Пластинки у меня больше нет, но я переписал музыку шамана на кассету. Иногда я ставлю ее и вспоминаю детство.
– А что вы делали с муравьиным соком? – удивился я. – Разве в Праге нужно было лечить кого-то от сонной болезни?
– Нет, но зеленый сок питательный и полезный, он повышает сопротивляемость гриппу и, кроме того, имеет приятный ванильный привкус. В детстве я каждое утро пил его на завтрак. И теперь по утрам я порой скучаю по его вкусу.
– Но как можно заставить муравьев выделить зеленый сок? – выспрашивал я, хотя и видел, что археолог теряет терпение.
– Когда зеленые муравьи отделены от остальной колонии, они тоскуют и хотят вернуться к своим собратьям, но музыка парализует их. Это вызывает у них смятение и ужас; зеленая жидкость, которую они производят, видимо, является чем-то вроде пота, вызываемого страхом. Во всяком случае, мне кажется именно так, больше я об этом ничего не знаю. К сожалению, мы скоро лишились муравьев: однажды зимой крыша парника лопнула под тяжестью снега и они замерзли… А теперь – за дело, попробую успеть хотя бы на второй тайм. – Он оглядел крутой заросший берег и сказал: – Здесь мало места, нам нужно вынести муравьев и больную наверх, на свободное пространство.
Старик скрылся в комнате, а когда вернулся, в одной руке у него был включенный фонарик, а в другой – кассетный магнитофон и туго набитый пакет. Я и археолог вошли в каюту; он подхватил террариум спереди, я сзади, и мы с трудом выволокли его на палубу. Услышав наше кряхтенье, старик посоветовал оставить террариум на палубе и нести только муравьев. Он сказал, что если пойдет перед нами с играющим магнитофоном, то тигр не развалится. В Годковичках они переносили муравьев именно так.
Хозяин плота включил магнитофон, и снова зазвучала странная музыка. Мы подняли крышку террариума, осторожно вынули белого тигра – когда мы прикоснулись к нему, он даже не вздрогнул – и взвалили его на плечи. Муравьи и без террариума оказались довольно тяжелыми. Мы медленно перебрались вместе с муравьями по шаткому мостику и начали подниматься по дорожке к фонарю, который горел наверху, за забором. Старик шел впереди с магнитофоном, откуда лилась волнующая прекрасная мелодия. Когда мы ступили на асфальт, я захотел переложить тигра на другое плечо, но сделал это неудачно – загнутый хвост отломился и упал на землю. Я знал, что хвост для сеанса нам не нужен, но все-таки попросил археолога остановиться и поднял хвост из муравьев с асфальта. Увидев это, старик взял у меня хвост и сунул его в пакет. Когда мимо нас проезжала машина с горящими фарами, которая явно направлялась в ближайший кемпинг, нам с тигром на плечах пришлось вжаться в кусты, росшие вдоль дороги. Шум автомобильного мотора на миг заглушил музыку, и я почувствовал, что тигриное тело начинает трепыхаться и течь вниз по моей спине, но, к счастью, это продолжалось лишь долю секунды, и муравьи снова стали тигром. Мы добрались до кемпинга и прошли вдоль его забора; за забором рядами стояли темные автомобили с немецкими и голландскими номерами, за ними у костра сидела группа мужчин и женщин. Старик привел нас на газон, который простирался перед низкими строениями, принадлежавшими, видимо, какой-то секции по спортивной гребле.
Там мы медленно опустили тигра на землю. Он все же выскользнул из наших рук и боком упал на траву; нам пришлось взяться за него и перевернуть в нужное положение. Потом старик приложил к тигру отломившийся хвост. Теперь зверь неподвижно лежал в бледном свете фонаря, стоявшего возле дорожки. Хозяин плота остался рядом с тигром, а мы вернулись за Сильвией. На катере были больничные носилки; на них мы перенесли спящую девушку и положили ее возле тигра. Старик вынул из сумки пивную поллитровую кружку, пластмассовое ситечко и столовую ложку. Он поставил кружку на траву, положил на нее ситечко и ложкой начал осторожно вынимать зеленый тигриный глаз. Тигр заволновался, но не распался. Мне было неприятно: казалось, будто племянник Гуссерля ослепляет настоящее животное. Когда глаз был вынут, старик взял его большим и указательным пальцами, оглядел со всех сторон, соскреб краем ложки оставшихся белых муравьев и положил глаз в ситечко. То же самое он проделал с другим глазом. Мы сели на землю и, затаив дыхание, наблюдали, как из ситечка на дно кружки падают зеленые капельки; они падали все чаще, а потом слились в зеленые ручейки. Спустя десять минут, когда кружка была полна на треть, зеленый поток ослабел. Старик поднял кружку, посмотрел ее на свет – кружка засияла, как большой изумруд, – внимательно изучая содержимое. Из ситечка падали последние тяжелые капли. Потом племянник философа вернул зеленые глаза обратно в пустые глазницы в тигриной голове и снял ситечко. Он склонился над Сильвией, осторожно приподнял ей голову и приложил кружку к ее губам. Сильвия жадно пила с закрытыми глазами. Мы стояли молча, тигр подрагивал, из магнитофона неслись высокие звонкие звуки. Через минуту девушка открыла глаза. Она изумленно смотрела на газон, на белого тигра под фонарем, на высокие тополя и силуэт Вышеграда за рекой. Возможно, ей казалось, что она очутилась в новом сне, но археолог взял ее за руку и сказал:
– Вот все и кончилось, Сильвия.
Девушка неуверенно встала, покрывало сползло в траву. Археолог повел ее за руку к лодке, ее белая ночная рубашка светилась на дорожке, пока они не скрылись за деревьями. Я думал о том, заживут ли они наконец той жизнью, о которой мечтали ночами в джунглях, или же археолог навечно заблудился в открывшемся ему лабиринте, будет ли Сильвия всю жизнь с опаской поворачивать дверные ручки, боясь, что за дверью окажется ухмыляющаяся морда чудовища. Старик медленно складывал вещи в пакет.
– Отец когда-нибудь рассказывал о том, как выглядел этот инструмент? – спросил я его.
– Однажды он говорил об этом, но я тогда был слишком мал, чтобы что-то понять, и не очень-то слушал, потому что мне было неинтересно. Я только помню, что он упоминал кожу варана и кости броненосца.
– Но ведь броненосец живет в Южной Америке – как он мог попасть на остров, затерянный в Индийском океане?
– Да, это загадка. Однако мне пора. Я рад, что все прошло гладко; может, я даже успею к концу первого тайма. Я рад нашему знакомству, рад, что сумел помочь этой девушке.
Я поблагодарил его от имени археолога, который в волнении забыл об этом; старик пожал мне руку, взял магнитофон и ушел через газон к автокемпингу. Я остался наедине с белым тигром, тело которого в свете фонаря отливало фиолетовым, будто было из жемчуга.
Чем дальше уходил хозяин плота, тем тише звучала музыка из магнитофона, и тело тигра начало волноваться и покачиваться в ровном ритме – будто бы тигр был из желе и лежал в кузове едущего грузовика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– А что вы делали с муравьиным соком? – удивился я. – Разве в Праге нужно было лечить кого-то от сонной болезни?
– Нет, но зеленый сок питательный и полезный, он повышает сопротивляемость гриппу и, кроме того, имеет приятный ванильный привкус. В детстве я каждое утро пил его на завтрак. И теперь по утрам я порой скучаю по его вкусу.
– Но как можно заставить муравьев выделить зеленый сок? – выспрашивал я, хотя и видел, что археолог теряет терпение.
– Когда зеленые муравьи отделены от остальной колонии, они тоскуют и хотят вернуться к своим собратьям, но музыка парализует их. Это вызывает у них смятение и ужас; зеленая жидкость, которую они производят, видимо, является чем-то вроде пота, вызываемого страхом. Во всяком случае, мне кажется именно так, больше я об этом ничего не знаю. К сожалению, мы скоро лишились муравьев: однажды зимой крыша парника лопнула под тяжестью снега и они замерзли… А теперь – за дело, попробую успеть хотя бы на второй тайм. – Он оглядел крутой заросший берег и сказал: – Здесь мало места, нам нужно вынести муравьев и больную наверх, на свободное пространство.
Старик скрылся в комнате, а когда вернулся, в одной руке у него был включенный фонарик, а в другой – кассетный магнитофон и туго набитый пакет. Я и археолог вошли в каюту; он подхватил террариум спереди, я сзади, и мы с трудом выволокли его на палубу. Услышав наше кряхтенье, старик посоветовал оставить террариум на палубе и нести только муравьев. Он сказал, что если пойдет перед нами с играющим магнитофоном, то тигр не развалится. В Годковичках они переносили муравьев именно так.
Хозяин плота включил магнитофон, и снова зазвучала странная музыка. Мы подняли крышку террариума, осторожно вынули белого тигра – когда мы прикоснулись к нему, он даже не вздрогнул – и взвалили его на плечи. Муравьи и без террариума оказались довольно тяжелыми. Мы медленно перебрались вместе с муравьями по шаткому мостику и начали подниматься по дорожке к фонарю, который горел наверху, за забором. Старик шел впереди с магнитофоном, откуда лилась волнующая прекрасная мелодия. Когда мы ступили на асфальт, я захотел переложить тигра на другое плечо, но сделал это неудачно – загнутый хвост отломился и упал на землю. Я знал, что хвост для сеанса нам не нужен, но все-таки попросил археолога остановиться и поднял хвост из муравьев с асфальта. Увидев это, старик взял у меня хвост и сунул его в пакет. Когда мимо нас проезжала машина с горящими фарами, которая явно направлялась в ближайший кемпинг, нам с тигром на плечах пришлось вжаться в кусты, росшие вдоль дороги. Шум автомобильного мотора на миг заглушил музыку, и я почувствовал, что тигриное тело начинает трепыхаться и течь вниз по моей спине, но, к счастью, это продолжалось лишь долю секунды, и муравьи снова стали тигром. Мы добрались до кемпинга и прошли вдоль его забора; за забором рядами стояли темные автомобили с немецкими и голландскими номерами, за ними у костра сидела группа мужчин и женщин. Старик привел нас на газон, который простирался перед низкими строениями, принадлежавшими, видимо, какой-то секции по спортивной гребле.
Там мы медленно опустили тигра на землю. Он все же выскользнул из наших рук и боком упал на траву; нам пришлось взяться за него и перевернуть в нужное положение. Потом старик приложил к тигру отломившийся хвост. Теперь зверь неподвижно лежал в бледном свете фонаря, стоявшего возле дорожки. Хозяин плота остался рядом с тигром, а мы вернулись за Сильвией. На катере были больничные носилки; на них мы перенесли спящую девушку и положили ее возле тигра. Старик вынул из сумки пивную поллитровую кружку, пластмассовое ситечко и столовую ложку. Он поставил кружку на траву, положил на нее ситечко и ложкой начал осторожно вынимать зеленый тигриный глаз. Тигр заволновался, но не распался. Мне было неприятно: казалось, будто племянник Гуссерля ослепляет настоящее животное. Когда глаз был вынут, старик взял его большим и указательным пальцами, оглядел со всех сторон, соскреб краем ложки оставшихся белых муравьев и положил глаз в ситечко. То же самое он проделал с другим глазом. Мы сели на землю и, затаив дыхание, наблюдали, как из ситечка на дно кружки падают зеленые капельки; они падали все чаще, а потом слились в зеленые ручейки. Спустя десять минут, когда кружка была полна на треть, зеленый поток ослабел. Старик поднял кружку, посмотрел ее на свет – кружка засияла, как большой изумруд, – внимательно изучая содержимое. Из ситечка падали последние тяжелые капли. Потом племянник философа вернул зеленые глаза обратно в пустые глазницы в тигриной голове и снял ситечко. Он склонился над Сильвией, осторожно приподнял ей голову и приложил кружку к ее губам. Сильвия жадно пила с закрытыми глазами. Мы стояли молча, тигр подрагивал, из магнитофона неслись высокие звонкие звуки. Через минуту девушка открыла глаза. Она изумленно смотрела на газон, на белого тигра под фонарем, на высокие тополя и силуэт Вышеграда за рекой. Возможно, ей казалось, что она очутилась в новом сне, но археолог взял ее за руку и сказал:
– Вот все и кончилось, Сильвия.
Девушка неуверенно встала, покрывало сползло в траву. Археолог повел ее за руку к лодке, ее белая ночная рубашка светилась на дорожке, пока они не скрылись за деревьями. Я думал о том, заживут ли они наконец той жизнью, о которой мечтали ночами в джунглях, или же археолог навечно заблудился в открывшемся ему лабиринте, будет ли Сильвия всю жизнь с опаской поворачивать дверные ручки, боясь, что за дверью окажется ухмыляющаяся морда чудовища. Старик медленно складывал вещи в пакет.
– Отец когда-нибудь рассказывал о том, как выглядел этот инструмент? – спросил я его.
– Однажды он говорил об этом, но я тогда был слишком мал, чтобы что-то понять, и не очень-то слушал, потому что мне было неинтересно. Я только помню, что он упоминал кожу варана и кости броненосца.
– Но ведь броненосец живет в Южной Америке – как он мог попасть на остров, затерянный в Индийском океане?
– Да, это загадка. Однако мне пора. Я рад, что все прошло гладко; может, я даже успею к концу первого тайма. Я рад нашему знакомству, рад, что сумел помочь этой девушке.
Я поблагодарил его от имени археолога, который в волнении забыл об этом; старик пожал мне руку, взял магнитофон и ушел через газон к автокемпингу. Я остался наедине с белым тигром, тело которого в свете фонаря отливало фиолетовым, будто было из жемчуга.
Чем дальше уходил хозяин плота, тем тише звучала музыка из магнитофона, и тело тигра начало волноваться и покачиваться в ровном ритме – будто бы тигр был из желе и лежал в кузове едущего грузовика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19