Мирно спите, парижане».
Там были фразы выспренние и величественные: «Трактирщик дьявола, пронзай мое сердце тысячью кинжалов – тебе не открыть моей тайны!», «Вот руки твои, вот вены, а в венах этих – кровь».
Дюма был сражен, покорен; он немедля написал Арелю, что готов приступить к работе над «Нельской башней», но необходимо с самого начала урегулировать финансовые условия сотрудничества. Контракт обеспечивал Гайярде сорок франков авторских отчислений с каждого представления плюс билеты, которые он мог продать, на сумму в восемьдесят франков. Половину этой суммы он обещал Жюлю Жанену в ту пору, когда тот брался переписать драму. Но Жанен вышел из игры и благородно отказался от своей доли. Дюма все же оставил в пьесе один монолог, принадлежащий перу Жанена, а именно знаменитый монолог о знатных дамах.
«БУРИДАН. Неужели вам не приходила в голову мысль о том, к какому сословию принадлежат эти женщины? Неужели вы не заметили, что это знатные дамы?.. Доводилось ли вам когда-нибудь в ваших гарнизонных похождениях видеть такие белые ручки, такие надменные улыбки? Обратили ли вы внимание на эти пышные наряды, на эти нежные голоса, на эти лицемерные взгляды? О, конечно, это знатные дамы! По их приказанию нас разыскала ночью старуха, прикрывающая лицо платком, медовыми словами заманила она нас сюда. О, это, несомненно, знатные дамы! Едва мы вошли в роскошно обставленную комнату, теплую и благоухающую редкими ароматами, как они кинулись нам на шею, ласкали нас, отдались нам без оглядки и без промедлений. Да, да, они бросились к нам в объятия, к нам, хотя они нас видели в первый раз и мы промокли под дождем. Можно ли после этого сомневаться, что это знатные дамы!.. За столом… они предавались любви и опьянению пылко и самозабвенно, они богохульствовали, вели непотребные речи, уста их изрыгали гнусные ругательства; они потеряли всякий стыд, потеряли человеческий облик, забыли о земле, забыли о небе. Да, это знатные дамы, поверьте мне, очень знатные дамы!..»
Дюма смаковал этот монолог, как гурман. Да, слов нет, мелодрама была что надо; но, поскольку Жюль Жанен отказался от своих прав, Гайярде вновь становился единственным владельцем пьесы. Дюма предложил оставить в силе прежний договор с ним при условии, что он, Дюма, будет получать проценты со сбора, ну, скажем, процентов десять. Арель согласился: если пьеса будет иметь успех, Дюма получит кучу денег, если нет – ничего. Конфликт начался с того момента, когда Дюма объявил, что хочет сохранить инкогнито. Это не устраивало Ареля, рассчитывавшего, что имя Александра Дюма привлечет в театр публику. Но Александр был неумолим. Он требовал, чтобы в день премьеры объявили имя одного Гайярде. Почему? Из скромности? Вряд ли его можно заподозрить в этом. Может быть, он считал, что критика, жестоко разгромившая «Карла VII у своих вассалов», отнесется более снисходительно к произведению начинающего автора?
Гайярде он написал великодушное письмо, в котором сообщал, что Арель попросил его «дать несколько советов», что он рад случаю помочь юному коллеге, что он будет счастлив оказать услугу, а не продать ее, что соответствовало истине, так как по соглашению с Арелем заработки Дюма не уменьшали гонорар Гайярде.
Но молодой человек из Тоннера в сердцах ответил, что не желает никаких соавторов. Дюма кинулся к Арелю, тот возмутился: «Да он, должно быть, рехнулся! Он нисколько не возражал против Жанена!» – и приказал начать репетиции пьесы в варианте Дюма. Гайярде прибыл из Тоннера, закатил скандал и хотел даже стреляться с Дюма. В конце концов они пришли к соглашению – на афишах будет стоять: «Драма господ Гайярде и ***», после премьеры «объявят» имя одного Гайярде; каждый из авторов будет иметь право включать «Нельскую башню» в полное собрание своих сочинений. Условия как будто вполне справедливые.
На репетициях в исполнении таких великолепных актеров, как мадемуазель Жорж и Пьер Бокаж, в пьесе, по выражению Дюма, «появилось нечто величественное». Роль Буридана Дюма сперва предназначал для Леметра, но Фредерик, боясь холеры, не появлялся в Париже. К тому же мадемуазель Жорж вовсе не хотелось играть с таким партнером, который постарается забрать себе весь успех, и она настояла на Бокаже. Фредерик тут же сломя голову примчался в Париж, но Арель отказался платить неустойку Бокажу, и Фредерик пришел в неописуемую ярость.
Дюма очень хотелось воспользоваться этим случаем для своей новой протеже Иды Ферье: «Арелю, я уверен, нужна именно такая актриса. Жюльетта не может претендовать ни на одну сколько-нибудь значительную роль». Эта Жюльетта была Жюльетта Друэ, бывшая натурщица скульптора Прадье, полукуртизанка, полуактриса. Но Арель не пожелал использовать в «Нельской башне» не только Жюльетту, но и Иду. Премьера состоялась 29 мая 1832 года. Мадемуазель Жорж была величественна и импозантна, Бокаж фатален и демоничен. Дюма в «Мемуарах» с наивным самодовольством описывает свой триумф:
«Зал волновался. Все предвещало большой успех, казалось, успех витал в воздухе, все дышало им.
Конец второй картины потряс публику. Буридан выпрыгивал из окна в Сену. Маргарита, срывая маску, обнажала окровавленную щеку… – все это производило огромное впечатление на публику. И когда после оргии, после побега, после убийства, после раскатов смеха, заглушенных стонами, после того, как герой кидается в реку, после того, как вслед за ночью любви царственная любовница безжалостно велела убить своего любовника, когда после всего этого раздался спокойный и монотонный голос ночного стража: «Три часа ночи. Все спокойно. Мирно спите, парижане», – зал разразился аплодисментами… Потом пришел черед знаменитой сцене в тюрьме.
Как-то сын спросил меня (в то время он еще не был драматургом):
– Какие основные принципы построения драмы?
– Первый акт надо делать предельно ясным, последний – коротким и ни в коем случае не вводить тюремную сцену в третий.
Но, давая такой совет, я проявил неблагодарность: я не помню, чтобы сцена так захватила зрителя, как эта сцена в тюрьме, которую великолепно сыграли два актера, буквально вынесшие ее на своих плечах…
И, наконец, наступил пятый акт, за который Арель очень боялся. Он делится на две картины, восьмую, полную леденящего кровь комизма, и девятую, которую по нагнетанию ужасов можно сравнить лишь со второй. Было в нем что-то от античного рока Софокла, соединенного со сценическими ужасами Шекспира. Пьеса имела огромный успех, имя Фредерика Гайярде провозгласили под гром аплодисментов…»
На следующий день Арель приказал поставить на афишах: «Нельская башня», драма господ *** и Гайярде». Дюма кинулся к Арелю.
– Вы меня снова поссорите с этим Гайярде! – кричал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Там были фразы выспренние и величественные: «Трактирщик дьявола, пронзай мое сердце тысячью кинжалов – тебе не открыть моей тайны!», «Вот руки твои, вот вены, а в венах этих – кровь».
Дюма был сражен, покорен; он немедля написал Арелю, что готов приступить к работе над «Нельской башней», но необходимо с самого начала урегулировать финансовые условия сотрудничества. Контракт обеспечивал Гайярде сорок франков авторских отчислений с каждого представления плюс билеты, которые он мог продать, на сумму в восемьдесят франков. Половину этой суммы он обещал Жюлю Жанену в ту пору, когда тот брался переписать драму. Но Жанен вышел из игры и благородно отказался от своей доли. Дюма все же оставил в пьесе один монолог, принадлежащий перу Жанена, а именно знаменитый монолог о знатных дамах.
«БУРИДАН. Неужели вам не приходила в голову мысль о том, к какому сословию принадлежат эти женщины? Неужели вы не заметили, что это знатные дамы?.. Доводилось ли вам когда-нибудь в ваших гарнизонных похождениях видеть такие белые ручки, такие надменные улыбки? Обратили ли вы внимание на эти пышные наряды, на эти нежные голоса, на эти лицемерные взгляды? О, конечно, это знатные дамы! По их приказанию нас разыскала ночью старуха, прикрывающая лицо платком, медовыми словами заманила она нас сюда. О, это, несомненно, знатные дамы! Едва мы вошли в роскошно обставленную комнату, теплую и благоухающую редкими ароматами, как они кинулись нам на шею, ласкали нас, отдались нам без оглядки и без промедлений. Да, да, они бросились к нам в объятия, к нам, хотя они нас видели в первый раз и мы промокли под дождем. Можно ли после этого сомневаться, что это знатные дамы!.. За столом… они предавались любви и опьянению пылко и самозабвенно, они богохульствовали, вели непотребные речи, уста их изрыгали гнусные ругательства; они потеряли всякий стыд, потеряли человеческий облик, забыли о земле, забыли о небе. Да, это знатные дамы, поверьте мне, очень знатные дамы!..»
Дюма смаковал этот монолог, как гурман. Да, слов нет, мелодрама была что надо; но, поскольку Жюль Жанен отказался от своих прав, Гайярде вновь становился единственным владельцем пьесы. Дюма предложил оставить в силе прежний договор с ним при условии, что он, Дюма, будет получать проценты со сбора, ну, скажем, процентов десять. Арель согласился: если пьеса будет иметь успех, Дюма получит кучу денег, если нет – ничего. Конфликт начался с того момента, когда Дюма объявил, что хочет сохранить инкогнито. Это не устраивало Ареля, рассчитывавшего, что имя Александра Дюма привлечет в театр публику. Но Александр был неумолим. Он требовал, чтобы в день премьеры объявили имя одного Гайярде. Почему? Из скромности? Вряд ли его можно заподозрить в этом. Может быть, он считал, что критика, жестоко разгромившая «Карла VII у своих вассалов», отнесется более снисходительно к произведению начинающего автора?
Гайярде он написал великодушное письмо, в котором сообщал, что Арель попросил его «дать несколько советов», что он рад случаю помочь юному коллеге, что он будет счастлив оказать услугу, а не продать ее, что соответствовало истине, так как по соглашению с Арелем заработки Дюма не уменьшали гонорар Гайярде.
Но молодой человек из Тоннера в сердцах ответил, что не желает никаких соавторов. Дюма кинулся к Арелю, тот возмутился: «Да он, должно быть, рехнулся! Он нисколько не возражал против Жанена!» – и приказал начать репетиции пьесы в варианте Дюма. Гайярде прибыл из Тоннера, закатил скандал и хотел даже стреляться с Дюма. В конце концов они пришли к соглашению – на афишах будет стоять: «Драма господ Гайярде и ***», после премьеры «объявят» имя одного Гайярде; каждый из авторов будет иметь право включать «Нельскую башню» в полное собрание своих сочинений. Условия как будто вполне справедливые.
На репетициях в исполнении таких великолепных актеров, как мадемуазель Жорж и Пьер Бокаж, в пьесе, по выражению Дюма, «появилось нечто величественное». Роль Буридана Дюма сперва предназначал для Леметра, но Фредерик, боясь холеры, не появлялся в Париже. К тому же мадемуазель Жорж вовсе не хотелось играть с таким партнером, который постарается забрать себе весь успех, и она настояла на Бокаже. Фредерик тут же сломя голову примчался в Париж, но Арель отказался платить неустойку Бокажу, и Фредерик пришел в неописуемую ярость.
Дюма очень хотелось воспользоваться этим случаем для своей новой протеже Иды Ферье: «Арелю, я уверен, нужна именно такая актриса. Жюльетта не может претендовать ни на одну сколько-нибудь значительную роль». Эта Жюльетта была Жюльетта Друэ, бывшая натурщица скульптора Прадье, полукуртизанка, полуактриса. Но Арель не пожелал использовать в «Нельской башне» не только Жюльетту, но и Иду. Премьера состоялась 29 мая 1832 года. Мадемуазель Жорж была величественна и импозантна, Бокаж фатален и демоничен. Дюма в «Мемуарах» с наивным самодовольством описывает свой триумф:
«Зал волновался. Все предвещало большой успех, казалось, успех витал в воздухе, все дышало им.
Конец второй картины потряс публику. Буридан выпрыгивал из окна в Сену. Маргарита, срывая маску, обнажала окровавленную щеку… – все это производило огромное впечатление на публику. И когда после оргии, после побега, после убийства, после раскатов смеха, заглушенных стонами, после того, как герой кидается в реку, после того, как вслед за ночью любви царственная любовница безжалостно велела убить своего любовника, когда после всего этого раздался спокойный и монотонный голос ночного стража: «Три часа ночи. Все спокойно. Мирно спите, парижане», – зал разразился аплодисментами… Потом пришел черед знаменитой сцене в тюрьме.
Как-то сын спросил меня (в то время он еще не был драматургом):
– Какие основные принципы построения драмы?
– Первый акт надо делать предельно ясным, последний – коротким и ни в коем случае не вводить тюремную сцену в третий.
Но, давая такой совет, я проявил неблагодарность: я не помню, чтобы сцена так захватила зрителя, как эта сцена в тюрьме, которую великолепно сыграли два актера, буквально вынесшие ее на своих плечах…
И, наконец, наступил пятый акт, за который Арель очень боялся. Он делится на две картины, восьмую, полную леденящего кровь комизма, и девятую, которую по нагнетанию ужасов можно сравнить лишь со второй. Было в нем что-то от античного рока Софокла, соединенного со сценическими ужасами Шекспира. Пьеса имела огромный успех, имя Фредерика Гайярде провозгласили под гром аплодисментов…»
На следующий день Арель приказал поставить на афишах: «Нельская башня», драма господ *** и Гайярде». Дюма кинулся к Арелю.
– Вы меня снова поссорите с этим Гайярде! – кричал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138