Я бы не встретил Эми, не имел бы любовниц, не стал бы детективом. И не скользил бы по мокрой крыше оксфордской высотки поздним летним вечером, вопя от ужаса.
Вывод очевиден: я обречен умереть лишь потому, что моим родителям было угодно, чтобы я жил.
Это и есть смысл жизни?
На крыше
Я рванулся к люку, но пальцы лишь беспомощно ударились о мокрую раму. Тысячу мгновений этой первой секунды я верил, что смогу удержаться; но тело мое, с каждым мигом ускоряясь, сползало по серой черепице, по крутому гладкому скату, все быстрее и быстрее. В лицо хлестал ветер с дождем. Я цеплялся руками и ногами за мокрую черепицу, пытаясь удержаться, затормозить, но неумолимое скольжение продолжалось.
Пока брюки не зацепились за выступ в черепичной кладке.
Левое колено вздернулось, когда зажатая брючина задралась по ноге. Острый угол черепицы расцарапал кожу на икре; но все тело продолжало сползать, принуждая меня привстать. Я отклонился в сторону, чтобы не скатиться, но меня развернуло на сто восемьдесят градусов. После моей импровизированной гимнастики черепица выскочила. Я снова заскользил, на этот раз вниз головой на спине.
Я закричал.
Я знал, что до площади мне лететь около восьмидесяти футов, но все равно рефлекторно прикрыл голову руками. Попытался притормозить пятками, но крыша была слишком скользкой, и все мои усилия только усугубляли ощущение неизбежного падения и беспомощности. Я закрыл глаза и раскрыл рот, как ребенок, но не издал ни звука.
Уклон становился менее крутым – крыша начала слегка давить на плечи. К тому времени, когда я понял, что происходит, я уже сползал по более пологому участку. Я мгновенно прижал руки и ноги к черепице, хватаясь за нее как можно крепче. В этот миг, пока замедлялся спуск, я находился между жизнью и неминуемой смертью, между возрожденной надеждой и полным отчаянием. Я прижал подбородок к груди и смотрел на удаляющуюся верхушку конуса крыши, пока постепенно не перестал съезжать и не уперся плечами в твердый край.
Я так испугался, что едва дышал. Я смотрел на свои бледные пальцы, вцепившиеся в черепицу, ощущал, как выгнулись ступни в туфлях. Одежда насквозь промокла под проливным дождем. В просвете между согнутыми в коленях ногами я видел темное небо. Я немного расслабился и опустил голову назад, чтобы снять напряжение в шее. Но там, где ожидался бортик крыши, оказалась пустота, а через секунду по моему следу пронеслась выпавшая черепица и стукнулась о левый ботинок.
Меня охватила паника.
Я вскрикнул от неожиданности, из-за чего моя хватка ослабла. Через мгновение черепица стукнула меня по руке, и я рефлекторно ее отбросил. Не имея твердой опоры, я стал ерзать из стороны в сторону и звать на помощь. В последней попытке спастись я принялся отчаянно шарить вокруг в поисках хоть чего-нибудь, за что можно удержаться.
Я почувствовал, что тело сползает через край. Но беспорядочные движения рук спасли меня: локоть застрял в водосточном желобе, и этого оказалось достаточно, чтобы прервать движение. Грудь и горло разрывались от невыносимого давления. Я посмотрел себе под ноги и увидел: соскользни я хоть на дюйм дальше, я бы уже разбился насмерть.
Я хотел двинуться, но мужество покинуло меня. Нужно было сделать хоть что-то, но мышцы словно превратились в воду, в размокшую под дождем бумагу. Казалось, первым же порывом ветра меня сдует вниз. Тело не подчинялось слабым командам мозга.
Я закрыл глаза, подставив лицо дождю. Краем сознания я уловил, что в этот момент кто-то наблюдает за мной через окно люка и смеется.
Рентгеновское зрение
Это была самая долгая поездка за неделю. Три-четыре мили, не более – но для того, кто годами лежал в тесном гробу, это все равно, что путешествие на Луну. Смерть вел машину, открыв все окна, рядом с ним сидел молчаливый Глад. Я же лежал на заднем сиденье и вспоминал сон, который видел в кабинете Шефа. Мельком взглянув в окно, я увидел кладбище, на котором умер наш клиент в среду, и спросил:
– А куда мы едем?
– Витэмский лес, – бодро ответил Смерть. – Местная природная достопримечательность. Хотя лично мне больше нравится Гора Вепря, куда мы ездили вчера. Но Шеф считает, что здесь места более живописные.
Смерть облачился в бежевую тенниску, кремовые джинсы и ботинки «Катерпиллар». Глад натянул побитую молью черную безрукавку, черные джинсы и тапки. Я помимо обычного костюма надел фиолетовые трусы с петуниями, фиолетовые же носки, украшенные темно-зелеными морскими звездами, и фиолетовую футболку с девизом дня: «МОЯ РОДНЯ СВАЛИЛА В ПЕКЛО, А МНЕ ОСТАВИЛА ФУТБОЛКУ».
Когда мы направились на восток в сторону кольцевой дороги, меня снова одолели грезы. Воспоминания теперь окрашивали каждый миг наяву. Остановить их было невозможно. Правда, я и не хотел: с ними я чувствовал себя таким живым, как никогда с момента воскрешения. И тяга к жизни росла с каждым днем.
Я закрыл глаза и увидел ряд тонких черных деревьев.
* * *
Мы с Эми бредем по снегу вдоль западного берега Темзы, у северного края Порт-Медоу. Темные ели на белом фоне кажутся иглами огромного дикобраза. Неглубокий снег хрустит под ногами, нехоженый, нетронутый. Между стволами сверкают золотые огни вечера, отражаясь на неровной поверхности речного льда.
– Не знаю, как дальше быть, – говорит она. – Это все не то. Уже все не так…
– А как, по-твоему, должно быть? – спрашиваю я.
– Лучше, чем сейчас. Это все не по мне.
Когда-то мы росли вместе, как эти деревья, переплетались ветками, делились светом, разрастались вширь корнями, пока те не сцепились, словно руки. Порывы ветра закаляли нас. Мы были так крепко связаны друг с другом, что ничто не могло нарушить эту связь. Но с каждым годом деревья становились все выше и крупнее, кора их грубела и уплотнялась, а борьба за солнечный свет и питательную почву стала подавлять их рост.
– Но чего ты хочешь?
– Да все что угодно, лишь бы не это. Все что угодно.
Мы стоим на опушке темного леса у замерзшей Темзы и говорим на языке, который нам достался от предков, избегаем слов, которые могут выдать наши истинные чувства. Я по-прежнему вижу точеные черты Эми, ее лицо, на котором застыло выражение отчаяния. И все еще слышу, как мелко и забавно стучат ее зубы.
Я смотрю, как на ее глаза падает черная прядка.
И она ее убирает.
* * *
– Что ты можешь рассказать о нашем клиенте? – спросил у меня Глад, обернувшись назад. Он со своей узкой лысой головой, птичьим телом и обтрепанной траурной одеждой походил на чахнущего грифа. Мой разум все еще заполнял снег, и я не сразу понял, что ответить мне нечего.
– Оставь его в покое, – вмешался Смерть. – У него была трудная неделя.
Я был благодарен ему за спасение моей репутации. Полчаса назад он застал меня в кабинете Шефа, когда я лежал в полусне под мансардным окном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Вывод очевиден: я обречен умереть лишь потому, что моим родителям было угодно, чтобы я жил.
Это и есть смысл жизни?
На крыше
Я рванулся к люку, но пальцы лишь беспомощно ударились о мокрую раму. Тысячу мгновений этой первой секунды я верил, что смогу удержаться; но тело мое, с каждым мигом ускоряясь, сползало по серой черепице, по крутому гладкому скату, все быстрее и быстрее. В лицо хлестал ветер с дождем. Я цеплялся руками и ногами за мокрую черепицу, пытаясь удержаться, затормозить, но неумолимое скольжение продолжалось.
Пока брюки не зацепились за выступ в черепичной кладке.
Левое колено вздернулось, когда зажатая брючина задралась по ноге. Острый угол черепицы расцарапал кожу на икре; но все тело продолжало сползать, принуждая меня привстать. Я отклонился в сторону, чтобы не скатиться, но меня развернуло на сто восемьдесят градусов. После моей импровизированной гимнастики черепица выскочила. Я снова заскользил, на этот раз вниз головой на спине.
Я закричал.
Я знал, что до площади мне лететь около восьмидесяти футов, но все равно рефлекторно прикрыл голову руками. Попытался притормозить пятками, но крыша была слишком скользкой, и все мои усилия только усугубляли ощущение неизбежного падения и беспомощности. Я закрыл глаза и раскрыл рот, как ребенок, но не издал ни звука.
Уклон становился менее крутым – крыша начала слегка давить на плечи. К тому времени, когда я понял, что происходит, я уже сползал по более пологому участку. Я мгновенно прижал руки и ноги к черепице, хватаясь за нее как можно крепче. В этот миг, пока замедлялся спуск, я находился между жизнью и неминуемой смертью, между возрожденной надеждой и полным отчаянием. Я прижал подбородок к груди и смотрел на удаляющуюся верхушку конуса крыши, пока постепенно не перестал съезжать и не уперся плечами в твердый край.
Я так испугался, что едва дышал. Я смотрел на свои бледные пальцы, вцепившиеся в черепицу, ощущал, как выгнулись ступни в туфлях. Одежда насквозь промокла под проливным дождем. В просвете между согнутыми в коленях ногами я видел темное небо. Я немного расслабился и опустил голову назад, чтобы снять напряжение в шее. Но там, где ожидался бортик крыши, оказалась пустота, а через секунду по моему следу пронеслась выпавшая черепица и стукнулась о левый ботинок.
Меня охватила паника.
Я вскрикнул от неожиданности, из-за чего моя хватка ослабла. Через мгновение черепица стукнула меня по руке, и я рефлекторно ее отбросил. Не имея твердой опоры, я стал ерзать из стороны в сторону и звать на помощь. В последней попытке спастись я принялся отчаянно шарить вокруг в поисках хоть чего-нибудь, за что можно удержаться.
Я почувствовал, что тело сползает через край. Но беспорядочные движения рук спасли меня: локоть застрял в водосточном желобе, и этого оказалось достаточно, чтобы прервать движение. Грудь и горло разрывались от невыносимого давления. Я посмотрел себе под ноги и увидел: соскользни я хоть на дюйм дальше, я бы уже разбился насмерть.
Я хотел двинуться, но мужество покинуло меня. Нужно было сделать хоть что-то, но мышцы словно превратились в воду, в размокшую под дождем бумагу. Казалось, первым же порывом ветра меня сдует вниз. Тело не подчинялось слабым командам мозга.
Я закрыл глаза, подставив лицо дождю. Краем сознания я уловил, что в этот момент кто-то наблюдает за мной через окно люка и смеется.
Рентгеновское зрение
Это была самая долгая поездка за неделю. Три-четыре мили, не более – но для того, кто годами лежал в тесном гробу, это все равно, что путешествие на Луну. Смерть вел машину, открыв все окна, рядом с ним сидел молчаливый Глад. Я же лежал на заднем сиденье и вспоминал сон, который видел в кабинете Шефа. Мельком взглянув в окно, я увидел кладбище, на котором умер наш клиент в среду, и спросил:
– А куда мы едем?
– Витэмский лес, – бодро ответил Смерть. – Местная природная достопримечательность. Хотя лично мне больше нравится Гора Вепря, куда мы ездили вчера. Но Шеф считает, что здесь места более живописные.
Смерть облачился в бежевую тенниску, кремовые джинсы и ботинки «Катерпиллар». Глад натянул побитую молью черную безрукавку, черные джинсы и тапки. Я помимо обычного костюма надел фиолетовые трусы с петуниями, фиолетовые же носки, украшенные темно-зелеными морскими звездами, и фиолетовую футболку с девизом дня: «МОЯ РОДНЯ СВАЛИЛА В ПЕКЛО, А МНЕ ОСТАВИЛА ФУТБОЛКУ».
Когда мы направились на восток в сторону кольцевой дороги, меня снова одолели грезы. Воспоминания теперь окрашивали каждый миг наяву. Остановить их было невозможно. Правда, я и не хотел: с ними я чувствовал себя таким живым, как никогда с момента воскрешения. И тяга к жизни росла с каждым днем.
Я закрыл глаза и увидел ряд тонких черных деревьев.
* * *
Мы с Эми бредем по снегу вдоль западного берега Темзы, у северного края Порт-Медоу. Темные ели на белом фоне кажутся иглами огромного дикобраза. Неглубокий снег хрустит под ногами, нехоженый, нетронутый. Между стволами сверкают золотые огни вечера, отражаясь на неровной поверхности речного льда.
– Не знаю, как дальше быть, – говорит она. – Это все не то. Уже все не так…
– А как, по-твоему, должно быть? – спрашиваю я.
– Лучше, чем сейчас. Это все не по мне.
Когда-то мы росли вместе, как эти деревья, переплетались ветками, делились светом, разрастались вширь корнями, пока те не сцепились, словно руки. Порывы ветра закаляли нас. Мы были так крепко связаны друг с другом, что ничто не могло нарушить эту связь. Но с каждым годом деревья становились все выше и крупнее, кора их грубела и уплотнялась, а борьба за солнечный свет и питательную почву стала подавлять их рост.
– Но чего ты хочешь?
– Да все что угодно, лишь бы не это. Все что угодно.
Мы стоим на опушке темного леса у замерзшей Темзы и говорим на языке, который нам достался от предков, избегаем слов, которые могут выдать наши истинные чувства. Я по-прежнему вижу точеные черты Эми, ее лицо, на котором застыло выражение отчаяния. И все еще слышу, как мелко и забавно стучат ее зубы.
Я смотрю, как на ее глаза падает черная прядка.
И она ее убирает.
* * *
– Что ты можешь рассказать о нашем клиенте? – спросил у меня Глад, обернувшись назад. Он со своей узкой лысой головой, птичьим телом и обтрепанной траурной одеждой походил на чахнущего грифа. Мой разум все еще заполнял снег, и я не сразу понял, что ответить мне нечего.
– Оставь его в покое, – вмешался Смерть. – У него была трудная неделя.
Я был благодарен ему за спасение моей репутации. Полчаса назад он застал меня в кабинете Шефа, когда я лежал в полусне под мансардным окном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65