Теперь я больше думала о том, как ближе сойтись с Алвиной и Бесс. Мои старания, судя по всему, приносили плоды: Бесс, неожиданно для всех, стряхнула с себя оцепенение, и ее затворничество кончилось так же внезапно, как и началось. Даже Карла, похоже, сменила гнев на милость. В усадьбу Мэртсонов стал часто наведываться Эдвин и однажды сделал-таки попытку за мной поухаживать, но мой отпор вмиг охладил его пыл. Что до его сестры, то благодаря ее бескорыстной помощи в подготовке к балу мы сделались лучшими подругами, и я больше не вспоминала о том, что видела у нее на конюшне злосчастным вечером.
Не слышала я также ни намека о претензиях Ситонов на собственность соседей. Очевидно, старый Мэртсон все выдумал или, по меньшей мере, изрядно преувеличил. У Ситонов едва хватало сил и времени, чтобы управиться с собственной плантацией.
И вот за четыре дня до Марди-грас мое платье было готово. Сара приехала завершить отделку, и, когда работа была закончена, мы позвали Алвину, Бесс и Карлу.
Алвина была в восхищении. Бесс отчего-то расплакалась, но потом, успокоившись, объявила, что это были слезы радости за меня. Она стала еще более непредсказуема, чем раньше: взрывы бурной радости поминутно чередовались с приступами глубочайшего уныния. Карла оценила работу взглядом опытного мастера и одобрительно кивнула; на ее губах промелькнула улыбка истинного удовлетворения. Она ничего не сказала, но ее молчание было дороже восхищенных слов Алвины. Неразговорчивость вообще шла экономке больше, чем многозначительные слова, претендующие стать пророческими. Она больше не говорила со мной о якобы грозящей мне смертельной опасности. То ли она отчаялась убедить меня, то ли сама поняла: после гибели Мирабел все ее теории по поводу проклятия рода Мэртсонов рассыпались в прах. Более того – ее расположение духа в последнее время переменилось к лучшему.
Бальное платье совершенно покорило меня своей невероятной красотой. Белый цвет всегда был мне к лицу, но впервые в жизни мой наряд был столь красив и столь дорог.
С радостным замиранием сердца, таким естественным для молодой женщины, я рассматривала это чудо портняжного искусства: белоснежное платье из легкого шелка и тюля, с необычайно изысканной отделкой, которая очень красила декольте. Я решила, что особенно мудрствовать ни к чему – пусть волосы свободно ниспадают на спину, а наряд дополнит тиара. Увидев себя в зеркале, я от души рассмеялась: очень уж разительный был контраст между моим новым туалетом и халатом санитарки – тоже белым, – который я проносила всю войну.
В последнее время с легкой руки Алвины семья стала собираться за столом незадолго перед тем, как отойти ко сну. В это время подавали кофе (разумеется, с цикорием: я успела так привыкнуть к нему, что даже полюбила его специфический вкус) и несколько небольших сандвичей. Однако в пятницу, проведя целый день на ногах – пришлось то в десятый раз прохаживаться, демонстрируя, как хорошо сидит платье, то терпеливо стоять, дожидаясь, пока Сара поправит отделку, – я почувствовала себя настолько разбитой, что чуть не заснула прямо за столом.
В тот вечер мне предстояло отправиться спать одной. Тео занимал высокий пост в комитете, отвечавшем за подготовку к празднику, и теперь, когда до Марди-грас оставались считанные дни, он должен был находиться в Новом Орлеане почти постоянно. Часто ему приходилось оставаться там допоздна и ночевать в гостинице. Поначалу тьма и одиночество вызывали во мне воспоминания о гибели Мирабел, но вскоре я привыкла спать одна, и ночные духи ушли – теперь, казалось, навсегда.
У меня только и хватило сил, чтобы добраться до постели. Едва коснувшись мягкой подушки, я забылась крепким сном без сновидений.
Среди ночи мне вдруг стало холодно, и я, нехотя освобождаясь из цепких объятий сна, сделала движение, чтобы натянуть одеяло повыше. Но мои руки не нащупали его. Более того они не слушались меня – все тело было словно сковано параличом. Единственное ощущение, которое я испытывала, было странное покачивание, подобное тому, к какому мне так трудно было привыкнуть во время путешествия по Миссисипи. Меж тем холод становился невыносимым. Даже постель показалась мне не теплее – да и не мягче – камня.
Я не в силах была издать даже крика, когда осознала, что на этот раз нечто непостижимо страшное, чего я с таким страхом ждала, все-таки случилось. Самые ужасные моменты моей жизни померкли перед тем, что мне пришлось испытать в эту минуту.
Сделав нечеловеческое усилие, я сумела подняться и открыть глаза – но ничего не увидела, кроме непроницаемой темноты. Однако постепенно стали различимы странной формы тени, окружившие меня. Я потянулась за свечой – но вместо прикроватного столика мои пальцы нащупали лишь воздух. Я обернулась, и это резкое движение окончательно развеяло туман, окутавший мое сознание. Только сейчас я поняла, что нахожусь не в своей комнате и даже не в доме. Я лежала на голой холодной земле. Пытаясь подняться, я протянула руку в поисках опоры и нашла ладонью неровную цементную поверхность. Присмотревшись, я чуть вновь не рухнула наземь от поразившего меня ужаса. Так вот что за странные тени обступили меня! Каким-то непостижимым образом я оказалась на фамильном кладбище Мэртсонов в окружении десятков мрачных надгробий.
Сама ли я пришла сюда во сне или кто-то перенес меня сюда – этот вопрос я задала себе гораздо позже. Сейчас же, пораженная случившимся, я, казалось, потеряла способность мыслить и понимать.
Вскоре зрение настолько привыкло к темноте, что я смогла рассмотреть букет цветов – тот самый, который я накануне положила у изголовья могилы Мирабел…
И вдруг мой взгляд остановился на узкой яме прямо передо мной. Это была совсем свежая могила, готовая принять тело, – вчера ее еще не было здесь.
Я попятилась и наткнулась спиной на другое надгробие. Резко обернувшись, я увидела надпись на камне: «Айда Мэртсон». «Значит, свежая могила предназначена для меня», – подумала я, и дикий вопль вырвался из моей груди.
Я попыталась бежать – и тут же заблудилась среди темных надгробий. Приступ непреодолимого страха вновь сковал мои члены, и теперь я стояла посреди кладбища, отчаянно дрожа от ночного холода, для которого тонкая материя рубашки не могла послужить даже ничтожной преградой.
Но стоять было нельзя – неведомые злодеи, расправившиеся с Айдой, Роуз и Мирабел, теперь занялись мною. Меня принесли сюда, чтобы похоронить заживо, и, если я буду медлить, они придут и довершат начатое. Разбивая голые ступни о камни, я снова бросилась вперед и вдруг каким-то чудом оказалась у железной ограды кладбища и сумела быстро перелезть через нее. Теперь нужно было взять себя в руки и определить, с какой стороны находится дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Не слышала я также ни намека о претензиях Ситонов на собственность соседей. Очевидно, старый Мэртсон все выдумал или, по меньшей мере, изрядно преувеличил. У Ситонов едва хватало сил и времени, чтобы управиться с собственной плантацией.
И вот за четыре дня до Марди-грас мое платье было готово. Сара приехала завершить отделку, и, когда работа была закончена, мы позвали Алвину, Бесс и Карлу.
Алвина была в восхищении. Бесс отчего-то расплакалась, но потом, успокоившись, объявила, что это были слезы радости за меня. Она стала еще более непредсказуема, чем раньше: взрывы бурной радости поминутно чередовались с приступами глубочайшего уныния. Карла оценила работу взглядом опытного мастера и одобрительно кивнула; на ее губах промелькнула улыбка истинного удовлетворения. Она ничего не сказала, но ее молчание было дороже восхищенных слов Алвины. Неразговорчивость вообще шла экономке больше, чем многозначительные слова, претендующие стать пророческими. Она больше не говорила со мной о якобы грозящей мне смертельной опасности. То ли она отчаялась убедить меня, то ли сама поняла: после гибели Мирабел все ее теории по поводу проклятия рода Мэртсонов рассыпались в прах. Более того – ее расположение духа в последнее время переменилось к лучшему.
Бальное платье совершенно покорило меня своей невероятной красотой. Белый цвет всегда был мне к лицу, но впервые в жизни мой наряд был столь красив и столь дорог.
С радостным замиранием сердца, таким естественным для молодой женщины, я рассматривала это чудо портняжного искусства: белоснежное платье из легкого шелка и тюля, с необычайно изысканной отделкой, которая очень красила декольте. Я решила, что особенно мудрствовать ни к чему – пусть волосы свободно ниспадают на спину, а наряд дополнит тиара. Увидев себя в зеркале, я от души рассмеялась: очень уж разительный был контраст между моим новым туалетом и халатом санитарки – тоже белым, – который я проносила всю войну.
В последнее время с легкой руки Алвины семья стала собираться за столом незадолго перед тем, как отойти ко сну. В это время подавали кофе (разумеется, с цикорием: я успела так привыкнуть к нему, что даже полюбила его специфический вкус) и несколько небольших сандвичей. Однако в пятницу, проведя целый день на ногах – пришлось то в десятый раз прохаживаться, демонстрируя, как хорошо сидит платье, то терпеливо стоять, дожидаясь, пока Сара поправит отделку, – я почувствовала себя настолько разбитой, что чуть не заснула прямо за столом.
В тот вечер мне предстояло отправиться спать одной. Тео занимал высокий пост в комитете, отвечавшем за подготовку к празднику, и теперь, когда до Марди-грас оставались считанные дни, он должен был находиться в Новом Орлеане почти постоянно. Часто ему приходилось оставаться там допоздна и ночевать в гостинице. Поначалу тьма и одиночество вызывали во мне воспоминания о гибели Мирабел, но вскоре я привыкла спать одна, и ночные духи ушли – теперь, казалось, навсегда.
У меня только и хватило сил, чтобы добраться до постели. Едва коснувшись мягкой подушки, я забылась крепким сном без сновидений.
Среди ночи мне вдруг стало холодно, и я, нехотя освобождаясь из цепких объятий сна, сделала движение, чтобы натянуть одеяло повыше. Но мои руки не нащупали его. Более того они не слушались меня – все тело было словно сковано параличом. Единственное ощущение, которое я испытывала, было странное покачивание, подобное тому, к какому мне так трудно было привыкнуть во время путешествия по Миссисипи. Меж тем холод становился невыносимым. Даже постель показалась мне не теплее – да и не мягче – камня.
Я не в силах была издать даже крика, когда осознала, что на этот раз нечто непостижимо страшное, чего я с таким страхом ждала, все-таки случилось. Самые ужасные моменты моей жизни померкли перед тем, что мне пришлось испытать в эту минуту.
Сделав нечеловеческое усилие, я сумела подняться и открыть глаза – но ничего не увидела, кроме непроницаемой темноты. Однако постепенно стали различимы странной формы тени, окружившие меня. Я потянулась за свечой – но вместо прикроватного столика мои пальцы нащупали лишь воздух. Я обернулась, и это резкое движение окончательно развеяло туман, окутавший мое сознание. Только сейчас я поняла, что нахожусь не в своей комнате и даже не в доме. Я лежала на голой холодной земле. Пытаясь подняться, я протянула руку в поисках опоры и нашла ладонью неровную цементную поверхность. Присмотревшись, я чуть вновь не рухнула наземь от поразившего меня ужаса. Так вот что за странные тени обступили меня! Каким-то непостижимым образом я оказалась на фамильном кладбище Мэртсонов в окружении десятков мрачных надгробий.
Сама ли я пришла сюда во сне или кто-то перенес меня сюда – этот вопрос я задала себе гораздо позже. Сейчас же, пораженная случившимся, я, казалось, потеряла способность мыслить и понимать.
Вскоре зрение настолько привыкло к темноте, что я смогла рассмотреть букет цветов – тот самый, который я накануне положила у изголовья могилы Мирабел…
И вдруг мой взгляд остановился на узкой яме прямо передо мной. Это была совсем свежая могила, готовая принять тело, – вчера ее еще не было здесь.
Я попятилась и наткнулась спиной на другое надгробие. Резко обернувшись, я увидела надпись на камне: «Айда Мэртсон». «Значит, свежая могила предназначена для меня», – подумала я, и дикий вопль вырвался из моей груди.
Я попыталась бежать – и тут же заблудилась среди темных надгробий. Приступ непреодолимого страха вновь сковал мои члены, и теперь я стояла посреди кладбища, отчаянно дрожа от ночного холода, для которого тонкая материя рубашки не могла послужить даже ничтожной преградой.
Но стоять было нельзя – неведомые злодеи, расправившиеся с Айдой, Роуз и Мирабел, теперь занялись мною. Меня принесли сюда, чтобы похоронить заживо, и, если я буду медлить, они придут и довершат начатое. Разбивая голые ступни о камни, я снова бросилась вперед и вдруг каким-то чудом оказалась у железной ограды кладбища и сумела быстро перелезть через нее. Теперь нужно было взять себя в руки и определить, с какой стороны находится дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51