Она смотрела на меня с состраданием, явно заметив, как напряглись мои рот и шея. И тут она сделала нечто неожиданное. Бережно передвинула ребенка вправо, не сводя при этом взгляда с меня. Она освободила мне место подле своего тела. И как только я мог осмелиться на такое, спрашиваю я себя сейчас?! Но тогда я, точно во сне, сполз с кровати на мохнатый ковер и на коленях подобрался к молодой матери. Оперся руками о ее бедра, почувствовал, что она трогает мои волосы. Невероятное стало реальностью: меня погладила красивая женщина. Ее лицо расплывалось у меня перед глазами, я явственно различал только молочную бусинку посреди темного кружка. Теплая ладонь легонько нажимала на мою шею и подталкивала голову к мягкому телу. Ничто не имеет значения, кроме этого мгновения, шептала тихая комната. Сделай, что должен, не пожалеешь. Однако я колебался. Медленно повернув голову, я посмотрел на малышку, ощутил на губах ее слабое дыхание, поднял глаза и отпрянул назад – с таким ужасом смотрел на меня ребенок. При этом я задел сосок Люции, и мне показалось, что кожа у меня запылала, как если бы я поцарапался.
За дверью ложечка звякнула о фарфор. Я вскочил, отошел к окну и слегка приподнял штору, притворившись, будто рассматриваю грязный двор. Ничего я не видел, кроме размазанного серенького дня. Я поморгал, и очертания домов постепенно обрели четкость.
Я услышал, как вошел Нетршеск, неся поднос с кофе. Он сообщил жене, что приготовил для нее ромашковый чай. Она поблагодарила и напомнила ему, что он забыл предложить мне сахар. Я солгал, что предпочитаю несладкий, а потом провел по лицу ладонью, ибо капля молока Люции пощипывала мне кожу. Наверняка оно сладкое, подумал я, но лизнуть пальцы не рискнул. Опрометчиво сделав большой глоток кофе, я обжег рот… Вскоре откланялся, сославшись на неотложные дела. Учитель спросил мой номер телефона, чтобы когда-нибудь вместе выпить пива. Я продиктовал цифры. Стоя минуту спустя на лестничной площадке за закрытой дверью, я лизнул-таки свою руку. Однако язык, этот обожженный растяпа, не смог ощутить вкус молока.
X
Все дороги ведут наверх, к кладбищу.
[О.МИКУЛАШЕК]
Следующая неделя началась нехорошо.
Ровно в семь подал голос будильник, мой старинный враг. И тут же задребезжал телефон. Столь ранний звонок не предвещал, судя по моему опыту, ничего веселого. Так было в квартире Пенделмановой, так было и в Ветровском храме. Когда я, совершенно сонный, подошел в передней к телефону, из спальни высунулась голова госпожи Фридовой. В трубке послышался женский голос. Говорившая не представилась, но я узнал Розету. Она сообщила, что мне надо немедленно приехать на Вышеград, к Центру конгрессов. Там мне все объяснят. И повесила трубку.
Госпожа Фридова была явно раздосадована тем, что не успела к телефону первая. Она поинтересовалась, кто звонил, но я отказался удовлетворить ее любопытство. Тогда она обиделась и закрылась в кухне. Я понял, что ей не хочется, чтобы я готовил себе завтрак. В последнее время мне вообще все чаще казалось, что ее тяготит мое присутствие в квартире.
Автобус до Голешовиц, метро до Вышеграда. Мне хватило сорока минут. Взбежав по ступеням на мощеную террасу перед Центром конгрессов, я мгновенно понял, куда мне надо. У подножия двух железных флагштоков, на которых некогда реяли символы коммунистических съездов, царило странное оживление. Шесты, серые и грубые подобия обшитых деревом и обитых золотом шпилей, сооруженных некогда Пленником во дворе Пражского града, обступила группа людей, среди которых я узнал Юнека и Розету, одетых в штатское. Розета помахала мне, а потом задрала голову и поглядела наверх, приняв ту же смешную позу, что и остальные. Мимо проходил какой-то человек в фуражке, он тоже посмотрел вверх и даже остановился. Я заметил, что его губы раздвигаются в улыбке. Поглядев на верхушки флагштоков, я увидел там нечто необычное: носки, надетые на них каким-то шутником. Столбы походили теперь на ноги великана в носках: крохотные сверху, книзу они утолщались и были по самые бедра утоплены в бетонной террасе. Фантасмагорическое зрелище, акт вандализма – неужто меня вызвали сюда ради этого?
Я поздоровался с Розетой, Юнек не обернулся, возле уха у него была рация, а к глазам он прижимал небольшой бинокль. Оба были бледны и, в отличие от зевак, крайне серьезны. Неподалеку стояли двое молодых полицейских и, судя по всему, колебались, надо ли просить собравшихся разойтись. Я снова поднял голову и поразился: носки заканчивались ботинками! Их кончики смотрели в разные стороны и легонько раскачивались на утреннем ветерке – будто великан болтал ногами. Удивительно, что все это до сих пор не упало на землю. На подметке, указывавшей на Карлов, сидел ржавого цвета голубь; он клювом выискивал на ней какую-то дрянь и заговорщицки поглядывал вниз – а не поделиться ли ему с нами.
Я вопросительно глянул на Розету, но тут налетел резкий порыв ветра, и она, по-прежнему не опуская глаз, крикнула «Осторожно!» и, раскинув руки, сделала шаг назад. Я инстинктивно пригнулся. Один носок упал вниз и тяжело ударился о террасу – он был полным, как на Рождество. От удара он разлетелся надвое: один кусок – синий и длинный, а второй – черный и короткий. Это оказался полуботинок, тот самый, на котором только что восседала птица. Он отлетел к газону с кипарисами. Первая же часть, человеческая нога в джинсовой штанине, которую я принял за великанский носок, осталась лежать возле основания мачты.
Первым это осознал человек в фуражке: он согнулся пополам, и его вырвало. Полицейские переглянулись и стали разгонять толпу. Многие торопливо уходили сами. Юнек пролаял какой-то приказ, один из полицейских подбежал к машине и приволок оттуда моток сине-белой ленты, которая вскоре уже опоясывала место преступления. Розета отошла в сторонку с человеком в фуражке. Заботу о нем взял на себя какой-то джентльмен в темном костюме под расстегнутым элегантным пальто. Он выудил из нагрудного кармана плоскую бутылочку и оказал бедолаге первую помощь.
Я бы тоже не отказался глотнуть из этой бутылочки. Меня била дрожь, и я не мог отвести взгляд от того места на мертвой ноге, где под завернувшейся синей материей белела кожа. Туда, где джинсовая штанина была оторвана, а это было примерно на уровне середины бедра, я взглянуть не осмеливался. Юнек ругался с кем-то по немилосердно трещавшей рации (мне показалось, что судебный врач отказывается приехать на место происшествия), а Розета приводила в чувство молодую женщину, которая только что потеряла сознание. Я собрался с силами и пошел искать ботинок. Он лежал возле газона. Я принес его Юнеку, все еще бранившемуся с медиком. Он вырвал ботинок у меня из рук и приложил к свободному уху, как телефонную трубку (Юнек умел говорить по двум аппаратам одновременно).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
За дверью ложечка звякнула о фарфор. Я вскочил, отошел к окну и слегка приподнял штору, притворившись, будто рассматриваю грязный двор. Ничего я не видел, кроме размазанного серенького дня. Я поморгал, и очертания домов постепенно обрели четкость.
Я услышал, как вошел Нетршеск, неся поднос с кофе. Он сообщил жене, что приготовил для нее ромашковый чай. Она поблагодарила и напомнила ему, что он забыл предложить мне сахар. Я солгал, что предпочитаю несладкий, а потом провел по лицу ладонью, ибо капля молока Люции пощипывала мне кожу. Наверняка оно сладкое, подумал я, но лизнуть пальцы не рискнул. Опрометчиво сделав большой глоток кофе, я обжег рот… Вскоре откланялся, сославшись на неотложные дела. Учитель спросил мой номер телефона, чтобы когда-нибудь вместе выпить пива. Я продиктовал цифры. Стоя минуту спустя на лестничной площадке за закрытой дверью, я лизнул-таки свою руку. Однако язык, этот обожженный растяпа, не смог ощутить вкус молока.
X
Все дороги ведут наверх, к кладбищу.
[О.МИКУЛАШЕК]
Следующая неделя началась нехорошо.
Ровно в семь подал голос будильник, мой старинный враг. И тут же задребезжал телефон. Столь ранний звонок не предвещал, судя по моему опыту, ничего веселого. Так было в квартире Пенделмановой, так было и в Ветровском храме. Когда я, совершенно сонный, подошел в передней к телефону, из спальни высунулась голова госпожи Фридовой. В трубке послышался женский голос. Говорившая не представилась, но я узнал Розету. Она сообщила, что мне надо немедленно приехать на Вышеград, к Центру конгрессов. Там мне все объяснят. И повесила трубку.
Госпожа Фридова была явно раздосадована тем, что не успела к телефону первая. Она поинтересовалась, кто звонил, но я отказался удовлетворить ее любопытство. Тогда она обиделась и закрылась в кухне. Я понял, что ей не хочется, чтобы я готовил себе завтрак. В последнее время мне вообще все чаще казалось, что ее тяготит мое присутствие в квартире.
Автобус до Голешовиц, метро до Вышеграда. Мне хватило сорока минут. Взбежав по ступеням на мощеную террасу перед Центром конгрессов, я мгновенно понял, куда мне надо. У подножия двух железных флагштоков, на которых некогда реяли символы коммунистических съездов, царило странное оживление. Шесты, серые и грубые подобия обшитых деревом и обитых золотом шпилей, сооруженных некогда Пленником во дворе Пражского града, обступила группа людей, среди которых я узнал Юнека и Розету, одетых в штатское. Розета помахала мне, а потом задрала голову и поглядела наверх, приняв ту же смешную позу, что и остальные. Мимо проходил какой-то человек в фуражке, он тоже посмотрел вверх и даже остановился. Я заметил, что его губы раздвигаются в улыбке. Поглядев на верхушки флагштоков, я увидел там нечто необычное: носки, надетые на них каким-то шутником. Столбы походили теперь на ноги великана в носках: крохотные сверху, книзу они утолщались и были по самые бедра утоплены в бетонной террасе. Фантасмагорическое зрелище, акт вандализма – неужто меня вызвали сюда ради этого?
Я поздоровался с Розетой, Юнек не обернулся, возле уха у него была рация, а к глазам он прижимал небольшой бинокль. Оба были бледны и, в отличие от зевак, крайне серьезны. Неподалеку стояли двое молодых полицейских и, судя по всему, колебались, надо ли просить собравшихся разойтись. Я снова поднял голову и поразился: носки заканчивались ботинками! Их кончики смотрели в разные стороны и легонько раскачивались на утреннем ветерке – будто великан болтал ногами. Удивительно, что все это до сих пор не упало на землю. На подметке, указывавшей на Карлов, сидел ржавого цвета голубь; он клювом выискивал на ней какую-то дрянь и заговорщицки поглядывал вниз – а не поделиться ли ему с нами.
Я вопросительно глянул на Розету, но тут налетел резкий порыв ветра, и она, по-прежнему не опуская глаз, крикнула «Осторожно!» и, раскинув руки, сделала шаг назад. Я инстинктивно пригнулся. Один носок упал вниз и тяжело ударился о террасу – он был полным, как на Рождество. От удара он разлетелся надвое: один кусок – синий и длинный, а второй – черный и короткий. Это оказался полуботинок, тот самый, на котором только что восседала птица. Он отлетел к газону с кипарисами. Первая же часть, человеческая нога в джинсовой штанине, которую я принял за великанский носок, осталась лежать возле основания мачты.
Первым это осознал человек в фуражке: он согнулся пополам, и его вырвало. Полицейские переглянулись и стали разгонять толпу. Многие торопливо уходили сами. Юнек пролаял какой-то приказ, один из полицейских подбежал к машине и приволок оттуда моток сине-белой ленты, которая вскоре уже опоясывала место преступления. Розета отошла в сторонку с человеком в фуражке. Заботу о нем взял на себя какой-то джентльмен в темном костюме под расстегнутым элегантным пальто. Он выудил из нагрудного кармана плоскую бутылочку и оказал бедолаге первую помощь.
Я бы тоже не отказался глотнуть из этой бутылочки. Меня била дрожь, и я не мог отвести взгляд от того места на мертвой ноге, где под завернувшейся синей материей белела кожа. Туда, где джинсовая штанина была оторвана, а это было примерно на уровне середины бедра, я взглянуть не осмеливался. Юнек ругался с кем-то по немилосердно трещавшей рации (мне показалось, что судебный врач отказывается приехать на место происшествия), а Розета приводила в чувство молодую женщину, которая только что потеряла сознание. Я собрался с силами и пошел искать ботинок. Он лежал возле газона. Я принес его Юнеку, все еще бранившемуся с медиком. Он вырвал ботинок у меня из рук и приложил к свободному уху, как телефонную трубку (Юнек умел говорить по двум аппаратам одновременно).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84