только погрузившись полностью в городское одиночество, она встретила именно того мужчину, которого, по всей очевидности, и мечтала встретить. Она не решилась сменить тему своей социологической диссертации; полагая, что счастье – материя эгоистическая, она предпочла не разглашать свое фундаментальное открытие: чтобы встретить любовь, надо искать одиночества.
Затуманенный Брижитовыми парами мозг Гектора совершенно упустил из виду, что одна из особенностей брака состоит в том, чтобы соединить двух людей. Хотя, в конце концов, какая разница – разве это не ясно? Можно и позабыть объявить о своих намерениях, когда они и так очевидны. Само собой, они поженятся. И в тот же вечер, когда они встретились, чтобы провести вместе вторую ночь, предмет был очерчен легко и просто. Поженимся? Да, поженимся. Какие же простые ребята эти Гектор и Брижит. Прямо какие-то швейцарские герои. Половое наслаждение развивало все аспекты своего начального владычества. Икры Брижит изумлялись собственной олимпийской гибкости; Гектор же обнаружил в себе страсть к покусыванию мочки уха. Под одеялом становишься безымянным. Они готовились говорить друг другу «да» на всех языках. Завтра к обеду Брижит будет чистить лук-порей, и очистки будут поразительны.
Влюбленные всегда испытывают два ощущения, граничащих с легкой истерией. Прежде всего, они находят в жизни все мыслимые и немыслимые достоинства. Повседневность внезапно становится режимом, и все заботы, отравляющие существование любого почтенного холостяка, исчезают в новообретенной легкости. Жизнь кажется им прекрасной столь же безосновательно, сколь безосновательно станут они позже восторгаться красотой своего уродливого младенца. Второе ощущение – великое опьянение. Гектор, например, просто упивался выражением «моя жена». Он вставлял его в разговор по любому поводу. Если на улице у него спрашивали, который час, он отвечал: «У меня нет часов, но будь здесь сейчас моя жена… У моей жены такие красивые часики…» Брижит становилась чем-то вроде госпожи Коломбо, спутницы знаменитого сыщика. Вставлять в каждую фразу словосочетание «моя жена» оказалось обескураживающе легко. Можно было даже изобретать новшества, выходить на международный уровень. Высшим кайфом, разумеется, оставался американский съезд с официальной лыжни: ничто не могло быть шикарнее, чем вовремя ввернуть «my wife». Еще немного, и Гектор решился бы на легендарное «you fuck my wife»; в своем блаженном состоянии он бы не замедлил вообразить себя, по меньшей мере, Робертом де Ниро.
Однако прежде всего следовало встретиться с братом Брижит. Именно он играл в семье роль принимающего решения. Что-то вроде крестного отца, только без целования руки. Даже отец Брижит ничего не решал, не посоветовавшись предварительно с сыном. Серого вещества у Жерара было немного, зато он обладал могучими ногами. Он участвовал в велогонке Париж – Рубэ, но, к несчастью, упал и расшиб голову о камень. В сочетании с регулярным допингом прежних лет эта травма окончательно превратила его в растение, причем злые языки уточняли, в какое именно: в дуб. А еще точнее – в дубину. Это было несправедливо; быстро же неблагодарные забыли час славы Жерара, когда тот взгромоздился на пьедестал почета велогонки Уарзазате – Касабланка. Задним-то числом всем легко критиковать. Семья Брижит зациклилась на этой победе. Жаль, что никаких видимых свидетельств подвига не сохранилось. Лишь фотография во внушительной рамке на родительском буфете напоминала об этом спортивном достижении. На снимке, в окружении хлипковатых, но явно воинственно настроенных молодых людей, был виден Жерар, потрясающий кубком на пыльном ветру (те самые злые языки, обзывавшие его «дубиной», утверждали, что снимок был сделан в фотостудии, в Бобиньи; клевета, конечно). Вот эта самая фотография и делала Жерара бесспорным лидером семейства. Иными словами, дабы обрести счастье официально обладать женщиной своей мечты, Гектору пришлось попотеть над историей велосипедного спорта.
Казалось, отныне ему во всем сопутствовала удача, ибо среди его знакомых – ну да, отнюдь не самых близких, но все же – числился сын Робера Шапатта. В результате нескольких встреч с ним Гектор превратился в крупнейшего специалиста по велоспорту и до сих пор не мог прийти в себя от возмущения, как это Лоран Финьон уступил Тур де Франс 1989-го Грегу Ле-Монду из-за каких-то паршивых нескольких секунд. Брижит гордилась своим спортивным будущим мужем и не беспокоилась за исход переговоров в верхах между двумя главными в ее жизни мужчинами. Гектор вырядился как на 31 декабря (он был настолько не уверен в себе, что сомневался даже в цифрах); и его желтый галстук побледнел. Ему оставалось лишь найти верную начальную исходную позицию. Те, кому доводилось участвовать в состязаниях, знают: все решает первый взгляд; надо суметь взять верх над соперником еще до того, как прозвучит стартовый свисток. Пока Брижит в кухне готовила фаршированные томаты – любимое кушанье брата, Гектор садился на диван, вставал, устраивался у окна, закуривал, нет, это не спортивно, опирался рукою на стол, чтобы выглядеть раскованно, изображал удивление и даже хотел попросту смыться. Весь в поту, он мучительно искал идеальную позу, как вдруг, совершенно непонятно каким образом, в голову ему пришла мысль. И притом гениальная: держать руки за спиной.
В дверь позвонили.
Жерар вошел и обнаружил того, кто был соискателем почетного звания зятя. И в глазах его тотчас же отразилось изумление. Идея Гектора была и впрямь гениальной. Действительно, ведь это так необычно, когда вас принимает человек с руками за спиной. Просто какой-то мажордом, почтение рождалось само собой. Поза была невероятно трогательной – бюст выпячен, как у оловянного солдатика, а главное, не знаешь, как реагировать на спрятанные за спиной руки. Однако наш Жерар был не из тех, кто теряется от чего-то вызывающего легкое удивление. Он направился к Гектору тяжелой поступью, поступью человека, некогда поднявшегося на верхнюю ступень пьедестала почета велогонки Уарзазате – Касабланка. И опять, как во все важные моменты его жизни, он ощутил дыхание пустыни и сухость в горле; эта встреча таила в себе нечто, уже готовое стать легендой. Брижит и фаршированные томаты хранили молчание. Гектор, руки по-прежнему за спиной, изо всех сил старался не выглядеть окаменевшим; он попытался выдавить улыбку, в итоге вышло что-то вроде дрожания скуловой кости в конце агонии.
И тогда случилось вот что.
У Гектора не было привычки держать руки за спиной. Его никогда не арестовывали полицейские, и он никогда не забавлялся любовными играми с Хозяйкой башни. Поэтому естественно, что, оказавшись сзади, его руки залюбовались открывшейся им новой панорамой и застыли, подтибрив время у возмутительной гегемонии рук спереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Затуманенный Брижитовыми парами мозг Гектора совершенно упустил из виду, что одна из особенностей брака состоит в том, чтобы соединить двух людей. Хотя, в конце концов, какая разница – разве это не ясно? Можно и позабыть объявить о своих намерениях, когда они и так очевидны. Само собой, они поженятся. И в тот же вечер, когда они встретились, чтобы провести вместе вторую ночь, предмет был очерчен легко и просто. Поженимся? Да, поженимся. Какие же простые ребята эти Гектор и Брижит. Прямо какие-то швейцарские герои. Половое наслаждение развивало все аспекты своего начального владычества. Икры Брижит изумлялись собственной олимпийской гибкости; Гектор же обнаружил в себе страсть к покусыванию мочки уха. Под одеялом становишься безымянным. Они готовились говорить друг другу «да» на всех языках. Завтра к обеду Брижит будет чистить лук-порей, и очистки будут поразительны.
Влюбленные всегда испытывают два ощущения, граничащих с легкой истерией. Прежде всего, они находят в жизни все мыслимые и немыслимые достоинства. Повседневность внезапно становится режимом, и все заботы, отравляющие существование любого почтенного холостяка, исчезают в новообретенной легкости. Жизнь кажется им прекрасной столь же безосновательно, сколь безосновательно станут они позже восторгаться красотой своего уродливого младенца. Второе ощущение – великое опьянение. Гектор, например, просто упивался выражением «моя жена». Он вставлял его в разговор по любому поводу. Если на улице у него спрашивали, который час, он отвечал: «У меня нет часов, но будь здесь сейчас моя жена… У моей жены такие красивые часики…» Брижит становилась чем-то вроде госпожи Коломбо, спутницы знаменитого сыщика. Вставлять в каждую фразу словосочетание «моя жена» оказалось обескураживающе легко. Можно было даже изобретать новшества, выходить на международный уровень. Высшим кайфом, разумеется, оставался американский съезд с официальной лыжни: ничто не могло быть шикарнее, чем вовремя ввернуть «my wife». Еще немного, и Гектор решился бы на легендарное «you fuck my wife»; в своем блаженном состоянии он бы не замедлил вообразить себя, по меньшей мере, Робертом де Ниро.
Однако прежде всего следовало встретиться с братом Брижит. Именно он играл в семье роль принимающего решения. Что-то вроде крестного отца, только без целования руки. Даже отец Брижит ничего не решал, не посоветовавшись предварительно с сыном. Серого вещества у Жерара было немного, зато он обладал могучими ногами. Он участвовал в велогонке Париж – Рубэ, но, к несчастью, упал и расшиб голову о камень. В сочетании с регулярным допингом прежних лет эта травма окончательно превратила его в растение, причем злые языки уточняли, в какое именно: в дуб. А еще точнее – в дубину. Это было несправедливо; быстро же неблагодарные забыли час славы Жерара, когда тот взгромоздился на пьедестал почета велогонки Уарзазате – Касабланка. Задним-то числом всем легко критиковать. Семья Брижит зациклилась на этой победе. Жаль, что никаких видимых свидетельств подвига не сохранилось. Лишь фотография во внушительной рамке на родительском буфете напоминала об этом спортивном достижении. На снимке, в окружении хлипковатых, но явно воинственно настроенных молодых людей, был виден Жерар, потрясающий кубком на пыльном ветру (те самые злые языки, обзывавшие его «дубиной», утверждали, что снимок был сделан в фотостудии, в Бобиньи; клевета, конечно). Вот эта самая фотография и делала Жерара бесспорным лидером семейства. Иными словами, дабы обрести счастье официально обладать женщиной своей мечты, Гектору пришлось попотеть над историей велосипедного спорта.
Казалось, отныне ему во всем сопутствовала удача, ибо среди его знакомых – ну да, отнюдь не самых близких, но все же – числился сын Робера Шапатта. В результате нескольких встреч с ним Гектор превратился в крупнейшего специалиста по велоспорту и до сих пор не мог прийти в себя от возмущения, как это Лоран Финьон уступил Тур де Франс 1989-го Грегу Ле-Монду из-за каких-то паршивых нескольких секунд. Брижит гордилась своим спортивным будущим мужем и не беспокоилась за исход переговоров в верхах между двумя главными в ее жизни мужчинами. Гектор вырядился как на 31 декабря (он был настолько не уверен в себе, что сомневался даже в цифрах); и его желтый галстук побледнел. Ему оставалось лишь найти верную начальную исходную позицию. Те, кому доводилось участвовать в состязаниях, знают: все решает первый взгляд; надо суметь взять верх над соперником еще до того, как прозвучит стартовый свисток. Пока Брижит в кухне готовила фаршированные томаты – любимое кушанье брата, Гектор садился на диван, вставал, устраивался у окна, закуривал, нет, это не спортивно, опирался рукою на стол, чтобы выглядеть раскованно, изображал удивление и даже хотел попросту смыться. Весь в поту, он мучительно искал идеальную позу, как вдруг, совершенно непонятно каким образом, в голову ему пришла мысль. И притом гениальная: держать руки за спиной.
В дверь позвонили.
Жерар вошел и обнаружил того, кто был соискателем почетного звания зятя. И в глазах его тотчас же отразилось изумление. Идея Гектора была и впрямь гениальной. Действительно, ведь это так необычно, когда вас принимает человек с руками за спиной. Просто какой-то мажордом, почтение рождалось само собой. Поза была невероятно трогательной – бюст выпячен, как у оловянного солдатика, а главное, не знаешь, как реагировать на спрятанные за спиной руки. Однако наш Жерар был не из тех, кто теряется от чего-то вызывающего легкое удивление. Он направился к Гектору тяжелой поступью, поступью человека, некогда поднявшегося на верхнюю ступень пьедестала почета велогонки Уарзазате – Касабланка. И опять, как во все важные моменты его жизни, он ощутил дыхание пустыни и сухость в горле; эта встреча таила в себе нечто, уже готовое стать легендой. Брижит и фаршированные томаты хранили молчание. Гектор, руки по-прежнему за спиной, изо всех сил старался не выглядеть окаменевшим; он попытался выдавить улыбку, в итоге вышло что-то вроде дрожания скуловой кости в конце агонии.
И тогда случилось вот что.
У Гектора не было привычки держать руки за спиной. Его никогда не арестовывали полицейские, и он никогда не забавлялся любовными играми с Хозяйкой башни. Поэтому естественно, что, оказавшись сзади, его руки залюбовались открывшейся им новой панорамой и застыли, подтибрив время у возмутительной гегемонии рук спереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33