Ведь скоро он - молодой, ослепленный животным инстинктом самосохранения, обезумев от страха, будет ползти по этой ложбинке вверх, прямо к себе - старику с изношенным сердцем. Ползти, чтобы потом всю жизнь проклинать эти позорные минуты.
Маликов напряженно глядел на ложбинку.
Встретить, лихорадочно думал он. Надавать по морде. Погнать, как поганого щенка, обратно... Тут старик вспомнил, что тот, молодой, вооружен, и сразу остыл. Да, ему в таком состоянии пристрелить меня - дело момента. И объясниться не успеем... Пропустить мимо и схватить сзади... Не-ет, староват. Не устою... Подножку... повалить, распластать, а уж потом спокойно объясниться. Да нет, чепуха все. Каков я в молодости-то был? Крепок, изворотлив, как ящерица. В отряде меня мало кто одолеть мог. А уж старик немощный и подавно... Все не то. Он услышал шорох и хруст в кустарнике внизу. Ползет. Поздно! Некогда решать. А, ладно! Как получится... Он торопливо оглянулся, выбрал ствол потолще и скрылся за ним. Вжался в серую грубую кору, чутко прислушался. По ложбинке, сипло дыша, карабкался человек.
Когда шум приблизился, Маликов присел за деревом и осторожно поглядел в просвет между ветками. Он увидел крупного парня в мокрой от пота рубашке и грязных широких брюках, заправленных в пыльные сапоги. Автомат тот волочил за ремень.
Старик хорошо разглядел его крепкие плечи и руки. Мельком увидел красное от напряжения лицо - свое молодое лицо, такое знакомое и полузабытое. Взглянул с сожалением на свои старческие слабые руки, морщинистые и дряблые. Силы были неравны.
Парень закинул ремень автомата на плечо и, не оглядываясь, неровными тяжелыми шагами побежал вверх по склону. Маликов с горечью поглядел ему вслед.
Что поделаешь. Беги. Быть может, так и надо. Впереди у тебя долгие годы страданий и раздумий - ради того лишь, чтобы узнать то главное, что теперь известно мне, - что ты еще вернешься сюда. Рано или поздно. Обязательно приходит время, когда надо платить свои долги.
Маликов медленно вышел из-за дерева, миновал ложбинку и пошел вниз по склону, наискосок, к руслу, к выстрелам. Он надеялся выйти к убитым карателям, у одного из которых парень недавно взял автомат.
Встреча с самим собой не произвела на него особенного впечатления. Мимо него просто пробежал молодой парень, который, как подсказывала холодная память, и был им, Маликовым в молодости. И все...
От последних деревьев к камням Маликов скатился стремительно, как мальчишка, боясь, что немцы на той стороне заметят его и подстрелят раньше, чем он доберется до оружия. Но обошлось.
Он с трудом дополз до убитых, снял с одного из них автомат. Когда добрался до валунов и занял удобную позицию, автомат Сосновского уже молчал.
Вскоре между камней замелькали зеленые каски. Потом немцы поодиночке начали вставать в полный рост. В их движениях сквозила нерешительность, но, чувствуя, что опасность миновала, они, разгоряченные еще недавним боем, стали оживленно обсуждать что-то друг с другом.
"Айн, цвай, драй, фир..." - считал ефрейтор тела партизан. Потом он громко, для всех, сказал несколько слов, и остальные преувеличенно громко загоготали, но смех получился неестественным, вымученным.
А все-таки трусите, удовлетворенно отметил Маликов. Ему почему-то казалось, что все происходит не с ним, что он лишь сторонний наблюдатель.
Солдаты неторопливо выстраивались в цепь. Потом один из уцелевших офицеров подал команду, и цепь снова двинулась через русло.
Долго выжидать было нельзя. Маликов вспомнил, что с флангов обходят каратели. Но все же подпустил поближе, чтобы не давать маху, и затем нажал на спусковой крючок. Автомат резко задергался в его отвыкших от оружия стариковских руках. Несколько солдат мигом пропали за камнями.
Снова перестрелка. Время от времени Маликов оглядывался назад - не подходят ли с тыла каратели? Но они просто не успели еще дойти до того места, где он залег.
Он сдерживал немцев всего восемь минут, а затем шальная пуля, слегка задев камень, изменила направление и, миновав распахнувшуюся пижамную куртку, вошла точно между четвертым и пятым ребром слева.
Маликов уронил автомат, криво сполз с валуна на влажный мох и так остался лежать - лицом на покатом боку большого камня, вросшего на три четверти в землю. Последнее, что увидели его глаза, была шершавая поверхность этого камня, забрызганная кровью, и обрывок мха, разросшийся в невиданный сказочный лес.
И Маликов шагнул в заросли его...
И снова немыслимый полет сквозь тьму. Постепенно он растворялся в ней, теряя частицы себя. Он не мог, не в состоянии был противиться этому распылению, и его оставалось все меньше и меньше, но тут на грани, разделяющей временную тьму перехода и окончательный мрак небытия, он понял, что снова лежит на больничной койке, и облегченно вздохнул. Теперь он спокоен. Долг отдан сполна.
Он вернулся. Небытие теперь не страшило его. Маликов был готов к его приходу...
Ефрейтор стоял над тем местом, откуда в последний раз велся огонь по цепи, - на самом краю русла, возле пологого склона, поросшего высокими старыми буками, на стволах которых белели свежие следы от пуль.
Он никак не мог прийти в себя. Ладонь его левой руки лежала на горячем от стрельбы стволе автомата, другой ладонью он напряженно сжимал рукоятку. Но стрелять было не в кого. Удивленно задрав брови, ефрейтор рассматривал брошенный у подножия валуна "шмайссер", россыпь отстрелянных гильз. На поверхности валуна - размазанная полоса крови. И никого. Отсюда до самых деревьев простиралось открытое пространство, и русский партизан не мог уйти незамеченным...
Руки патологоанатома были в толстых перчатках из желтой резины. Они держали сердце Маликова. Патологоанатом внимательно осматривал его и при этом удивленно покачивал головой.
На вскрытии присутствовал врач инфарктного отделения, во время дежурства которого умер Маликов. Он заглядывал через плечо патологоанатома. Видно ему было плохо, он морщил лоб, щурился и наконец нетерпеливо спросил:
– Ну, что там?
Патологоанатом искоса глянул на него.
– Что? Очень занятная штука, вот что. - Он протянул кардиологу сердце и указал на отверстие с изъеденными краями в стенке сердца. - Здесь все ясно. - Затем он повернул сердце обратной стороной и указал на второе, похожее, отверстие в стенке сердца. - И здесь как будто все ясно. Не так ли? И там, и здесь следы некроза налицо - инфаркт. Но тогда как объяснить это?.. - Он ввел в отверстие указательный палец. Кончик его показался из другого отверстия. - Какая поразительная симметрия! Она вам ничего не напоминает?
Кардиолог с сомнением покривил губы, нерешительно молвил:
– М-м-м, похоже на... след пулевого ранения?
– И форма самих отверстий не соответствует обычным разрывам ткани, добавил патологоанатом.
1 2 3 4 5 6
Маликов напряженно глядел на ложбинку.
Встретить, лихорадочно думал он. Надавать по морде. Погнать, как поганого щенка, обратно... Тут старик вспомнил, что тот, молодой, вооружен, и сразу остыл. Да, ему в таком состоянии пристрелить меня - дело момента. И объясниться не успеем... Пропустить мимо и схватить сзади... Не-ет, староват. Не устою... Подножку... повалить, распластать, а уж потом спокойно объясниться. Да нет, чепуха все. Каков я в молодости-то был? Крепок, изворотлив, как ящерица. В отряде меня мало кто одолеть мог. А уж старик немощный и подавно... Все не то. Он услышал шорох и хруст в кустарнике внизу. Ползет. Поздно! Некогда решать. А, ладно! Как получится... Он торопливо оглянулся, выбрал ствол потолще и скрылся за ним. Вжался в серую грубую кору, чутко прислушался. По ложбинке, сипло дыша, карабкался человек.
Когда шум приблизился, Маликов присел за деревом и осторожно поглядел в просвет между ветками. Он увидел крупного парня в мокрой от пота рубашке и грязных широких брюках, заправленных в пыльные сапоги. Автомат тот волочил за ремень.
Старик хорошо разглядел его крепкие плечи и руки. Мельком увидел красное от напряжения лицо - свое молодое лицо, такое знакомое и полузабытое. Взглянул с сожалением на свои старческие слабые руки, морщинистые и дряблые. Силы были неравны.
Парень закинул ремень автомата на плечо и, не оглядываясь, неровными тяжелыми шагами побежал вверх по склону. Маликов с горечью поглядел ему вслед.
Что поделаешь. Беги. Быть может, так и надо. Впереди у тебя долгие годы страданий и раздумий - ради того лишь, чтобы узнать то главное, что теперь известно мне, - что ты еще вернешься сюда. Рано или поздно. Обязательно приходит время, когда надо платить свои долги.
Маликов медленно вышел из-за дерева, миновал ложбинку и пошел вниз по склону, наискосок, к руслу, к выстрелам. Он надеялся выйти к убитым карателям, у одного из которых парень недавно взял автомат.
Встреча с самим собой не произвела на него особенного впечатления. Мимо него просто пробежал молодой парень, который, как подсказывала холодная память, и был им, Маликовым в молодости. И все...
От последних деревьев к камням Маликов скатился стремительно, как мальчишка, боясь, что немцы на той стороне заметят его и подстрелят раньше, чем он доберется до оружия. Но обошлось.
Он с трудом дополз до убитых, снял с одного из них автомат. Когда добрался до валунов и занял удобную позицию, автомат Сосновского уже молчал.
Вскоре между камней замелькали зеленые каски. Потом немцы поодиночке начали вставать в полный рост. В их движениях сквозила нерешительность, но, чувствуя, что опасность миновала, они, разгоряченные еще недавним боем, стали оживленно обсуждать что-то друг с другом.
"Айн, цвай, драй, фир..." - считал ефрейтор тела партизан. Потом он громко, для всех, сказал несколько слов, и остальные преувеличенно громко загоготали, но смех получился неестественным, вымученным.
А все-таки трусите, удовлетворенно отметил Маликов. Ему почему-то казалось, что все происходит не с ним, что он лишь сторонний наблюдатель.
Солдаты неторопливо выстраивались в цепь. Потом один из уцелевших офицеров подал команду, и цепь снова двинулась через русло.
Долго выжидать было нельзя. Маликов вспомнил, что с флангов обходят каратели. Но все же подпустил поближе, чтобы не давать маху, и затем нажал на спусковой крючок. Автомат резко задергался в его отвыкших от оружия стариковских руках. Несколько солдат мигом пропали за камнями.
Снова перестрелка. Время от времени Маликов оглядывался назад - не подходят ли с тыла каратели? Но они просто не успели еще дойти до того места, где он залег.
Он сдерживал немцев всего восемь минут, а затем шальная пуля, слегка задев камень, изменила направление и, миновав распахнувшуюся пижамную куртку, вошла точно между четвертым и пятым ребром слева.
Маликов уронил автомат, криво сполз с валуна на влажный мох и так остался лежать - лицом на покатом боку большого камня, вросшего на три четверти в землю. Последнее, что увидели его глаза, была шершавая поверхность этого камня, забрызганная кровью, и обрывок мха, разросшийся в невиданный сказочный лес.
И Маликов шагнул в заросли его...
И снова немыслимый полет сквозь тьму. Постепенно он растворялся в ней, теряя частицы себя. Он не мог, не в состоянии был противиться этому распылению, и его оставалось все меньше и меньше, но тут на грани, разделяющей временную тьму перехода и окончательный мрак небытия, он понял, что снова лежит на больничной койке, и облегченно вздохнул. Теперь он спокоен. Долг отдан сполна.
Он вернулся. Небытие теперь не страшило его. Маликов был готов к его приходу...
Ефрейтор стоял над тем местом, откуда в последний раз велся огонь по цепи, - на самом краю русла, возле пологого склона, поросшего высокими старыми буками, на стволах которых белели свежие следы от пуль.
Он никак не мог прийти в себя. Ладонь его левой руки лежала на горячем от стрельбы стволе автомата, другой ладонью он напряженно сжимал рукоятку. Но стрелять было не в кого. Удивленно задрав брови, ефрейтор рассматривал брошенный у подножия валуна "шмайссер", россыпь отстрелянных гильз. На поверхности валуна - размазанная полоса крови. И никого. Отсюда до самых деревьев простиралось открытое пространство, и русский партизан не мог уйти незамеченным...
Руки патологоанатома были в толстых перчатках из желтой резины. Они держали сердце Маликова. Патологоанатом внимательно осматривал его и при этом удивленно покачивал головой.
На вскрытии присутствовал врач инфарктного отделения, во время дежурства которого умер Маликов. Он заглядывал через плечо патологоанатома. Видно ему было плохо, он морщил лоб, щурился и наконец нетерпеливо спросил:
– Ну, что там?
Патологоанатом искоса глянул на него.
– Что? Очень занятная штука, вот что. - Он протянул кардиологу сердце и указал на отверстие с изъеденными краями в стенке сердца. - Здесь все ясно. - Затем он повернул сердце обратной стороной и указал на второе, похожее, отверстие в стенке сердца. - И здесь как будто все ясно. Не так ли? И там, и здесь следы некроза налицо - инфаркт. Но тогда как объяснить это?.. - Он ввел в отверстие указательный палец. Кончик его показался из другого отверстия. - Какая поразительная симметрия! Она вам ничего не напоминает?
Кардиолог с сомнением покривил губы, нерешительно молвил:
– М-м-м, похоже на... след пулевого ранения?
– И форма самих отверстий не соответствует обычным разрывам ткани, добавил патологоанатом.
1 2 3 4 5 6