Я стоял на лестнице, размышлял, стоит ли войти и поговорить с ней. Тут я услышал тихий плач. Мне стало не по себе. Я не стал беспокоить ее и быстро ушел. После службы зашел кое-куда, а потом – к тебе. Все говорят, что я болен. Мог ли я за эти дни не заболеть?! В таком состоянии я долго не продержусь!
Юй встал, подошел к кровати и тут же свалился как подкошенный. Пока он говорил, я не видел его лица, и он не мог видеть моего. Комната давно погрузилась в темноту, а я не зажигал света.
Я сел за стол, туда, где только что сидел Юй. Он молча лежал на кровати.
Так, в темноте, мы провели довольно много времени. Он тяжело дышал. Мало-помалу я потерял способность думать и чувствовать; на душе у меня была пустота – казалось, я мертв.
Наконец Юй встал, включил свет и сказал:
– Я пойду. Если что-нибудь узнаю, сообщу. Будь осторожен и без надобности никуда не выходи!
Он тихо ушел. Я остался один.
Я хорошо слышал, что он сказал, и собирался последовать его совету, но не прошло и часа, как я снова оказался на улице. Ноги не давали покоя – они несли меня к тому месту, которое пыталось забыть мое сердце.
3
Проснулся я поздно: солнце уже заглядывало в окно. Накануне весь вечер бродил по улицам. Не помню, когда вернулся домой, когда уснул.
Выходя из того переулка, я увидел впереди себя девушку, фигурой очень походившую на Хуа. Я долго шел за ней по пятам, все время порываясь позвать ее но голос не повиновался мне – я отчетливо понимал, что это не может быть Хуа. Я вспомнил слова Юя: «Боюсь что все кончено». Но даже встреча с незнакомой женщиной, напоминавшей Хуа, принесла некоторое утешение. Я потерял ее из виду лишь на одном из перекрестков, где путь мне преградили машины. Женщина исчезла так же бесследно, как и Хуа.
Постепенно воспоминания мои стали более отчетливыми. Я раскрыл окно, подставил голову ласковым лучам солнца и снова попытался восстановить в памяти события прошлого вечера. Может быть, та женщина была действительно Хуа? Но ото уже не могло меня успокоить: в душе моей бушевали горечь и гнев. Совет Юя быть осторожным, всплывший почему-то в памяти, причинил еще большие мучения: я не могу жить, скрываясь ото всех, не могу прятаться и бездействовать, не могу позволить себе терзаться переживаниями.
Я не переставая курил, но это не помогало, меня одолели воспоминания. Сквозь сизые облачка дыма перед взором моим по-прежнему стояли угольно-черные глаза, в ушах звучал кашель. Я понимал, что эти мучения никогда не кончатся. Надо что-то делать, чтобы не сойти с ума.
Около двух часов дня пришел Юй, мрачный, с покрасневшими и вспухшими глазами – было ясно, что он плакал. Я ждал его прихода и даже догадывался, что он скажет.
Мы обменялись тревожными взглядами. Он заговорил первый:
– Только что проводил тетю. Когда поезд отходил, она не плакала, плакал я. Она окончательно рассталась с дочерью; еще раз поручила мне узнать о ней и сказала, что стойко перенесет любой удар, как бы тяжел он ни был. Но я не верил в это, я видел, что, пробыв здесь всего несколько дней, она так подалась, словно перенесла тяжелую болезнь. Сильно кашляла и похудела до неузнаваемости. Я чувствовал себя преступником. Поэтому и плакал…
Голос его задрожал. Не в силах продолжать, он снова зарыдал.
Мне было очень тяжело: к пережитым страданиям прибавились еще страдания Юя. Мир велик, но Юй, видимо, решил сосредоточить все страдания в одной-единственной комнате. Я так ждал его прихода, а он лишь плакал передо мной, усугубив мое отчаяние, увеличив тяжесть на сердце.
– Зачем ты плачешь, Юй? Даже мать Хуа не плакала. Сколько слез пролито! Целое море! А пользы никакой! Возьми себя в руки и успокойся!
Я не собирался упрекать Юя, просто хотел преодолеть обрушившееся на нас горе. Я столько вытерпел! Но теперь пришла пора сбросить бремя страданий.
Юй испуганно глядел на меня, видимо, не понимая, что со мной происходит. Однако всхлипывать он перестал и сказал, утирая слезы:
– Я не плачу… не плачу… только Хуа уже нет.
Он вытащил из-за пазухи смятый листок бумаги и протянул мне.
Дрожащей рукой я вырвал у него записку. Глаза мои впились в обтрепанный листок, на котором карандашом было написано:
«Мое положение безнадежно; конечно, возможен любой исход, но я думаю, что конец наступит очень скоро, и удивляться не следует. Я часто вспоминаю прошлое. Однако не раскаиваюсь, даже рада, и никогда не забуду вас. Хорошенько смотрите за моей матерью! Она слишком любит меня и может не перенести удара. Самое лучшее, чтобы она не узнала всего сразу. Подготовьте ее к этому. Не забывайте меня, будьте осторожны…
Хуа».
Я прочел записку раз, другой, пока каждое слово, каждая фраза не откликнулась эхом в моей душе. Я ощутил какое-то успокоение, будто Хуа была рядом и разговаривала со мной.
– Человек, доставивший это письмо, сказал, что ее уже нет в живых. – Голос Юя похоронным звоном отдавался у меня в ушах. – Я скрыл это от тети, не мог поступить вопреки воле Хуа. Но я солгал в последний раз.
Юй тихо плакал, и сердце мое, минуту назад ощутившее успокоение, вновь тревожно забилось. В нем звучал голос Хуа: «Я часто вспоминаю прошлое!» Этот голос я слышал в последний раз. Но разве я мог вернуть Хуа, сказать ей, что я тоже вспоминаю прошлое?! Теперь было уже поздно! Между мной и ею лежал целый мир. Мною снова овладело отчаяние. Даже солнце потускнело, вновь собирался дождь. Все вокруг было серым, тоскливым, грустным, безнадежным.
Я не мог слышать, как плачет Юй. Пусть он и другие предупреждают меня, пусть даже меня постигнет участь Хуа, – я не стану больше прятаться. Я должен выйти из дому, что-то сделать! Медлить нельзя – потом будет слишком поздно!
– Юй! Пошли к Чэну!
– Но ведь начался дождь, – в раздумье тихо проговорил Юй и смахнул слезы.
Я взглянул за окно: первые капли дождя, падая на оконное стекло, бессильно повисали на нем. Было тихо. Горькая усмешка тронула мои губы. Я решительно выпрямился. Что для нас дождь? Пойдем!
1936
1 2 3 4
Юй встал, подошел к кровати и тут же свалился как подкошенный. Пока он говорил, я не видел его лица, и он не мог видеть моего. Комната давно погрузилась в темноту, а я не зажигал света.
Я сел за стол, туда, где только что сидел Юй. Он молча лежал на кровати.
Так, в темноте, мы провели довольно много времени. Он тяжело дышал. Мало-помалу я потерял способность думать и чувствовать; на душе у меня была пустота – казалось, я мертв.
Наконец Юй встал, включил свет и сказал:
– Я пойду. Если что-нибудь узнаю, сообщу. Будь осторожен и без надобности никуда не выходи!
Он тихо ушел. Я остался один.
Я хорошо слышал, что он сказал, и собирался последовать его совету, но не прошло и часа, как я снова оказался на улице. Ноги не давали покоя – они несли меня к тому месту, которое пыталось забыть мое сердце.
3
Проснулся я поздно: солнце уже заглядывало в окно. Накануне весь вечер бродил по улицам. Не помню, когда вернулся домой, когда уснул.
Выходя из того переулка, я увидел впереди себя девушку, фигурой очень походившую на Хуа. Я долго шел за ней по пятам, все время порываясь позвать ее но голос не повиновался мне – я отчетливо понимал, что это не может быть Хуа. Я вспомнил слова Юя: «Боюсь что все кончено». Но даже встреча с незнакомой женщиной, напоминавшей Хуа, принесла некоторое утешение. Я потерял ее из виду лишь на одном из перекрестков, где путь мне преградили машины. Женщина исчезла так же бесследно, как и Хуа.
Постепенно воспоминания мои стали более отчетливыми. Я раскрыл окно, подставил голову ласковым лучам солнца и снова попытался восстановить в памяти события прошлого вечера. Может быть, та женщина была действительно Хуа? Но ото уже не могло меня успокоить: в душе моей бушевали горечь и гнев. Совет Юя быть осторожным, всплывший почему-то в памяти, причинил еще большие мучения: я не могу жить, скрываясь ото всех, не могу прятаться и бездействовать, не могу позволить себе терзаться переживаниями.
Я не переставая курил, но это не помогало, меня одолели воспоминания. Сквозь сизые облачка дыма перед взором моим по-прежнему стояли угольно-черные глаза, в ушах звучал кашель. Я понимал, что эти мучения никогда не кончатся. Надо что-то делать, чтобы не сойти с ума.
Около двух часов дня пришел Юй, мрачный, с покрасневшими и вспухшими глазами – было ясно, что он плакал. Я ждал его прихода и даже догадывался, что он скажет.
Мы обменялись тревожными взглядами. Он заговорил первый:
– Только что проводил тетю. Когда поезд отходил, она не плакала, плакал я. Она окончательно рассталась с дочерью; еще раз поручила мне узнать о ней и сказала, что стойко перенесет любой удар, как бы тяжел он ни был. Но я не верил в это, я видел, что, пробыв здесь всего несколько дней, она так подалась, словно перенесла тяжелую болезнь. Сильно кашляла и похудела до неузнаваемости. Я чувствовал себя преступником. Поэтому и плакал…
Голос его задрожал. Не в силах продолжать, он снова зарыдал.
Мне было очень тяжело: к пережитым страданиям прибавились еще страдания Юя. Мир велик, но Юй, видимо, решил сосредоточить все страдания в одной-единственной комнате. Я так ждал его прихода, а он лишь плакал передо мной, усугубив мое отчаяние, увеличив тяжесть на сердце.
– Зачем ты плачешь, Юй? Даже мать Хуа не плакала. Сколько слез пролито! Целое море! А пользы никакой! Возьми себя в руки и успокойся!
Я не собирался упрекать Юя, просто хотел преодолеть обрушившееся на нас горе. Я столько вытерпел! Но теперь пришла пора сбросить бремя страданий.
Юй испуганно глядел на меня, видимо, не понимая, что со мной происходит. Однако всхлипывать он перестал и сказал, утирая слезы:
– Я не плачу… не плачу… только Хуа уже нет.
Он вытащил из-за пазухи смятый листок бумаги и протянул мне.
Дрожащей рукой я вырвал у него записку. Глаза мои впились в обтрепанный листок, на котором карандашом было написано:
«Мое положение безнадежно; конечно, возможен любой исход, но я думаю, что конец наступит очень скоро, и удивляться не следует. Я часто вспоминаю прошлое. Однако не раскаиваюсь, даже рада, и никогда не забуду вас. Хорошенько смотрите за моей матерью! Она слишком любит меня и может не перенести удара. Самое лучшее, чтобы она не узнала всего сразу. Подготовьте ее к этому. Не забывайте меня, будьте осторожны…
Хуа».
Я прочел записку раз, другой, пока каждое слово, каждая фраза не откликнулась эхом в моей душе. Я ощутил какое-то успокоение, будто Хуа была рядом и разговаривала со мной.
– Человек, доставивший это письмо, сказал, что ее уже нет в живых. – Голос Юя похоронным звоном отдавался у меня в ушах. – Я скрыл это от тети, не мог поступить вопреки воле Хуа. Но я солгал в последний раз.
Юй тихо плакал, и сердце мое, минуту назад ощутившее успокоение, вновь тревожно забилось. В нем звучал голос Хуа: «Я часто вспоминаю прошлое!» Этот голос я слышал в последний раз. Но разве я мог вернуть Хуа, сказать ей, что я тоже вспоминаю прошлое?! Теперь было уже поздно! Между мной и ею лежал целый мир. Мною снова овладело отчаяние. Даже солнце потускнело, вновь собирался дождь. Все вокруг было серым, тоскливым, грустным, безнадежным.
Я не мог слышать, как плачет Юй. Пусть он и другие предупреждают меня, пусть даже меня постигнет участь Хуа, – я не стану больше прятаться. Я должен выйти из дому, что-то сделать! Медлить нельзя – потом будет слишком поздно!
– Юй! Пошли к Чэну!
– Но ведь начался дождь, – в раздумье тихо проговорил Юй и смахнул слезы.
Я взглянул за окно: первые капли дождя, падая на оконное стекло, бессильно повисали на нем. Было тихо. Горькая усмешка тронула мои губы. Я решительно выпрямился. Что для нас дождь? Пойдем!
1936
1 2 3 4