по этой причине наши комментарии даны в книге вперемежку, за исключением некоторых случаев, когда я вынужден был специально оговаривать их авторство.
А теперь передаю слово маркизу. То, что я назвал «Вторым предуведомлением», хронологически является, конечно, первым; но, с другой стороны, если учесть то предуведомление, которым открывает «Мемуар» Годой, оно снова оказывается вторым. Как тут не вспомнить русскую куклу-матрешку!
Мадрид, весна 1980
Второе предуведомление
Я долго размышлял, прежде чем решился выпустить в свет этот неизданный «Мемуар», имеющий особую историческую ценность, который попал в мои руки благодаря игре слепого случая, соединившего однажды в тоскливый парижский вечер 1937 года одиночество изгнанника и любопытство, из-за чего я не смог оторваться от «Мемуара» до той поры, пока окончательно не разгорелся новый день. Чтение, в которое я погрузился с такой страстью, захватило и ошеломило меня, я читал и перечитывал страницы, переносясь и в пространстве – в мой покоренный, но не покорившийся Мадрид, и во времени – в прошлое, не настолько еще отдаленное, чтобы уже выцвели чернила и не сохранились следы крови, чтобы исчезли трепещущие тени преступления и скорби.
Память о тех событиях возвращается как призрак, взывающий к правосудию. Но кто он, сам призрак? И кто в конечном счете жертва в той истории, где на одно-единственное преступление приходится так много виновных? Ведь в него вовлечена целая группа людей, одни из них достигли вершин величия и заслужили посмертную славу, другие – самые заурядные и незначительные личности, но все они принадлежат той эпохе испанской и мадридской истории, в которой смыкаются два века: веселый и беззаботный конец XVIII встречается с трагическим началом XIX, и никому не удалось уловить и увековечить этот переломный момент так, как это сделал Франсиско де Гойя-и-Лусьентес. Он-то и оказывается одним из главных действующих лиц приводимой здесь захватывающей petite histoire.
Событие, находящееся в центре внимания документа, произошло 23 июля 1802 года, это событие – смерть Марии дель Пилар Тересы Каэтаны де Сильва-и-Альварес де Толедо, тринадцатой герцогини де Альба (или Альва – как больше нравится некоторым историкам). Правда, кроме краткого полицейского донесения, составленного несколько дней спустя после ее смерти, все остальные документы – и «Мемуар», и включенные в него письма – были написаны значительно позднее трагической кончины герцогини. Правда и то, что вся история была пережита молодыми, а рассказана уже старыми людьми, в одном случае – спустя двадцать, а в другом – почти пятьдесят лет после самих событий. И наконец, правда, что дошедшая до меня рукопись была на французском языке, а почерк, которым она написана, не совпадал с почерком лица, значившегося ее автором, из чего я заключаю, что она является переводом, который он сам заказал сделать со своего текста, чем и заронил вполне обоснованные сомнения в его аутентичности.
Полагаю, что наибольший авторитет в данном вопросе – говорю об этом без всякого тщеславия – это именно я; авторитет мне придает проделанная работа, состоявшая в том, что я выполнил обратный перевод «Мемуара» на испанский язык, и это позволило мне достичь такой интимной, почти любовной подачи литературного материала, что стало возможно воспринять и прочувствовать его самые тонкие, почти неуловимые оттенки, как мы чувствуем их в любимой женщине. Опираясь на мой авторитет, я беру на себя смелость сделать два следующих заключения: во-первых, французский текст рукописи, случайно попавший мне в руки в тот осенний вечер, представляет собой, вне всяких сомнений, перевод испанского текста, написанного первоначально несколько тяжелым, витиеватым, высокопарным стилем Испании, колеблющейся между традиционным барокко и просветительским классицизмом; и во-вторых, ее автором действительно является дон Мануэль Годой, как в ней и сообщается и как становится очевидным из (а) сопоставления «Мемуара» с другими его рукописями, (б) места, где был найден документ спустя восемьдесят шесть лет после смерти Мануэля Годоя, и (в) полученных мной доказательств достоверности различных происшествий и событий, о которых повествуется в рукописи. Доказательств, которые – говорю это с болью – я мог бы существенно пополнить, если бы собирал их в моей стране и главное – если бы встретил там больше поддержки и меньше предрассудков в научных кругах и у общественности, что позволило бы подтвердить или опровергнуть многие факты. Сказанное относится равным образом как к аристократическим слоям испанского общества иди по крайней мере к испанским семьям, исторически связанным с описываемыми событиями, так и научным учреждениям, занимающимся историческими исследованиями.
Но Испания остается Испанией, близкая или далекая, и по-прежнему нескоро еще придет день, когда, как говорит сам Годой в каком-то месте своих воспоминаний, она станет наконец страной, «живущей по времени, отмеренному часами современной и просвещенной Истории».
Париж, апрель 1939
Краткий и секретный мемуар дона Мануэля де Годоя, герцога де Алькудия, составленный им в 1848 году в связи с кончиной Марии дель Пилар Тересы Каэтаны, герцогини де Альба, имевшей быть сорок шесть лет тому назад, и включающий описание странных обстоятельств, сопутствующих упомянутой кончине, а также их наиболее правдоподобное объяснение с приложением показаний дона Франсиско де Гойи и посмертного письма другого высокопоставленного лица, вовлеченного в эти события, на которые указанное письмо проливает новый свет
Предуведомление для читателя
На днях исполняется шесть лет с того момента, как был опубликован последний том моих «Мемуаров». Этот «Краткий мемуар», несмотря на его название, никоим образом не является ни выдержкой из «Мемуаров», ни добавлением к ним, ни сокращенным их изложением; «Краткий мемуар» следует рассматривать как совершенно самостоятельный труд, направленный к достижению другой цели и написанный в состоянии духа, совершенно отличном от того, о котором сообщается в «Мемуарах».
Ибо они были задуманы, исполнены и опубликованы с тем, чтобы засвидетельствовать для грядущих веков политические устремления моих августейших суверенов – королей Испании Карла IV и его супруга Марии-Луизы, посрамить перед зеркалом Истины их низких клеветников и призвать к ответу, как того требовала также и моя честь и слава, наших общих хулителей, чтобы восстановить мое собственное дворянское достоинство и как правителя, и как особы, чья личность и деяния оказывали влияние на историю испанского государства в течение всех лет моего пребывания на посту министра вплоть до моего падения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
А теперь передаю слово маркизу. То, что я назвал «Вторым предуведомлением», хронологически является, конечно, первым; но, с другой стороны, если учесть то предуведомление, которым открывает «Мемуар» Годой, оно снова оказывается вторым. Как тут не вспомнить русскую куклу-матрешку!
Мадрид, весна 1980
Второе предуведомление
Я долго размышлял, прежде чем решился выпустить в свет этот неизданный «Мемуар», имеющий особую историческую ценность, который попал в мои руки благодаря игре слепого случая, соединившего однажды в тоскливый парижский вечер 1937 года одиночество изгнанника и любопытство, из-за чего я не смог оторваться от «Мемуара» до той поры, пока окончательно не разгорелся новый день. Чтение, в которое я погрузился с такой страстью, захватило и ошеломило меня, я читал и перечитывал страницы, переносясь и в пространстве – в мой покоренный, но не покорившийся Мадрид, и во времени – в прошлое, не настолько еще отдаленное, чтобы уже выцвели чернила и не сохранились следы крови, чтобы исчезли трепещущие тени преступления и скорби.
Память о тех событиях возвращается как призрак, взывающий к правосудию. Но кто он, сам призрак? И кто в конечном счете жертва в той истории, где на одно-единственное преступление приходится так много виновных? Ведь в него вовлечена целая группа людей, одни из них достигли вершин величия и заслужили посмертную славу, другие – самые заурядные и незначительные личности, но все они принадлежат той эпохе испанской и мадридской истории, в которой смыкаются два века: веселый и беззаботный конец XVIII встречается с трагическим началом XIX, и никому не удалось уловить и увековечить этот переломный момент так, как это сделал Франсиско де Гойя-и-Лусьентес. Он-то и оказывается одним из главных действующих лиц приводимой здесь захватывающей petite histoire.
Событие, находящееся в центре внимания документа, произошло 23 июля 1802 года, это событие – смерть Марии дель Пилар Тересы Каэтаны де Сильва-и-Альварес де Толедо, тринадцатой герцогини де Альба (или Альва – как больше нравится некоторым историкам). Правда, кроме краткого полицейского донесения, составленного несколько дней спустя после ее смерти, все остальные документы – и «Мемуар», и включенные в него письма – были написаны значительно позднее трагической кончины герцогини. Правда и то, что вся история была пережита молодыми, а рассказана уже старыми людьми, в одном случае – спустя двадцать, а в другом – почти пятьдесят лет после самих событий. И наконец, правда, что дошедшая до меня рукопись была на французском языке, а почерк, которым она написана, не совпадал с почерком лица, значившегося ее автором, из чего я заключаю, что она является переводом, который он сам заказал сделать со своего текста, чем и заронил вполне обоснованные сомнения в его аутентичности.
Полагаю, что наибольший авторитет в данном вопросе – говорю об этом без всякого тщеславия – это именно я; авторитет мне придает проделанная работа, состоявшая в том, что я выполнил обратный перевод «Мемуара» на испанский язык, и это позволило мне достичь такой интимной, почти любовной подачи литературного материала, что стало возможно воспринять и прочувствовать его самые тонкие, почти неуловимые оттенки, как мы чувствуем их в любимой женщине. Опираясь на мой авторитет, я беру на себя смелость сделать два следующих заключения: во-первых, французский текст рукописи, случайно попавший мне в руки в тот осенний вечер, представляет собой, вне всяких сомнений, перевод испанского текста, написанного первоначально несколько тяжелым, витиеватым, высокопарным стилем Испании, колеблющейся между традиционным барокко и просветительским классицизмом; и во-вторых, ее автором действительно является дон Мануэль Годой, как в ней и сообщается и как становится очевидным из (а) сопоставления «Мемуара» с другими его рукописями, (б) места, где был найден документ спустя восемьдесят шесть лет после смерти Мануэля Годоя, и (в) полученных мной доказательств достоверности различных происшествий и событий, о которых повествуется в рукописи. Доказательств, которые – говорю это с болью – я мог бы существенно пополнить, если бы собирал их в моей стране и главное – если бы встретил там больше поддержки и меньше предрассудков в научных кругах и у общественности, что позволило бы подтвердить или опровергнуть многие факты. Сказанное относится равным образом как к аристократическим слоям испанского общества иди по крайней мере к испанским семьям, исторически связанным с описываемыми событиями, так и научным учреждениям, занимающимся историческими исследованиями.
Но Испания остается Испанией, близкая или далекая, и по-прежнему нескоро еще придет день, когда, как говорит сам Годой в каком-то месте своих воспоминаний, она станет наконец страной, «живущей по времени, отмеренному часами современной и просвещенной Истории».
Париж, апрель 1939
Краткий и секретный мемуар дона Мануэля де Годоя, герцога де Алькудия, составленный им в 1848 году в связи с кончиной Марии дель Пилар Тересы Каэтаны, герцогини де Альба, имевшей быть сорок шесть лет тому назад, и включающий описание странных обстоятельств, сопутствующих упомянутой кончине, а также их наиболее правдоподобное объяснение с приложением показаний дона Франсиско де Гойи и посмертного письма другого высокопоставленного лица, вовлеченного в эти события, на которые указанное письмо проливает новый свет
Предуведомление для читателя
На днях исполняется шесть лет с того момента, как был опубликован последний том моих «Мемуаров». Этот «Краткий мемуар», несмотря на его название, никоим образом не является ни выдержкой из «Мемуаров», ни добавлением к ним, ни сокращенным их изложением; «Краткий мемуар» следует рассматривать как совершенно самостоятельный труд, направленный к достижению другой цели и написанный в состоянии духа, совершенно отличном от того, о котором сообщается в «Мемуарах».
Ибо они были задуманы, исполнены и опубликованы с тем, чтобы засвидетельствовать для грядущих веков политические устремления моих августейших суверенов – королей Испании Карла IV и его супруга Марии-Луизы, посрамить перед зеркалом Истины их низких клеветников и призвать к ответу, как того требовала также и моя честь и слава, наших общих хулителей, чтобы восстановить мое собственное дворянское достоинство и как правителя, и как особы, чья личность и деяния оказывали влияние на историю испанского государства в течение всех лет моего пребывания на посту министра вплоть до моего падения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49