Де Вальмон влюбился. Как здорово придумал автор, заставив циничного соблазнителя полюбить по-настоящему. Имея при этом в союзницах такую стерву, как де Мертей. Мысли Мелани были заняты всей этой историей и персонажами. Она спрашивала себя, кто из них ей ближе, виконт де Вальмон или маркиза де Мертей?
Размышляя над этим вопросом, она вступила в лавровишневые заросли и наткнулась на них. Клер стояла, прислонясь спиной к голубому кедру, опустив руки вдоль ствола. Марк приник к ней всем телом, прижавшись лицом к ее шее. Мелани видела только темное пятно его волос, спину и натянувшуюся ткань рубашки. Зато лицо Клер было у нее перед глазами как на ладони. И оно ее поразило. Такого выражения она никогда у нее не видела. Голова запрокинута назад, глаза полузакрыты, рот приоткрыт. В неподвижных руках, в готовом ко всему теле было что-то завораживающее, как будто ее привязали к дереву и она покорно подчинялась силе. И секунду спустя Мелани увидела, как юбка Клер поднялась кверху, белые трусики ослепительно и резко выделились на загорелом теле, а темная рука Марка стала медленно спускаться по ее животу к тем влажным глубинам, которые готовы были его принять. Мелани почувствовала, как теплеет внизу живота, именно в том месте, на котором на теле Клер лежала в этот момент рука Марка, и она отступила на шаг, в самую гущу кустарника. Они не заметили ее. Больше всего она боялась, что они ее заметят. Клер издала слабый стон, и тогда она помчалась со всех ног прочь от этого места. Это уж слишком, это невыносимо.
Она бегом поднялась к себе в комнату. Пролетела мимо удивленной Бланш. Что это с ней? Что-то произошло? Она пробежала, ничего не ответив, с бьющимся сердцем, задыхаясь. Закрывая за собой дверь, услышала, как Бланш сказала:
– Мелани становится все более странной.
Она закрыла глаза, попробовала успокоить дыхание, привести в порядок мысли. Отвратительно заниматься этим в саду, где их могут увидеть. К тому же это было ее место, она проводила там целые дни. Это было ее дерево, и они должны были это знать! Негодяи, они что, не могут заниматься этим в другом месте, в своей комнате, да где угодно, только не там? А если бы Бланш их увидела? Как Марк мог это сделать? Обычно он не вел себя так неосмотрительно. Она никогда до этого не видела даже, как он целовал своих подружек.
Но не это было хуже всего. А то, что она не может прогнать от себя этот образ: два прижавшихся друг к другу тела и рука, медленно и уверенно приближающаяся к белым трусикам. Это запечатлелось на сетчатке ее глаз, преследовало ее. Мелани рухнула на кровать, и сильное желание охватило ее. Она расстегнула джинсы, опустила руку в трусики. Но ничего не произошло, она не могла доставить себе удовольствие. Не могла отогнать от себя видение руки Марка. Только она могла успокоить ее, только она была ей нужна… Мелани села, охваченная страхом. Невозможно. Ужасно. Она никогда им этого не простит.
Она заставила себя спуститься к ужину, но не могла на них смотреть, ни на Клер, ни на Марка. К счастью, никто, как всегда, не обращал на нее внимания, и она быстро поднялась к себе. Но ей не удавалось отделаться от этого видения и от желания, которое оно в ней возбуждало. Ей надо было найти какое-то успокоительное средство, снотворное, алкоголь, все равно что, главное, чтобы это помогло, сняло напряжение. Если бы я была не одна, думала она, все больше раздражаясь, этого бы не произошло. Я была бы защищена. Она сердилась на Антуана за то, что он не с ней, что он покинул ее. Он, его рука могла бы заменить руку Марка, смогла бы ее успокоить и убаюкать.
Она разделась, вытянулась на постели и стала рассматривать свое тело. Бедра, живот. Вспомнила тело Клер, ее стройные ноги, слегка выпуклый живот, гладкую кожу цвета темного меда. А у нее тяжелые бедра, белый живот. Она не загорает, у нее такая же кожа, как у матери, такое же тело. Те же волосы, то же очертание лица. Только глаза другие, глаза у нее от Марка. Темные. К счастью… Подростком она считала себя ужасной. Ненавидела себя. Так же как ненавидела все в своей матери. Ей все время говорили, что она вылитая мать, и ее от этого тошнило. Она делала немыслимые усилия, чтобы стать другой. Занялась спортом, укрепила мускулы, похудела. Однажды постриглась наголо. Ничего не помогало. Ей упорно говорили, что она похожа на мать, и это по-прежнему ее бесило. Она ненавидела манеру матери одеваться. Находила саму ее смешной, ей было за нее стыдно. Но Мелани самой понадобились годы, чтобы надеть джинсы, одеваться так, как другие девушки ее возраста.
Она натянула просторную футболку и попыталась читать, но настроения не было. Надо подумать об Антуане. Ей хотелось крикнуть, что у нее тоже есть мужчина, который ее хочет, обнимает, гладит ее живот. К тому же этот мужчина совсем не хуже ее отца, он врач, заведующий отделением, уважаемый преподаватель. И он выбрал ее из всех. Ей необходимо думать об этом, знать, что, как только она его снова увидит и он заключит ее в свои объятия, она оживет, жизнь вновь обретет смысл и полноту. Потому что сейчас она чувствует себя опустошенной до такой степени, которой еще не знала. Каждое мгновение приносит страдание.
С Николя все было по-другому, даже нельзя сравнивать. Это был приятель, который ей нравился. С ним она не ощущала такого напряжения, такой экзальтации, такой силы чувств. Иногда она даже думает, что без этого было лучше. Хотя она и не испытывала счастья и не любила Николя по-настоящему, с ним она не страдала. Он всегда был рядом, в ее распоряжении, ей всего хватало.
Наверное, чего-то все же не хватало, если она так устремилась к Антуану, ввязалась в эту историю, такую сложную и иссушающую, которая не приносит ей полного удовлетворения, да и никогда, наверное, не принесет. Он никогда ничего ей не обещал, никогда не рассказывал о себе. Он ясно ей сказал, что у него жена и двое детей, которых он любит. И ему не надо было добавлять, что это неприкосновенно и что она остается вне этой его жизни. Мелани поняла, она понимала, что это значит, понимала всю опасность своего положения. Она не могла остаться наивной, имея такую семью, в которой выросла, с таким отцом, как ее. Она все об этом знала, но не могла устоять.
И вот теперь еще и ожидание… Она воображает себе день, когда она вновь увидит его: он войдет в ее комнату, поцелует ее, она почувствует его руки на своем теле или всю тяжесть его тела на себе… Нет. Не сейчас. Еще слишком рано, слишком много времени надо еще убить до его возвращения. Она не хочет больше думать об Антуане. И гонит мысли о Марке и Клер. Она вообще хотела бы, чтобы эти двое исчезли.
Мелани встает. Теперь она немного успокоилась. Ночь уже совсем темная. Все уже, должно быть, разошлись по своим комнатам. Скоро можно спуститься в кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Размышляя над этим вопросом, она вступила в лавровишневые заросли и наткнулась на них. Клер стояла, прислонясь спиной к голубому кедру, опустив руки вдоль ствола. Марк приник к ней всем телом, прижавшись лицом к ее шее. Мелани видела только темное пятно его волос, спину и натянувшуюся ткань рубашки. Зато лицо Клер было у нее перед глазами как на ладони. И оно ее поразило. Такого выражения она никогда у нее не видела. Голова запрокинута назад, глаза полузакрыты, рот приоткрыт. В неподвижных руках, в готовом ко всему теле было что-то завораживающее, как будто ее привязали к дереву и она покорно подчинялась силе. И секунду спустя Мелани увидела, как юбка Клер поднялась кверху, белые трусики ослепительно и резко выделились на загорелом теле, а темная рука Марка стала медленно спускаться по ее животу к тем влажным глубинам, которые готовы были его принять. Мелани почувствовала, как теплеет внизу живота, именно в том месте, на котором на теле Клер лежала в этот момент рука Марка, и она отступила на шаг, в самую гущу кустарника. Они не заметили ее. Больше всего она боялась, что они ее заметят. Клер издала слабый стон, и тогда она помчалась со всех ног прочь от этого места. Это уж слишком, это невыносимо.
Она бегом поднялась к себе в комнату. Пролетела мимо удивленной Бланш. Что это с ней? Что-то произошло? Она пробежала, ничего не ответив, с бьющимся сердцем, задыхаясь. Закрывая за собой дверь, услышала, как Бланш сказала:
– Мелани становится все более странной.
Она закрыла глаза, попробовала успокоить дыхание, привести в порядок мысли. Отвратительно заниматься этим в саду, где их могут увидеть. К тому же это было ее место, она проводила там целые дни. Это было ее дерево, и они должны были это знать! Негодяи, они что, не могут заниматься этим в другом месте, в своей комнате, да где угодно, только не там? А если бы Бланш их увидела? Как Марк мог это сделать? Обычно он не вел себя так неосмотрительно. Она никогда до этого не видела даже, как он целовал своих подружек.
Но не это было хуже всего. А то, что она не может прогнать от себя этот образ: два прижавшихся друг к другу тела и рука, медленно и уверенно приближающаяся к белым трусикам. Это запечатлелось на сетчатке ее глаз, преследовало ее. Мелани рухнула на кровать, и сильное желание охватило ее. Она расстегнула джинсы, опустила руку в трусики. Но ничего не произошло, она не могла доставить себе удовольствие. Не могла отогнать от себя видение руки Марка. Только она могла успокоить ее, только она была ей нужна… Мелани села, охваченная страхом. Невозможно. Ужасно. Она никогда им этого не простит.
Она заставила себя спуститься к ужину, но не могла на них смотреть, ни на Клер, ни на Марка. К счастью, никто, как всегда, не обращал на нее внимания, и она быстро поднялась к себе. Но ей не удавалось отделаться от этого видения и от желания, которое оно в ней возбуждало. Ей надо было найти какое-то успокоительное средство, снотворное, алкоголь, все равно что, главное, чтобы это помогло, сняло напряжение. Если бы я была не одна, думала она, все больше раздражаясь, этого бы не произошло. Я была бы защищена. Она сердилась на Антуана за то, что он не с ней, что он покинул ее. Он, его рука могла бы заменить руку Марка, смогла бы ее успокоить и убаюкать.
Она разделась, вытянулась на постели и стала рассматривать свое тело. Бедра, живот. Вспомнила тело Клер, ее стройные ноги, слегка выпуклый живот, гладкую кожу цвета темного меда. А у нее тяжелые бедра, белый живот. Она не загорает, у нее такая же кожа, как у матери, такое же тело. Те же волосы, то же очертание лица. Только глаза другие, глаза у нее от Марка. Темные. К счастью… Подростком она считала себя ужасной. Ненавидела себя. Так же как ненавидела все в своей матери. Ей все время говорили, что она вылитая мать, и ее от этого тошнило. Она делала немыслимые усилия, чтобы стать другой. Занялась спортом, укрепила мускулы, похудела. Однажды постриглась наголо. Ничего не помогало. Ей упорно говорили, что она похожа на мать, и это по-прежнему ее бесило. Она ненавидела манеру матери одеваться. Находила саму ее смешной, ей было за нее стыдно. Но Мелани самой понадобились годы, чтобы надеть джинсы, одеваться так, как другие девушки ее возраста.
Она натянула просторную футболку и попыталась читать, но настроения не было. Надо подумать об Антуане. Ей хотелось крикнуть, что у нее тоже есть мужчина, который ее хочет, обнимает, гладит ее живот. К тому же этот мужчина совсем не хуже ее отца, он врач, заведующий отделением, уважаемый преподаватель. И он выбрал ее из всех. Ей необходимо думать об этом, знать, что, как только она его снова увидит и он заключит ее в свои объятия, она оживет, жизнь вновь обретет смысл и полноту. Потому что сейчас она чувствует себя опустошенной до такой степени, которой еще не знала. Каждое мгновение приносит страдание.
С Николя все было по-другому, даже нельзя сравнивать. Это был приятель, который ей нравился. С ним она не ощущала такого напряжения, такой экзальтации, такой силы чувств. Иногда она даже думает, что без этого было лучше. Хотя она и не испытывала счастья и не любила Николя по-настоящему, с ним она не страдала. Он всегда был рядом, в ее распоряжении, ей всего хватало.
Наверное, чего-то все же не хватало, если она так устремилась к Антуану, ввязалась в эту историю, такую сложную и иссушающую, которая не приносит ей полного удовлетворения, да и никогда, наверное, не принесет. Он никогда ничего ей не обещал, никогда не рассказывал о себе. Он ясно ей сказал, что у него жена и двое детей, которых он любит. И ему не надо было добавлять, что это неприкосновенно и что она остается вне этой его жизни. Мелани поняла, она понимала, что это значит, понимала всю опасность своего положения. Она не могла остаться наивной, имея такую семью, в которой выросла, с таким отцом, как ее. Она все об этом знала, но не могла устоять.
И вот теперь еще и ожидание… Она воображает себе день, когда она вновь увидит его: он войдет в ее комнату, поцелует ее, она почувствует его руки на своем теле или всю тяжесть его тела на себе… Нет. Не сейчас. Еще слишком рано, слишком много времени надо еще убить до его возвращения. Она не хочет больше думать об Антуане. И гонит мысли о Марке и Клер. Она вообще хотела бы, чтобы эти двое исчезли.
Мелани встает. Теперь она немного успокоилась. Ночь уже совсем темная. Все уже, должно быть, разошлись по своим комнатам. Скоро можно спуститься в кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38