– Сказать по правде, я слишком устала и сейчас мне совсем не хочется разговаривать.
Я подняла одну руку, потом другую. Значит, по крайней мере две части тела у меня не повреждены. Да, со ртом тоже все в порядке. Следовательно, три.
– Наклонись ко мне поближе, пожалуйста, я хочу сказать тебе кое-что на ухо.
Он подвинулся, вопросительно уставившись на меня.
– Поцелуй же меня, дурачок! Только нежно. Он так и сделал. Потом откинул волосы с моего лба.
– Я очень волновался. Пообещай, что больше ты не выкинешь каких-нибудь фокусов.
– Впредь это будут только совершенно безобидные трюки. Но ведь в женщине должна быть какая-то загадка, не так ли? Разве тебе не хочется, чтобы я тебя удивляла?
– Конечно хочется, – улыбнулся Джеймс. – Но не больше трех-четырех раз в день. В любом случае некоторое время ты можешь отдохнуть. Мы давно подозревали Джека, но, чтобы собрать доказательства, понадобилась бы куча времени.
– Хочешь сказать, что мои усилия были ни к чему? Я лежу здесь как живой труп… Неужели все это было напрасно? – в полном изумлении спросила я. Джеймс улыбнулся и слегка сжал мою руку: – Ты вынудила Джека действовать открыто, и благодаря этому нам удалось схватить его с поличным.
Со мной опять случился обморок. А может, просто задремала, потому что я продолжала слабо осознавать, что происходит. Мне казалось, я помню, как Джеймс сидел в машине «скорой помощи», которая везла меня в больницу. Потом он вроде бы доставал из сумочки мои водительские права и передавал их медсестре. Когда я сидела в отделении скорой помощи, меня спрашивали, где у меня болит, нажимая при этом на самые болезненные точки. А Джеймс, этот чудесный человек, отвечал на телефонные звонки и объяснял врачу, что со мной случилось. Потом я услышала, как тот сказал: «Сломанное ребро, многочисленные ушибы, возможно, небольшое сотрясение мозга. В принципе с ней все в порядке».
Мне это очень хорошо запомнилось, потому что в тот момент я подумала, что врачи всегда испытывают некоторое разочарование, когда обнаруживают, что человек полностью здоров и непременно будет жить.
Потом проснулась. Я лежала в палате одна. Лоб был перевязан, а щека исцарапана, поэтому двигать ртом мне было очень трудно, но, к счастью, медсестры хоть стерли кровь. Все лицо было в сине-черных синяках, волосы всклокочены, как у Дракулы в не самый лучший период его жизни. Мне было сложно определить, что именно у меня болело. Все тело ныло. Но я была жива и поэтому счастлива. А когда удается обхитрить саму старушку смерть, то все болячки и язвочки кажутся полной чепухой, чем-то вроде пары соленых орешков – пользы в них нет никакой, конечно, но по большому счету и вреда особого тоже нет.
В комнату вбежала медсестра. Она измерила мне давление. Эвелин сказала бы, что это здорово, почти так же круто, как выступать по телевизору. Хотя она, несомненно, предпочла бы, чтобы эту процедуру осуществлял медбрат, а не медсестра.
Я чувствовала себя намного лучше, могла поднимать руки и ноги, не испытывая при этом мучительной боли. Потом с усилием выпрямилась, чтобы сесть. Прислонившись спиной к подушке, я подумала, что из-за сломанного ребра мне трудно дышать и двигаться, но в целом чувствую себя прекрасно. Так что скоро меня выпишут.
Я полезла в тумбочку, которая стояла рядом с кроватью. Там лежали мои часы. Шесть часов утра. Не исключено, что обедать я уже буду дома.
В коридоре что-то зазвенело. Наверное, чай развозят. И завтрак. Боже, как я хочу есть! В комнате включили свет. Мама. Сначала я встревожилась: она ведь должна быть в Америке? Почти что в другой жизни…
– Дорогая моя девочка! Не хочешь ли ты отправиться в путешествие? Поедем вместе! Нам будет очень весело! – наверное, это говорила не она, а ангел с пушистыми белыми крыльями, стоящий у нее за спиной.
Не успела я и слова молвить, как мама взяла меня за руку и наклонилась ко мне, чтобы поцеловать в щеку. Тогда мне сразу стало казаться, что все идет так, как и должно быть.
– Как тебе удалось узнать обо всем так быстро? – спросила я.
– Флора мне позвонила. И вскоре после этого к нам пришел журналист из одной нью-йоркской газеты. Он хотел взять твою фотографию, чтобы переслать ее в Лондон. А мы в это время играли в бридж. И впервые в жизни мы были вынуждены прерваться.
Какая честь для меня! Помнится, папа как-то готовил на кухне, и у него загорелся жир на сковородке. Так они продолжали играть, даже когда приехали пожарные, чтобы потушить огонь. Мы поболтали несколько минут, обмениваясь последними новостями. Мама сказала, что отец чувствует себя прекрасно, и еще я узнала, что стала знаменитой.
– Что? В каком смысле? Печально известная Кэрон Карлайл – так, что ли?
– Когда я ехала из аэропорта, то читала о тебе в газетах. И тебя точно покажут по телевизору. Считай, что тебе повезло, – следующий раз тебе сдадут кучу козырных карт!
Я была просто ошеломлена. А мама продолжила:
– А сейчас, раз ты чувствуешь себя хорошо, я съезжу в гостиницу, приму ванну, позавтракаю и вернусь обратно.
В моей палате тоже вскоре накрыли стол для завтрака. Ну, я, наверное, выражаюсь слишком высокопарно: к сожалению, ко мне не явился дворецкий, с блюдом распластанного лосося. Вместо этого меня ждал маленький стаканчик молока с пенкой (его вряд ли хватило бы даже на то, чтобы залить хлопья из коробки размером со спичечный коробок). Еще на тарелке одиноко лежали кусочек остывшего тоста и крошечное яйцо, которое выглядело так жалко, что его хотелось отправить домой к маме-курице.
Джеймс и мистер Чемберс пришли как раз в тот момент, когда я вылизывала тарелку. Они принесли мне цветы и бутылку дорогого шампанского в ведерке со льдом, причем в качестве ведерка использовалась сумка с надписью «Прачечная».
Джим Чемберс взял меня за руку:
– Я пришел поблагодарить тебя, Кэрон, но прежде всего мне хотелось бы извиниться. Я и понятия не имел, что вам с Мелоди может что-то угрожать, потому что обсуждал дела только с ней и со своей женой, и мне казалось, так вы будете в безопасности. И один человек сказал мне, что вы с Джеймсом, э-э… ну, сообщил про все эти цветы, которые присылали в бухгалтерию. Мне представлялось, что он сможет защитить тебя, даже если не будет знать, что в этом есть необходимость. – На его лице отразилась борьба между чувством вины и радости, причем последнее с легкостью победило.
Я улыбнулась:
– Он меня все-таки защитил. Он ведь явился за мной, как самый настоящий спаситель.
– Я тоже должен перед тобой извиниться, Кэрон, – перебил меня Джеймс. – Джим никому не говорил, что ты ему помогаешь, и поэтому я и понятия не имел, что у тебя на уме. И когда мне стало очевидно, что ты добралась до секретных файлов…
Тут я и сама рассмеялась. Мне тоже стало легче на душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105