"Элеонора", - позвал он громко, влезая в пальто. Она
не откликнулась, он заглянул в кухню, ее там не было, и он
смутно вспомнил про какую-то свадьбу. Тогда он достал клочок
бумаги и написал для нее карандашом несколько слов. Записку и
ключи он оставил на видном месте, и, чувствуя озноб от
волнения, журчащую пустоту в животе, в последний раз проверил,
все ли деньги в бумажнике. "Пора, - сказал Пильграм, - пора",
- и, подхватив чемодан, на ватных ногах направился к двери.
Но, как человек, пускающийся впервые в дальний путь, он
мучительно соображал, все ли он взял, все ли сделал, - и тут
он спохватился, что совершенно нет у него мелочи, и, вспомнив
копилку, пошел в лавку, кряхтя от тяжести чемодана. В полутьму
лавки со всех сторон его обступили душные бабочки, и Пильграму
показалось, что есть даже что-то страшное в его счастии, - это
изумительное счастие наваливалось, как тяжелая гора, и,
взглянув в прелестные, что-то знающие глаза, которыми на него
глядели бесчисленные крылья, он затряс головой, и, стараясь не
поддаться напору счастья, снял шляпу, вытер лоб и, увидев
копилку, быстро к ней потянулся. Копилка выскочила из его руки
и разбилась на полу, монеты рассыпались, и Пильграм нагнулся,
чтобы их собрать.
Подошла ночь, скользкая, отполированная луна без малейшего
трения неслась промеж облаков, и Элеонора, возвращаясь за
полночь со свадебного ужина домой, чуть-чуть пьяная от вина, от
ядреных шуточек, от блеска сервиза, подаренного молодоженам,
шла не спеша и вспоминала со щемящей нежностью то платье
невесты, то далекий день собственной свадьбы, - и ей казалось,
что, будь жизнь немного подешевле, все было бы в мире хорошо, и
можно было бы прикупить малиновый молочник к малиновым чашкам.
Звон вина в висках, и теплая ночь с бегущей луной, и
разнообразные мысли, которые все норовили повернуться так,
чтобы показать привлекательную, лицевую сторону, все это смутно
веселило ее, - и, когда она вошла в подворотню и отперла
дверь, Элеонора подумала, что все-таки это большое счастье
иметь квартиру, хоть тесную, темную, да свою. Она, улыбаясь,
зажгла свет в спальне и сразу увидела, что все ящики открыты,
вещи разбросаны, но едва ли успела в ней возникнуть мысль о
грабеже, ибо она заметила на столе ключи и прислоненную к
будильнику записку. Записка была очень краткая: "Я уехал в
Испанию. Ящиков с алжирскими не трогать. Кормить ящериц".
На кухне капал кран. Она открыла глаза, подняла сумку и
опять присела на постель, держа руки на коленях, как у
фотографа. Изредка вяло проплывала мысль, что нужно что-то
сделать, разбудить соседей, спросить совета, быть может,
поехать вдогонку... Кто-то встал, прошелся по комнате, открыл
окно, закрыл его опять, и она равнодушно наблюдала, не понимая,
что это она сама делает. На кухне капал кран, - и,
прислушавшись к шлепанию капель, она почувствовала ужас, что
одна, что нет в доме мужчины... Мысль, что муж действительно
уехал, не умещалась у нее в мозгу, ей все сдавалось, что он
сейчас войдет, мучительно закряхтит, снимая сапоги, ляжет,
будет сердиться на кран. Она стала качать головой и, постепенно
разгоняясь, тихо всхлипывать. Случилось нечто невероятное,
непоправимое, - человек, которого она любила за солидную
грубость, за положительность, за молчаливое упорство в труде,
бросил ее, забрал деньги, укатил Бог знает куда. Ей захотелось
кричать, бежать в полицию, показывать брачное свидетельство,
требовать, умолять, - но она все продолжала сидеть неподвижно,
- растрепанная, в светлых перчатках.
Да, Пильграм уехал далеко. Он, вероятно, посетил и
Гранаду, и Мурцию, и Альбарацин, - вероятно, увидел, как
вокруг высоких, ослепительно белых фонарей на севильском
бульваре кружатся бледные ночные бабочки; вероятно, он попал и
в Конго, и в Суринам, и увидел всех тех бабочек, которых мечтал
увидеть, - бархатно черных с пурпурными пятнами между крепких
жилок, густо синих и маленьких слюдяных с сяжками, как черные
перья. И в некотором смысле совершенно не важно, что утром,
войдя в лавку, Элеонора увидела чемодан, а затем мужа, сидящего
на полу среди рассыпанных монет, спиной к прилавку с
посиневшим, кривым лицом, давно мертвого.
Last-modified: Fri, 26-Jun-98 13:52:55 GMT
1 2 3 4 5
не откликнулась, он заглянул в кухню, ее там не было, и он
смутно вспомнил про какую-то свадьбу. Тогда он достал клочок
бумаги и написал для нее карандашом несколько слов. Записку и
ключи он оставил на видном месте, и, чувствуя озноб от
волнения, журчащую пустоту в животе, в последний раз проверил,
все ли деньги в бумажнике. "Пора, - сказал Пильграм, - пора",
- и, подхватив чемодан, на ватных ногах направился к двери.
Но, как человек, пускающийся впервые в дальний путь, он
мучительно соображал, все ли он взял, все ли сделал, - и тут
он спохватился, что совершенно нет у него мелочи, и, вспомнив
копилку, пошел в лавку, кряхтя от тяжести чемодана. В полутьму
лавки со всех сторон его обступили душные бабочки, и Пильграму
показалось, что есть даже что-то страшное в его счастии, - это
изумительное счастие наваливалось, как тяжелая гора, и,
взглянув в прелестные, что-то знающие глаза, которыми на него
глядели бесчисленные крылья, он затряс головой, и, стараясь не
поддаться напору счастья, снял шляпу, вытер лоб и, увидев
копилку, быстро к ней потянулся. Копилка выскочила из его руки
и разбилась на полу, монеты рассыпались, и Пильграм нагнулся,
чтобы их собрать.
Подошла ночь, скользкая, отполированная луна без малейшего
трения неслась промеж облаков, и Элеонора, возвращаясь за
полночь со свадебного ужина домой, чуть-чуть пьяная от вина, от
ядреных шуточек, от блеска сервиза, подаренного молодоженам,
шла не спеша и вспоминала со щемящей нежностью то платье
невесты, то далекий день собственной свадьбы, - и ей казалось,
что, будь жизнь немного подешевле, все было бы в мире хорошо, и
можно было бы прикупить малиновый молочник к малиновым чашкам.
Звон вина в висках, и теплая ночь с бегущей луной, и
разнообразные мысли, которые все норовили повернуться так,
чтобы показать привлекательную, лицевую сторону, все это смутно
веселило ее, - и, когда она вошла в подворотню и отперла
дверь, Элеонора подумала, что все-таки это большое счастье
иметь квартиру, хоть тесную, темную, да свою. Она, улыбаясь,
зажгла свет в спальне и сразу увидела, что все ящики открыты,
вещи разбросаны, но едва ли успела в ней возникнуть мысль о
грабеже, ибо она заметила на столе ключи и прислоненную к
будильнику записку. Записка была очень краткая: "Я уехал в
Испанию. Ящиков с алжирскими не трогать. Кормить ящериц".
На кухне капал кран. Она открыла глаза, подняла сумку и
опять присела на постель, держа руки на коленях, как у
фотографа. Изредка вяло проплывала мысль, что нужно что-то
сделать, разбудить соседей, спросить совета, быть может,
поехать вдогонку... Кто-то встал, прошелся по комнате, открыл
окно, закрыл его опять, и она равнодушно наблюдала, не понимая,
что это она сама делает. На кухне капал кран, - и,
прислушавшись к шлепанию капель, она почувствовала ужас, что
одна, что нет в доме мужчины... Мысль, что муж действительно
уехал, не умещалась у нее в мозгу, ей все сдавалось, что он
сейчас войдет, мучительно закряхтит, снимая сапоги, ляжет,
будет сердиться на кран. Она стала качать головой и, постепенно
разгоняясь, тихо всхлипывать. Случилось нечто невероятное,
непоправимое, - человек, которого она любила за солидную
грубость, за положительность, за молчаливое упорство в труде,
бросил ее, забрал деньги, укатил Бог знает куда. Ей захотелось
кричать, бежать в полицию, показывать брачное свидетельство,
требовать, умолять, - но она все продолжала сидеть неподвижно,
- растрепанная, в светлых перчатках.
Да, Пильграм уехал далеко. Он, вероятно, посетил и
Гранаду, и Мурцию, и Альбарацин, - вероятно, увидел, как
вокруг высоких, ослепительно белых фонарей на севильском
бульваре кружатся бледные ночные бабочки; вероятно, он попал и
в Конго, и в Суринам, и увидел всех тех бабочек, которых мечтал
увидеть, - бархатно черных с пурпурными пятнами между крепких
жилок, густо синих и маленьких слюдяных с сяжками, как черные
перья. И в некотором смысле совершенно не важно, что утром,
войдя в лавку, Элеонора увидела чемодан, а затем мужа, сидящего
на полу среди рассыпанных монет, спиной к прилавку с
посиневшим, кривым лицом, давно мертвого.
Last-modified: Fri, 26-Jun-98 13:52:55 GMT
1 2 3 4 5