It had a false quotation air.
Was it a she - wild-eyed, well-read,
Or a fat man with thinig hair.
I asked a gentle Negro maid,
I asked a captain and his crew.
I asked a night clerk. Undismayed
I asked a drunk. Nobody knew.
Perhaps when he had found the switch
He saw the picture on the wall
And cursed the red eruption which
Tried to be maples in the fall?
Artistically in the style
Of Mr. Cherchill at his best,
Those maples marched in double file
From Glen Lake to Restricted Rest.
Perhaps my text is incomplete.
A poet's death is after all
A question of technique, a neat
Enjambment, a melodic fall.
And here a life had come apart
In darkness, and the room had grown
A ghostly thorax, with a heart
Unknown, unloved - but not alone.
1950
Комната
Ночной отель, и номер в нем,
Где принял смерть свою поэт.
Здесь были черный телефон
И список тех, кого уж нет.
Здесь были: зеркала овал,
Окно, кровать и стул. Везде
Царила тьма. Лишь дождь сверкал
В рекламных вспышках на стекле.
Ни слез, ни страха, только смесь
Из безымянности и тьмы.
Хотя казалось, будто здесь
Покой нормальной тишины.
Лишь иногда автомобиль,
Мелькнув, вновь пропадал в ночи.
Тогда по стенам вкось ползли
Кривые, нервные лучи.
Тот номер - так же полосат,
Как клетка - вскоре стал моим.
Включил я лампу, и строка:
"Один, безвестен, нелюбим,
Я умер" бросилась в глаза
У изголовья на стене.
Кто это был? Карандаша
Не дал ответа жирный след.
Я днем прислугу опросил
И морякам вопрос задал,
Ночного клерка я спросил
И пьяницу - никто не знал.
Возможно, что, включая свет,
Он видел в рамке на стене
Картину: клякс кричащих след
Пейзаж абстрактный в сентябре.
Стиль а-ля Черчилль. Чехарда
Мазков явила наконец
Колонну кленов в два ряда
От Glen Lake до Restricted Rest.
Возможно, мой несвязен стих.
Поэта смерть, в конце концов,
Вопрос лишь техники, земных
Простых вещей, как песнь без слов.
И номер, мрачен, нелюдим,
Подвел безжалостный итог:
Пусть неизвестен, нелюбим,
Но никогда не одинок.
Перевод Игоря Захарова
Комната
На полдороге к небесам,
в отеле номер снял поэт,
два телефона было там
звонить на тот и этот свет.
Там шкаф стоял, как книжный том,
собой два кресла разлучив.
В окне, подсвеченном дождем,
рекламы шрам кровоточил.
Казалось, комната следит
за мной, припудрясь пылью дней,
и сохранять обычный вид
ей с каждым часом все трудней.
Ночную улицу разъял
автомобиль на тень и свет,
и по обоям пробежал
стального отблеска скелет.
Уже обжившись, поутру
включил я лампу в темноте,
вдруг надпись на стене: "Умру
в забвении и пустоте".
Кто пересек обойный шов
бог знает сколько лет назад
она, за чьим карандашом
не поспевал безумный взгляд?
Иль он - с залысиной толстяк?
К портье и горничным потом
я приставал и так и сяк
с расспросами. Не знал никто.
Не удалось дознаться мне:
Кто в горький миг увидеть мог
Пятно картины на стене
Под выключателя щелчок?
Увидеть красной краски всплеск,
изображавшей листопад
в кленовой рощице - бурлеск
деревьев, выстроенных в ряд.
Но всякий стих суть жизни срез,
частица жалкая ее.
Поэтики не станет средств,
чтоб заглянуть в небытие.
И комната вдруг раздалась
грудною клеткою, и с тем
стук сердца медленно угас
в забвенье, но не в пустоте.
Перевод Максима Калинина
Комната
В том номере, что умирая,
В отеле на ночь снял поэт,
Был справочник по кущам рая.
И телефонный был завет.
Там были зеркало и койка,
И стул, и коврик на полу,
И дождь в окне, гасивший стойко
Неон кровавый на углу.
Не страх, не слезы - тут смешалось
Безличье с обреченной мглой,
И помесь эта притворялась
Обычной комнатой жилой.
Когда же свет автомобилей
Отпарывал от ночи клок,
По стенам призраки скользили
И уезжали в потолок.
И я там был, и эту строчку
Прочел в неоновой крови:
"Я умираю в одиночку,
В безвестности и без любви",
карандашом у изголовья.
Цитата? Нет. Но кто и как?
Девица слабого здоровья
Или лысеющий толстяк?
Спросил я черную прислугу
И капитана-моряка,
Спросил портье, спросил пьянчугу
Никто не знал наверняка.
Быть может, свет включивши с ходу,
Он на картину бросил взгляд
И проклял рыжие разводы
Под именем "Осенний сад":
Там клены так шагали в ногу,
Как будто Черчилль их призвал
К войскам английским на подмогу,
Брать крепость или перевал.
Быть может, мой рассказ туманен,
Но смерть поэта - только шанс
Еще блеснуть в анжамбемане
И лихо выйти на каданс.
В пустой же клетке, где кровавый
Меж ребрами сочится свет,
Ждет сердце, без любви и славы
И все ж не в одиночку, нет.
Перевод Марины Бородицкой
Гостиница
В углу, где умирал поэт,
В мотельном номере пустом
Лежали новенький Завет
И телефонный ветхий Том.
Там были зеркало и стул,
Кровать и низкое окно,
В котором мокрый ветер дул
И рдело вывески пятно.
Казалось, не гремел замок
И ангел в небе не рыдал;
Но некий чуждый холодок
Уже по комнате витал.
Когда в нее сквозь жалюзи
Врывался фар скользящий свет,
Она вращалась на оси,
Как встрепенувшийся скелет.
...Был тот же ключ вручен и мне;
Я лег, включил ночник - и вдруг
Заметил надпись на стене:
"Ночь, смерть - и ни души вокруг..."
Тупым карандашом впотьмах
Кто, сгинув, расписался так
Гордячка в треснувших очках
Или лысеющий толстяк?
Никто не знал - ни клерк, ни босс,
Ни в холле девушка с ведром,
Кому ни задавал вопрос
Никто не помнил ни о чем.
...Должно быть, он воскликнул: "Черт!"
Когда, на ощупь свет включив,
Увидел этот натюрморт,
Похожий на внезапный взрыв,
Не то горящий жаром клен,
Не то пурпурных астр,
Что должен после похорон
Украсить бледный алебастр...
А впрочем, домыслы не в счет.
И что такое смерть певца?
Мелодии последний взлет
И замиранье бубенца.
Пусть вновь промчится грузовик
И озарится потолок,
Но ты, поэт, и в этот миг
Отвержен, но -не одинок.
Перевод Григория Кружкова
On translating "Eugene Onegin"
1
What is translation? On a platter
A poet's pale and glaring head,
A parrot's screech, a monkey's chatter,
And profanation of the dead.
The parasits you were so hard on
Are pardoned if I have your pardon,
O, Pushkin, for my stratagem:
I travelled down your secret stem,
And reached the root, and fed upon it;
Then, in a language newly learned,
I grew another stalk and turned
Your stanza patterned on a sonnet,
Into my honest roadside prose
All thorn, but cousin to your rose.
2
Reflected words can only shiver
Like elongated lights that twist
In the black mirror of a river
Between the city and the mist.
Elusive Pushkin! Persevering,
I still pick up Tatiana's earring,
Still travel with your sullen rake.
I find another man's mistake,
I analyze alliterations
That grace your feasts and haunt the great
Fourth stanza of your Canto Eight.
This is my task - a poet's patience
And scholiastic passion blent:
Dove-droppings on your monument.
1955
К переводу "Евгения Онегина"
1
Что перевод? Прикрытый крышкой
Блистательный поэта бред,
Крик попугая, треп мартышки
И грубо попранный секрет.
О Пушкин, строгость к паразитам
Прибереги, - из них маститый
Путь непростительный нашел;
Таинственный исползав ствол,
Достиг я корня, напитался;
Язык твой зная назубок,
Взрастил затем я свой росток,
Который рос и превращался
В соцветие тернистых проз
Сестер твоих сонетов-роз.
1 2 3 4