– Ты, должно быть, все время гадал, что с ними стало.
– Знал, что они превратились в прах. Гадал только, где он развеян.
– Господи, какое хладнокровие. Ты хоть что-нибудь на свете любишь?
– Очень многое, только в руки оно не дается. Мне его не удержать. Я – ломбард, все проходит через и мимо меня. Или музей, до отказа забитый туристами с жирными…
– Что касается той ночи – я по-прежнему считаю себя девственницей.
– Ну, считай на здоровье.
– Это не считается.
– Твой Бог к деталям не внимателен.
– Тебе не надоело воображать себя… персоной? Ты же вовсе не тот, кем себя представляешь. Даже не смог лишить меня девственности. Не сорвал цветок.
– Но помял лепестки.
– Ладно. Куда теперь?
– Ты уже догадалась. К Холли.
– К Холли. К последней, да?
– Ну, письмо отправлено из Калифорнии, а две мои первые девушки никогда не выезжали из Мичигана, никак не могут расстаться с озерами. Застряли в ловушке. Этот штат – настоящая бейсбольная перчатка. Поэтому Холли – последняя.
– Что ж, она тебя поджидает. Собственно, я получила от нее сообщение по электронной почте. Прочти, если хочешь.
Она протянула мне листок бумаги.
«Когда тебя навестит Джон, пожалуйста, передай ему мое приглашение. Я его жду и готовлю сюрприз – неожиданную встречу, на которую я вас всех приглашаю. Будет очень забавно собраться всем вместе, да? Потом откроем правду. Можешь об этом ему рассказать».
– Какую правду?
– Обожди, узнаешь.
– Вы все собираетесь меня убить, а потом на самого повесить убийство?
– Не совсем.
Я на минуту задумался. Кому еще выпадает возможность, как в каком-нибудь запрещенном викторианском романе, собрать всех бывших любовниц в одном доме, в деревенском доме, где еще должен сто – ять второй дом покойного мужа Холли? Неподалеку от Сан-Франциско, собственно, не среди виноградников, но близко. Там и произойдет развязка. Должна произойти, если заговор должен распутаться, если мое путешествие-оригами должно в конце концов соединить заранее расставленные точки. Может быть, выйдет Эркюль Пуаро – естественно, в гостиную, – разгладит усы и скажет: «Леди и джентльмены, перед нами тайна. Впрочем, собственно, и не тайна. Скорее, загадка. Даже не загадка, а детская проказа, ибо все преступники – дети. Так или иначе, один из вас преступник. Кто-то сунул руку в банку и, хотя начисто смыл с нее шоколад, Пуаро знает, кто это сделал. Сейчас расскажу».
– Хорошо, – сказал я. – Приглашение принимаю. Только не соглашаюсь трястись на проклятом мопеде еще два часа. Садись за руль, вези меня.
– Ладно, довезу. Только сядешь на заднем сиденье.
– Со мной ты в полной безопасности. Я не лесбиянка.
– Уверен?
Когда мы выходили, парнишка сунул нам газету. Я схватил ее и взял с собой в машину. На выезде с подъездной дорожки сполна начитался о радиоактивном загрязнении, метеоритах, вертолетах на израильской границе, пригородных террористах, обанкротившихся епископах, пятидесятишестилетних женщинах, родивших по десять детей, о связующей все на свете дезоксирибонуклеиновой кислоте, о краже у местного жителя мощной электрической пилы, познакомился с гороскопами, узнал о крупном скандале в мировом спорте, о торнадо на Среднем Западе, раздорах на Филиппинах, потрясениях на мировом финансовом рынке, сокращении поставок устриц, о лунных фазах в текущем месяце, прочитал некрологи и объявления о рождении незнакомых людей, сведения о выигрышах в боулинг, всевозможную рекламу, предложения об обмене всего на все, о пропавших и найденных собаках и кошках, о безнадежном загрязнении окружающей среды.
И представил себе другое объявление: «Бродяга имитировал самоубийство местной женщины. Разыскивается по подозрению в убийстве первой степени».
Скомкал газету в серый ком и выбросил в окно. Он запрыгал по хайвею, скорчился в выхлопе грузовика и слова разлетелись в клочки, раскрошились, переставились, снова разъединились навеки. Развод состоялся, а споры остались.
Господи, я все время уставший, сон каждую секунду стоит наготове, терзая разбитое сердце. Мог бы даже заплакать, но сны стали просачиваться. Им плевать, сплю я или нет. Они меня так или иначе достанут.
Землетрясение в семь баллов

Что могут сделать всеамериканские дети,
Играя в полях, описанных в Божьем романе?
Я все еще в яйце и не могу разбить скорлупу.
Эта дверь закрыта. Не стучи в нее, мальчик, клювом не долби.
В любом случае, мир тоже сделан из скорлупок.
Разобьешъ одну, перед тобой другая, как в русской матрешке.
Яйца несут в себе другие яйца.
Каков наги приговор? Виновны в связи с биологией?
Темными ночами в Африке на круглом берегу океана,
Не представляя себе Землю круглой,
Мы строим цивилизацию на вымыслах и фантазии.
Воюем в романном времени, стремясь написать: «Конец».

Один
Яйца, яйца, яйца. Сны сварились вкрутую.
Вполне естественно, что машину вела полудева, а я сидел на заднем сиденье, глядя на дорогу, как делает каждый, кто приближается к конечной цели. «Где все твои обещания, дорога? Нарушены ко всем чертям, а я снова поверил». Впрочем, посмотрев на карту и отметив место нашего пребывания, я понял, что одно обещание остается – решение, разрешение.
– Я счастлива, – сказала Кейтлин.
– Правда? Никогда не ощущала… позыва?
– У меня куча всяких позывов. Но как только научишься сопротивляться позыву, отказ становится гораздо увлекательней подчинения.
– Может, ты просто в этом себя убедила?
– Заткнись.
Я подумал, не позвонить ли, в конце концов, Рози, уведомив, что я почти уже дома. Хотя все же хотелось ее наказать за все полученные пощечины и тычки. Хрястнуть в ответ по спине. Могу поспорить, она была уверена, что я даже двадцати миль без нее не проеду. Потом подняла ставку до пятидесяти, и, возможно, теперь думает, что я домой вообще не вернусь. Очень даже может быть. В зависимости от обстоятельств.
– Дом стоит посреди ничего, – заметила Кейтлин.
– Здесь мы трахались, чтоб изгнать память о ее покойном муже.
– Ты меня шокируешь, Джон Томас.
– Джонатан.
– Не нравится укороченное имечко, родное, настоящее?
– Тогда называй меня Джонни. Мы же спутники, путешествуем вместе.
– Нет, мы с тобой друзья. Мы все друзья. Зачем иначе ехать за столько миль?
– Может, ради группового убийства?
– Интересно бы знать, что ты видишь своими глазами.
– Койотов, которые поют голосом Эдит Пиаф.
– Должно быть, дурачишь самого Создателя.
– Надеюсь, черт побери, потому что никого на свете не дурачили так, как меня.
– За это твои родители отвечают.
– А за них кто отвечает?
– Их родители. Так и действует дьявол.
– Дьявол. Знаешь, священников ловят на том, что они в нефах играючи перебрасываются облатками с мальчиками, прислуживающими у алтаря?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38