расслышал вопроса; он ел арбуз, захлебываясь и по-прежнему дергая плечом.
– Слушай, дружок, кого это ты? – повторил опять Моргун, чувствуя, как его сердце замирает в ожидании ответа.
– Чего пристал? – вдруг заорал солдат, скрывая лицо в развороченном арбузе. – Ну, бабу ту, вон, кончил… Чего привязался?… Говорят, комиссарша какая-то, бумаги нашли у ней. Выстрелили в затылок, а она все ворочается. А ты чего пытаешь, солдатской жизни не знаешь, разве баб легко убивать?
– Да я ничего не пытаю, – тихо сказал Моргун-Поплевкин. – А не знаешь ты, кто сейчас здесь бежал?
– Ничего не видел, знать не знаю! Слышь-ка, дай ухо, скажу чего-то.
Моргун наклонился вниз.
– Подаваться, дурак, надо скорей, понял? – прошептал солдат. – Новая сила на нас идет, Щеткина отряд, никого в плен не берет. Вот сам почитай…
– Эй, друг, постой… Как, как ты сказал? Чей он по фамилии?
Моргун с недоумением развернул желтый лист фронтовой газеты, оставленный солдатом.
«Не смешно ли делается всем вам, ребята, когда мы слушаем дерзкое хвастовство подобных бандитов? – читал Моргун. – Продавшийся кремлевским работникам предводитель грабительской рвани Павел Щеткин грозит нам, ребята, тем, что не будет брать в плен ни одного солдата доблестной Южной Армии. Мы знаем, что подобные угрозы не могут запугать славных бойцов. Пусть Щеткин вспомнит, если у него еще не отшибло памяти, как отличились наши части в многократных боях. Кто, как не наш славный пятый егерский башкирский полк, одержал победу над грачевским отрядом под Извозом в виду Верхнеуральска? А волчьи сотни, разбившие превосходные силы противника в битве под Янгельской? Мы укажем еще Щеткину на беспримерные подвиги братских славянских легионов; противник, верно, не забыл клинков польских улан генерала Бржезловского, верных ударов сербов, дерущихся под синим знаменем генерала Ракича?
… Нам известно, что подосланные противником шептуны сеют в частях совершенно вздорные слухи, преувеличивая силу и способности отряда упомянутого Щеткина.
… Пусть обманутые этим темным авантюристом солдаты-красногвардейцы знают, что Щеткина ждет только смерть; при поимке он будет расстрелян тотчас же по удостоверению его личности, как изменник и предатель дела спасения родины… Только нечестный подкуп может заставить русского офицера, каким являлся Щеткин до этого времени, переменить мундир на знак красной звезды, свет которой указывает путь всем бездельникам, насильникам и просто бандитам по призванию»…
Моргун-Поплевкин возбужденно скомкал желтый газетный лист. Он, конечно, не стал читать дальше все то, о чем большими и жирными буквами кричала фронтовая газета «Русский Богатырь». «Новое дело… Ну и жизнь человеческая! – думал бродяга. – Кто знает теперь, что случится впереди? Разве я знал, что к белым попаду? А теперь еще чудеса новые. Ай да Паша Фельдфебель! Вот герой так герой!»
Действительно, Моргуну не зря приходилось думать о превратностях человеческой судьбы. Разве он в самом деле знал, что в Челябинске на вокзале к нему подойдет рослый детина в шапке в виде лодки и, еще издалека поманив Поплевкина заскорузлым пальцем, спросит у него, грамотен ли он?
Моргун сейчас даже сплюнул от злости, вспомнив, что комендантский сержант выразил свое удивление по поводу того, что грамотный человек почему-то не читал приказа о мобилизации. Поплевкину не пришлось спорить с чехом очень долго, ибо сержант довольно прозрачно намекнул, что Моргун может попасть именно к тому забору, на котором висит приказ. Моргуна увели куда следует, чехи долго топали на него ногами, выкрикивали хором какие-то, несколько сходные с великорусскими, ругательства, и, наконец, он получил все, что полагается иметь солдату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46