– Я… я думала, вы плохо себя чувствуете, – пролепетала принцесса, пытаясь прийти в себя.
– Я плохо себя чувствую?! – воскликнула Бельвейн, прижав руки к груди. – Мне казалось, что это его высочество… Но теперь он выглядит как настоящий принц.
Она взглянула на Удо, и в этом взгляде было столько восхищения, юмора, призыва и я не знаю, чего еще, но только у того разом вылетело все из головы и он мог только взирать на нее с изумлением и восторгом.
Несомненно, само ее появление было тонко рассчитанным шагом. Никогда не знаешь, как поведет себя женщина, подобная Бельвейн, но, мне кажется, она намеренно старалась казаться попроще в последнее время, чтобы потом явиться во всеоружии своей красоты. Положение дел действительно складывалось не в ее пользу: принц снова стал человеком, и именно на человека, мужчину, был рассчитан ее новый удар.
А Удо именно сейчас являл собой самую легкую добычу. То обстоятельство, что он снова стал привлекательным для женщин, заслонило в его глазах все остальное. Стать привлекательным в глазах Гиацинты было бы вполне достаточно для любого, но Удо ощущал какую-то неловкость. Он не мог забыть, что принцессе приходилось его жалеть, а быть объектом жалости – не самое достойное положение для мужчины. Другое дело – Бельвейн.
Тем временем Гиацинта полностью овладела собой.
– Довольно, графиня, – проговорила она твердо. – Мы не забыли ваших происков, мы не забыли вашего нападения на принца Удо. Я приказываю вам оставаться во дворце до тех пор, пока мы не решим, что с вами делать.
Бельвейн кротко опустила глаза.
– Повинуюсь приказаниям вашего высочества. Когда я понадоблюсь вашему высочеству, вы найдете меня в саду.
Она бросила еще один мимолетный взгляд на принца и удалилась.
– Я ее просто ненавижу, – сказала Гиацинта. – Что мы с ней сделаем?
– Я думаю, сначала мне следует поговорить с ней самому. Не сомневаюсь, мне удастся вытянуть из нее подробности заговора. В нем могут быть замешаны знатные люди, и в этом случае необходимо действовать с особой осторожностью. С другой стороны, может быть, она просто ошибалась…
– Вы считаете, что она просто ошибалась, когда превращала вас в…
Удо поспешно поднял руку.
– Я это отлично помню. Будьте уверены, она свое получит. Покажите мне дорогу в ее сад.
Гиацинта уже не знала, что и думать о своем госте. Когда она впервые увидела его в человеческом облике, контраст с прежней внешностью был столь разителен, что он показался ей почти тем самым принцем из ее снов. Но каждая следующая минута приносила разочарование: лицо слишком тяжелое, манеры слишком напыщенные, а в недалеком будущем он наверняка растолстеет.
Более того, он вел себя излишне самоуверенно. Принцесса, конечно, нуждалась в его помощи, но не до такой степени, чтобы он хозяйничал в доме, как вздумается.
А Удо, предчувствуя увлекательный день, направился в сад графини. Он уже бывал здесь раньше, но сейчас сад показался ему намного красивее, а женщина, вновь ожидавшая его появления, гораздо более привлекательной.
Бельвейн подвинулась, освободив место на скамье.
– Я всегда сочиняю в саду. Не знаю, как ваше высочество относится к поэзии…
– Чрезвычайно, – ответил Удо. – Сам я, правда, не пишу и не особенно много читал, но я от всего сердца восхищаюсь теми, кто… ээ… ею восхищается. Но я пришел сюда не для того, чтобы говорить о поэзии, графиня.
– Не для того? – удивилась графиня. – Но вашему высочеству, без сомнения, знакомы произведения Сахарино – величайшего из бардов Арабии.
– Сахарино… Как же, как же. Кровь за что-то, он, кто кто-то. Я хочу сказать, что это действительно прелестно. Но я должен побеседовать с вами о другом.
Кровь за кровь, и острый меч на крепкий щит.
Моя песня для того, кто ночью вскачь во мглу летит… -
мягким голосом процитировала графиня. – Это, возможно, самая драгоценная из жемчужин его творчества.
– Это оно! – восторженно вскричал Удо. – Я это знал! Я знал, только не мог… – Он внезапно оборвал сам себя, вспомнив, при каких обстоятельствах он не мог. Удо внушительно откашлялся и в третий раз объяснил, что целью его прихода отнюдь не являлась беседа о поэзии.
– Но мне кажется, что самая прекрасная его вещь – перебила графиня, спокойно пропуская его слова мимо ушей, – это ода к вашему высочеству на день совершеннолетия. Сейчас, минутку…
Неукротимый и прекрасный Принц восемнадцати годов
Отныне – это видно ясно – к великим подвигам готов.
А взор его и светел и суров,
Его краса и мужество в расцвете.
А ведь всего лишь восемнадцать лет назад
(По крайней мере, все так говорят)
Его еще и не было на свете.
Удо изобразил некоторое смущение и сказал, что эти придворные поэты – ужасные льстецы.
Если он рассчитывал на комплимент, то ошибся.
– Я не могу судить об этом, пока не узнаю вас как следует, – серьезно проговорила графиня, глядя ему в глаза. – А ваше высочество действительно такой… неукротимый?
– Я… ну, я… то есть… – Он неловко заерзал на скамье, чувствуя себя все менее неукротимым. Ему сразу следовало понять, что на такой вопрос лучше и не пытаться отвечать.
– Но ваше высочество не должны быть слишком уж неукротимы в отношении нас, бедных евралийцев…
Тут ему опять пришлось сказать, что он пришел для решительного объяснения и что графиня неверно оценила его намерения.
– О, простите меня, ваше высочество. А я была совершенно уверена, что вы хотите поделиться мыслями о прекрасном с родственной душой.
– Н-нет, – сказал Удо, – не совсем.
– Тогда в чем же дело? – воскликнула графиня.
Удо поднялся и выпрямился во весь рост. Он чувствовал, что пора наконец проявить твердость. Он отошел на несколько шагов и обернулся к графине, поставив локти на солнечные часы.
– Графиня, – начал он решительно, – десять дней назад, выехав в Евралию по приглашению принцессы, я внезапно подвергся…
– Одну минуту, – озабоченно прошептала графиня, вскочила, прихватив со скамьи подушечку, бросилась к принцу и подложила ему подушечку под локоть.
– Бедный, ему, наверное, так неудобно, – и скользнула обратно на скамью. Потом она села, уперев локти в колени и положила подбородок на руки, не сводя с принца восхищенного взгляда. – Вот теперь продолжайте, – еле слышно выдохнула она и приготовилась слушать.
Удо открыл было рот с намерением продолжать, но никак не мог подыскать нужных слов. Он чувствовал себя полным идиотом, стоя вот так – с локтем на этой подушечке, словно он собирался произнести публичную речь. Он посмотрел на подушечку, как будто ожидал увидеть рядом стакан с водой, а Бельвейн перехватила его взгляд и сделала вид, будто собирается бежать за стаканом. (Это было очень на нее похоже.) Удо в гневе отшвырнул подушечку («Осторожнее, мои розы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40