Минуты через две он стряхнул пепел в последний раз и неприятно усмехнулся.
— Ладно, — сказал он. — Как хочешь. Только на твоем месте я все-таки связался бы с Пентагоном.
Он отключил телефон, положил трубку на стол и ткнул окурком в темную нефритовую пепельницу.
— Посмотрим… — пробормотал он, так и не перестав неприятно усмехаться.
Штаб-квартира ФБР
Вашингтон, округ Колумбия
30 марта 1994
Утро
Скалли вошла в кабинет помощника Директора ФБР и в изумлении остановилась — в комнате некурящего Скиннера удушливо воняло табачным дымом. Пожилой и поджарый мужчина курил у окна, озирая пейзаж сквозь жалюзи. В этой картине явно чего-то недоставало…
— Здравствуйте, сэр, — Дэйна стряхнула наваждение.
Курильщик никуда не делся. И его «Морли» — тоже.
— Здравствуйте, агент Скалли, — Скиннер взмахом руки пригласил ее садиться. Джентльмен у окна едва заметно кивнул. Помощник Директора сразу перешел к делу:
— Мы посмотрели ваши отчеты, агент Скалли. И, должен сказать, впечатление они производят не слишком хорошее…
«Интересное „мы“», — подумала Скалли. Скиннер зачем-то решил устроить ей выволочку при посторонних. Это было совершенно не в его привычках, и ему явно не нравилась ситуация, но выйти из кабинета неизвестному курильщику он так и не предложил.
— Более того, — энергично и жестко продолжал Скиннер, — вы и агент Молдер определенно заслуживаете порицания. Чуть ли не по каждому отчету видно, что расследование ведется вами с нарушением установленных процедур. Вы пренебрегаете инструкциями, общими для всех сотрудников Бюро. Вы строите умозаключения на косвенных уликах — это делает результаты ваших расследований более чем сомнительными. А свидетельские показания, состоящие из одних домыслов?
— Но, сэр… — заводясь, сказала Скалли. — Специфика дел, с которыми нам приходится работать, зачастую требует отступления от стандартных процедур. Это неизбежно. Даже в обычных расследованиях соблюдение рекомендованных процедур иногда становится невозможным…
— Прикажете Бюро выработать специально для вас особые стандарты?
— Нет, но…
— Скажите, может быть, на нарушении процедур настаивает агент Молдер?
— Нет, сэр.
— Тогда чем же вы объясните эти безобразия?
— Это не безобразия! — Скалли вспыхнула, но тут же взяла себя в руки. Извините, сэр. Это, конечно, нарушения, но я совершенно уверена, что, именно действуя таким образом, я и агент Молдер достигаем наилучших результатов. В большинстве случаев, попавших в наше поле зрения, консервативное мышление и консервативные методы расследования могли привести только к провалу…
— Консервативные методы?.. — Скиннер хмыкнул. — По-моему, я в последнее время стал слишком либерален…
— Сэр, вы прекрасно знаете, что раскрываемость дел у нашей группы составляет семьдесят три процента, — это гораздо выше, чем в среднем по ФБР…
Скалли искоса посмотрела на курильщика. Тот стоял у окна вполоборота к Скиннеру, окутанный дымом очередной сигареты, и задумчиво разглядывал проплывающие над Вашингтоном облака.
— Только высокая раскрываемость вас и спасает, — сказал Скиннер.
— Прошу прощения, сэр, но что еще требуется от агентов, как не успешное раскрытие преступлений?
Скиннер вдруг всем корпусом повернулся к курильщику и вопросительно на него уставился. Курильщик, оторвавшись от созерцания небес, ответил ему коротким, но весьма выразительным взглядом. Скалли наблюдала за этой стремительной пантомимой со все возрастающим удивлением.
— Что от вас требуется? — Скиннер снова повернулся к ней. — Во-первых, почаще подавать отчеты о ходе расследования. Во-вторых, строгое соблюдение буквы устава. Я уверен, агент Скалли, что вам самой будет проще держаться в рамках установленных процедур.
— Понимаю, сэр, — Скалли было ясно, что разговор закончен. Наступила ее очередь. — Однако строгое следование установленным процедурам при расследовании дел, которыми мы занимаемся, неизбежно снизит нашу эффективность и сразу же негативно скажется на показателях.
Курильщик вдруг отклеился от подоконника, подошел к столу Скиннера, ткнул дымящимся окурком в почти полную пепельницу и быстрым шагом пошел к выходу из кабинета.
— Этот разговор я считаю законченным. И больше на эту тему разговаривать не намерен, — отрубил Скиннер.
Взгляд его, словно штопор, ввинчивался в затылок курильщика, так и не проронившего во время этой выволочки ни одного слова. Хлопнула дверь.
Психиатрическая клиника Друид-Хилл
Балтимора, штат Мэриленд
Тот же день, 30 марта 1994
Зверь умирал.
Он уже не бился в ужасе и ярости в теснине черепной коробки — он устал, оголодал и смирился со своей участью. А поначалу — чего он только не пробовал… Но тюремщики предусмотрели, похоже, все. Металлическая дверь ощутимо била током. Решетка на вентиляционном отверстии — сантиметровой толщины металлический перфорированный лист, намертво вмурованный в бетон. Оставалась канализация, но трубы на поверку оказались непроходимыми… Когда Юджин понял, что зверь в этих стенах бессилен, он собрался было сбежать по-человечески: напасть на санитара, отобрать дубинку, пробиться к выходу… Но, понаблюдав за охранниками, решил не рисковать. Попытка определенно кончилась бы плохо — все без исключения санитары были сильны и хорошо обучены, и любой бунт подавлялся ими жестоко и быстро. Надежды не было, и поэтому зверь умирал.
Последняя недобытая печень стала приговором. Если бы пятый тумс дал себя поймать, Юджин давно бы построил из туалетной бумаги и газет гнездо и уснул… Ему бы оставили гнездо, если бы он попросил, — пациентам разрешались неопасные игрушки. Можно было бы заснуть, а потом — все равно… Конечно, это было не его Место, но он бы смирился. Сон мог спасти зверя…
Пятая печень. И сон. Но сон не приходил — а зверь умирал. Юджин несколько отстранение отмечал, что тело все хуже и хуже подчиняется сознанию, а обоняние перестает улавливать оттенки ароматов окружающих людей. Один раз, в самом начале заточения, он ощутил присутствие тумса — судьба дразнила его, показывая издали большой кусок окровавленного мяса… В тот день зверь выл и бился в мозгу, даже пытался вырваться, но Юджин заставил его утихнуть — и больше не выпускал из-под контроля. Зверь забился в дальний уголок его сознания, притаился и лишь изредка поскуливал из берлоги, которая грозила стать его могилой…
Юджин не знал, останется ли он в живых, если зверь умрет. Он давно привык ощущать зверя как неотъемлемую часть себя, но исчезновение этой части могло и не привести к фатальным последствиям — люди, лишившись руки или ноги, продолжали жить, хотя и становились калеками… Но то были люди. По мере того как зверь слабел, Юджин все яснее вспоминал свое детство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Ладно, — сказал он. — Как хочешь. Только на твоем месте я все-таки связался бы с Пентагоном.
Он отключил телефон, положил трубку на стол и ткнул окурком в темную нефритовую пепельницу.
— Посмотрим… — пробормотал он, так и не перестав неприятно усмехаться.
Штаб-квартира ФБР
Вашингтон, округ Колумбия
30 марта 1994
Утро
Скалли вошла в кабинет помощника Директора ФБР и в изумлении остановилась — в комнате некурящего Скиннера удушливо воняло табачным дымом. Пожилой и поджарый мужчина курил у окна, озирая пейзаж сквозь жалюзи. В этой картине явно чего-то недоставало…
— Здравствуйте, сэр, — Дэйна стряхнула наваждение.
Курильщик никуда не делся. И его «Морли» — тоже.
— Здравствуйте, агент Скалли, — Скиннер взмахом руки пригласил ее садиться. Джентльмен у окна едва заметно кивнул. Помощник Директора сразу перешел к делу:
— Мы посмотрели ваши отчеты, агент Скалли. И, должен сказать, впечатление они производят не слишком хорошее…
«Интересное „мы“», — подумала Скалли. Скиннер зачем-то решил устроить ей выволочку при посторонних. Это было совершенно не в его привычках, и ему явно не нравилась ситуация, но выйти из кабинета неизвестному курильщику он так и не предложил.
— Более того, — энергично и жестко продолжал Скиннер, — вы и агент Молдер определенно заслуживаете порицания. Чуть ли не по каждому отчету видно, что расследование ведется вами с нарушением установленных процедур. Вы пренебрегаете инструкциями, общими для всех сотрудников Бюро. Вы строите умозаключения на косвенных уликах — это делает результаты ваших расследований более чем сомнительными. А свидетельские показания, состоящие из одних домыслов?
— Но, сэр… — заводясь, сказала Скалли. — Специфика дел, с которыми нам приходится работать, зачастую требует отступления от стандартных процедур. Это неизбежно. Даже в обычных расследованиях соблюдение рекомендованных процедур иногда становится невозможным…
— Прикажете Бюро выработать специально для вас особые стандарты?
— Нет, но…
— Скажите, может быть, на нарушении процедур настаивает агент Молдер?
— Нет, сэр.
— Тогда чем же вы объясните эти безобразия?
— Это не безобразия! — Скалли вспыхнула, но тут же взяла себя в руки. Извините, сэр. Это, конечно, нарушения, но я совершенно уверена, что, именно действуя таким образом, я и агент Молдер достигаем наилучших результатов. В большинстве случаев, попавших в наше поле зрения, консервативное мышление и консервативные методы расследования могли привести только к провалу…
— Консервативные методы?.. — Скиннер хмыкнул. — По-моему, я в последнее время стал слишком либерален…
— Сэр, вы прекрасно знаете, что раскрываемость дел у нашей группы составляет семьдесят три процента, — это гораздо выше, чем в среднем по ФБР…
Скалли искоса посмотрела на курильщика. Тот стоял у окна вполоборота к Скиннеру, окутанный дымом очередной сигареты, и задумчиво разглядывал проплывающие над Вашингтоном облака.
— Только высокая раскрываемость вас и спасает, — сказал Скиннер.
— Прошу прощения, сэр, но что еще требуется от агентов, как не успешное раскрытие преступлений?
Скиннер вдруг всем корпусом повернулся к курильщику и вопросительно на него уставился. Курильщик, оторвавшись от созерцания небес, ответил ему коротким, но весьма выразительным взглядом. Скалли наблюдала за этой стремительной пантомимой со все возрастающим удивлением.
— Что от вас требуется? — Скиннер снова повернулся к ней. — Во-первых, почаще подавать отчеты о ходе расследования. Во-вторых, строгое соблюдение буквы устава. Я уверен, агент Скалли, что вам самой будет проще держаться в рамках установленных процедур.
— Понимаю, сэр, — Скалли было ясно, что разговор закончен. Наступила ее очередь. — Однако строгое следование установленным процедурам при расследовании дел, которыми мы занимаемся, неизбежно снизит нашу эффективность и сразу же негативно скажется на показателях.
Курильщик вдруг отклеился от подоконника, подошел к столу Скиннера, ткнул дымящимся окурком в почти полную пепельницу и быстрым шагом пошел к выходу из кабинета.
— Этот разговор я считаю законченным. И больше на эту тему разговаривать не намерен, — отрубил Скиннер.
Взгляд его, словно штопор, ввинчивался в затылок курильщика, так и не проронившего во время этой выволочки ни одного слова. Хлопнула дверь.
Психиатрическая клиника Друид-Хилл
Балтимора, штат Мэриленд
Тот же день, 30 марта 1994
Зверь умирал.
Он уже не бился в ужасе и ярости в теснине черепной коробки — он устал, оголодал и смирился со своей участью. А поначалу — чего он только не пробовал… Но тюремщики предусмотрели, похоже, все. Металлическая дверь ощутимо била током. Решетка на вентиляционном отверстии — сантиметровой толщины металлический перфорированный лист, намертво вмурованный в бетон. Оставалась канализация, но трубы на поверку оказались непроходимыми… Когда Юджин понял, что зверь в этих стенах бессилен, он собрался было сбежать по-человечески: напасть на санитара, отобрать дубинку, пробиться к выходу… Но, понаблюдав за охранниками, решил не рисковать. Попытка определенно кончилась бы плохо — все без исключения санитары были сильны и хорошо обучены, и любой бунт подавлялся ими жестоко и быстро. Надежды не было, и поэтому зверь умирал.
Последняя недобытая печень стала приговором. Если бы пятый тумс дал себя поймать, Юджин давно бы построил из туалетной бумаги и газет гнездо и уснул… Ему бы оставили гнездо, если бы он попросил, — пациентам разрешались неопасные игрушки. Можно было бы заснуть, а потом — все равно… Конечно, это было не его Место, но он бы смирился. Сон мог спасти зверя…
Пятая печень. И сон. Но сон не приходил — а зверь умирал. Юджин несколько отстранение отмечал, что тело все хуже и хуже подчиняется сознанию, а обоняние перестает улавливать оттенки ароматов окружающих людей. Один раз, в самом начале заточения, он ощутил присутствие тумса — судьба дразнила его, показывая издали большой кусок окровавленного мяса… В тот день зверь выл и бился в мозгу, даже пытался вырваться, но Юджин заставил его утихнуть — и больше не выпускал из-под контроля. Зверь забился в дальний уголок его сознания, притаился и лишь изредка поскуливал из берлоги, которая грозила стать его могилой…
Юджин не знал, останется ли он в живых, если зверь умрет. Он давно привык ощущать зверя как неотъемлемую часть себя, но исчезновение этой части могло и не привести к фатальным последствиям — люди, лишившись руки или ноги, продолжали жить, хотя и становились калеками… Но то были люди. По мере того как зверь слабел, Юджин все яснее вспоминал свое детство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16